Джоржъ Шельби написалъ матери всего одну строчку, назначивъ день, когда его можно ожидать домой. Онъ не имѣлъ духу описывать послѣднія минуты жизни и смерть своего стараго друга. Нѣсколько разъ принимался онъ писать, но всякій разъ кончалъ тѣмъ, что заливался слезами, разрывалъ бумагу И убѣгалъ куда нибудь, чтобы успокоиться.
Въ день пріѣзда молодого массы Джоржа въ домѣ Шельби шла пріятная суета.
Миссисъ Шельби сидѣла въ своей уютной гостиной, въ каминѣ весело горѣлъ огонь, прогоняя сырость осенняго вечера. Накрытый къ ужину столъ сверкалъ фарфоромъ и хрусталемъ; около него хлопотала наша старая пріятельница, тетушка Хлоя.
Въ новомъ ситцевомъ платьѣ, въ чистомъ бѣломъ передникѣ, въ накрахмаленномъ тюрбанѣ, съ лоснящимся отъ удовольствія лицомъ, она дѣлала видъ, что продолжаетъ убирать столъ, чтобы имѣть предлогъ поболтать со своей госпожей.
— Ну, вотъ! кажется, все по его вкусу! — сказала она, — я и приборъ его поставила поближе къ огню, какъ онъ любитъ! Масса Джоржъ всегда старается усѣсться, гдѣ потеплѣе. Ахъ, Господи! что же это Салли не достала самаго лучшаго чайника, того маленькаго, который масса Джоржъ подарилъ барынѣ къ Рождеству? Я его сейчасъ принесу! Вѣдь масса Джоржъ писалъ вамъ, миссисъ? — спросила она.
— Писалъ, Хлоя, но всего одну строчку, только что онъ прлѣдетъ сегодня венедомъ если ничто не задержитъ.
— А о моемъ старикѣ ничего не писалъ? — спросила Хлоя, продолжая возиться съ чашками.
— Нѣтъ, ничего. Вообще онъ ни о чемъ не писалъ, Хлоя. Онъ говоритъ, что все разскажетъ, когда пріѣдетъ.
— Это похоже на массу Джоржа. Онъ всегда любитъ все самъ разсказывать. Я это за нимъ давно замѣчала. Да по правдѣ говоря, я не понимаю, что за охота бѣлымъ такъ много писать вѣдь это скучное и трудное дѣло писанье-то!
Миссисъ Шельби улыбнулась.
— Я думаю, мой старикъ и не узнаетъ мальчишекъ, да и Полли тоже! — продолжала Хлоя. — Она уже такая большенькая стала да и хорошая такая, проворная! Она теперь дома смотритъ, какъ
пекутся лепешки, его любимыя! Точно такія я спекла ему въ то утро, какъ его увезли. Господи! какъ мнѣ тогда тяжело было!
Миссисъ Шельби вздохнула. Сердце ея сжалось при этомъ воспоминаніи. Она чувствовала смутную тревогу послѣ полученія письма отъ сына, она боялась, что за его молчаніемъ скрывается что нибудь недоброе.
— Бумажки у васъ здѣсь, миссисъ? — тревожно спросила Хлоя.
— Здѣсь, Хлоя.
— Мнѣ хочется показать старику тѣ самыя бумажки которыя фордитеръ далъ мнѣ. — Мнѣ жалко, говоритъ, Хлоя, что ты уходишь, поживи еще у меня, — Благодарю васъ, масса, говорю я, я бы пожила, только мой мужъ пріѣзжаетъ домой, да и моей барынѣ безъ меня не справиться. — Такъ и сказала ему. Онъ славный человѣкъ, этотъ масса Джоржъ.
Хлоя настоятельно просила свою госпожу сохранять тѣ самыя ассигнаціи, которыми она получала жалованье, чтобы показать ихъ мужу, какъ доказательство своихъ способностей, и миссисъ Шельби охотно согласилась исполнить ея просьбу.
— Онъ ни за что не узнаетъ Полли, старикъ-то мой! Господи, вѣдь уже прошло пять лѣтъ съ тѣхъ норъ, какъ его увезли! Она тогда совсѣмъ на ногахъ еще не стояла! Помните, какъ онъ, бывало, смѣется, когда она начнетъ переступать ножками, да и упадетъ!
Послышался стукъ колесъ.
— Масса Джоржъ! — вскричала тетушка Хлоя, подбѣгая къ окну.
Миссисъ Шельби бросилась къ двери и попала прямо въ объятія сына. Тетушка Хлоя тревожно вглядывалась въ темноту.
— Ахъ, моя бѣдная, бѣдная тетушка Хлоя! вскричалъ Джоржъ и взялъ ея грубую, черную руку въ обѣ свои.
— Я бы отдалъ все свое состояніе, чтобы привезти его съ собою, но онъ перешелъ въ лучшій міръ!
Миссисъ Шельби вскрикнула отъ неожиданнаго горя, но тетушка Хлоя ничего не сказала.
Всѣ вошли въ столовую. Деньги, которыми Хлоя такъ гордилась, все еще лежали на столѣ.
— Вотъ, — сказала она, собирая бумажки дрожащей рукою и подавая ихъ своей госпожѣ, — возьмите! Я не хочу видѣть ихъ, ни слышать объ нихъ! Какъ я думала, такъ все и вышло, про дали его, да и убили тамъ, на этихъ плантаціяхъ.
Хлоя повернулась и гордо пошла вонъ изъ комнаты. Миссисъ Шельби послѣдовала за нею, нѣжно взяла ее за руку, посадила на стулъ, и сама сѣла подлѣ нея.
— Моя бѣдная, добрая Хлоя, — говорила она.
Хлоя положила голову на плечо къ своей госпожѣ и зарыдала: — О, миссисъ, простите! Сердце у меня разрывается, вотъ что!
— Я это понимаю, — сказала миссисъ Шельби со слезами.
— Я не могу помочь тебѣ, но намъ Господь Іисусъ Христосъ поможетъ. Онъ исцѣляетъ разбитыя сердца и врачуетъ ихъ раны.
Нѣсколько минутъ они всѣ трое молча плакали. Наконецъ, Джоржъ сѣлъ подлѣ безутѣшной вдовы, взялъ ее за руку и въ простыхъ, но прочувствованныхъ словахъ разсказалъ ей послѣднія минуты жизни ея мужа, его смерть и прощальный привѣтъ.
Черезъ мѣсяцъ послѣ этого, однажды утромъ всѣ невольники Шельби были созваны на большую веранду, чтобы выслушать нѣсколько словъ, которыя хотѣлъ сказать имъ молодой хозяинъ.
Къ всеобщему удивленію онъ вышелъ съ пачкою бумагъ въ рукѣ и каждому невольнику прочелъ и вручилъ его вольную, среди рыданій, слезъ и радостныхъ восклицаній присутствовавшихъ.
Многіе изъ негровъ столпились вокругъ него, умоляя его не прогонять ихъ и возвращали ему свои вольныя.
— Не надо намъ никакой воли, намъ и такъ хорошо. У насъ все есть, что нужно. Мы не хотимъ уходить съ насиженнаго мѣста, бросать массу, миссисъ и всѣхъ.
— Друзья мои, — заговорилъ Джоржъ, когда ему удалось водворить тишину, — вамъ совсѣмъ не надо уходить отъ меня. Для работъ въ имѣніи и въ домѣ нужно теперь столько же рукъ, какъ и прежде но теперь вы всѣ, мужчины и женщины, станете свободными людьми. Я буду платить вамъ жалованье по соглашенію. Въ случаѣ, если я надѣлаю долговъ или умру — все это можетъ случиться — васъ не смѣютъ взять и продать. Я намѣренъ самъ вести хозяйство и научить васъ тому, чему вы не научитесь сразу: какъ пользоваться правами свободныхъ людей. Я надѣюсь что вы будете вести себя хорошо и охотно станете учиться. Я же, съ Божьей помощью, постараюсь быть вѣрнымъ и добрымъ учителемъ. А теперь, друзья мои, обратите глаза ваши къ небу и поблагодарите Бога за дарованную вамъ свободу.
Старый негръ, посѣдѣвшій и ослѣпшій на работѣ въ имѣніи, всталъ и, поднявъ свою дрожащую руку, сказалъ: — Возблагодаримъ Голода! — кань одинъ человѣкъ, стали на колѣни и никогда еще, даже подъ звуки органа, колоколовъ и пушекъ, не возносилось къ небу болѣе трогательной и прочувствованной хвалы, чѣмъ та, какая излилась изъ этого честнаго стараго сердца.
Всѣ встали и одинъ изъ негровъ Запѣлъ методистскій гимнъ съ припѣвомъ.
|
Годъ юбилея наступилъ, |
— Еще одно слово, — сказалъ Джоржъ, прерывая выраженія благодарности толпы, — Помните вы нашего добраго стараго дядю Тома?
Джоржъ въ короткихъ словахъ изобразилъ сцену его смерти, передалъ имъ его послѣднее дружеское прощаніе и продолжалъ:
— На его могилѣ, друзья мои, я рѣшилъ передъ Богомъ, что я никогда не буду владѣть невольниками, если куплю человѣка, то для того только чтобы освободить его; что никто изъ-за меня не будетъ оторванъ отъ дома и семьи, не будетъ подвергаться опасности умереть гдѣ нибудь въ глухомъ углу, какъ умеръ онъ. Радуясь свободѣ, помните, что вы обязаны ею этому доброму, хорошему человѣку и въ благодарность за это будьте добры къ его женѣ и дѣтямъ. Вспоминайте объ этомъ всякій разъ, какъ увидите хижину дяди Тома и пусть она укрѣпитъ васъ въ желаніи идти по стопамъ его, быть такими же честными, вѣрными, такими же истинными христіанами, какимъ былъ онъ.
