Жилъ-былъ шалунишка съ крылышками. И повадился онъ къ звѣздочкамъ летать, имъ надоѣдать. Прилетитъ къ одной,—все высмотритъ, наболтаетъ, нашалитъ—и къ другой летитъ. Тамъ опять все разнюхаетъ, про разныя звѣздочки насплетничаетъ, хохотъ, возню подыметъ—и дальше. На третьей такую же кутерьму устроитъ. И на четвертой и на пятой. Всѣмъ звѣздочкамъ мѣшаетъ.
А онѣ серьезныя, пустяковъ не любятъ. Разсердятся—того гляди, свѣтить перестанутъ.
Поймалъ вѣтеръ шалунишку за крылышки.
— Ты чего это,—говоритъ,—озорничаешь, къ звѣздочкамъ пристаешь? Вотъ погоди, я тебя угомоню—спать уложу. Взялъ и сунулъ его въ колыбельку. А колыбелька-то была изъ бѣлыхъ голубиныхъ крылышекъ и внутри голубинымъ пухомъ выложена. Она висѣла на длинныхъ бѣлыхъ шнуркахъ, черезъ Млечный Путь перекинутыхъ. Закачалъ ее вѣтеръ, и пошла она кругами по небу. Пришлось-таки заснуть шалунишкѣ. И спалъ онъ сто лѣтъ.
Проснулся, наконецъ. Лежитъ въ колыбелькѣ—тепленькій, на солнышко щурится. Вспоминаетъ, что такое съ нимъ было. Вспомнилъ. Сѣлъ, ручки протягиваетъ.
— Летать,—говоритъ,—хочу.
А вѣтеръ усмѣхается:
— Ишь ты, летать… Небось, опять напроказничаешь. Куда бы это тебя пустить, чтобъ ты никому не мѣшалъ?
Вынулъ вѣтеръ шалунишку, посадилъ къ себѣ на ладонь, подумалъ:
— Ага, знаю!—говоритъ.—Есть на землѣ такой садъ; тамъ тебѣ рады будутъ. Ну, лети!
Спустилъ его на палецъ, дунулъ—и полетѣлъ шалунишка.
Прилетѣлъ онъ прямехонько въ большой-пребольшой садъ. Много тамъ было цвѣтовъ: красненькихъ, желтенькихъ, лиловенькихъ—всякихъ. Вотъ гдѣ шалунишкѣ-то наступило приволье! Отъ цвѣтка къ цвѣтку летаетъ, со всякимъ по-другому играетъ. Прилетитъ къ розѣ—окунется съ головой въ мягкіе ея лепестки,—купается въ нихъ, нѣжится, ласкается. Прилетитъ къ тюльпану,—спрячется въ его чашечку:
— Тю-тю! гдѣ я?
На подсолнечникѣ кувыркается, въ колокольчикъ позваниваетъ, у ромашки лепесточки считаетъ. И со всякимъ-то цвѣткомъ онъ шутитъ, смѣется, теребитъ его, лохматитъ, да зато веселитъ.
А цвѣточки и рады. Полюбили шалунишку съ крылышками, балуютъ его, поятъ сокомъ своимъ вкуснымъ, обсыпаютъ сладко-пахучею пыльцою, качаютъ на зеленыхъ стебелькахъ.
Такъ онъ съ ними въ саду остался навсегда жить.