Наши читатели, вѣроятно, не посѣтуютъ на насъ за то, что мы на нѣсколько минутъ вернемся назадъ, въ хижину дяди Тома, на фермѣ въ Кентукки, и посмотримъ, каково живется тѣмъ, кого онъ тамъ оставилъ.
Былъ лѣтній вечеръ, всѣ двери и окна большой гостиной стояли гостепріимно открытыми для всякаго вѣтерка, которому вздумалось бы влетѣть въ нихъ. Мистеръ Шельби сидѣлъ въ большой галлереѣ, шедшей во всю длину дома и оканчивавшейся съ обѣихъ сторонъ балконами. Спокойно развалившись въ креслѣ, заложивъ нога за ногу, съ сигарой во рту, онъ наслаждался послѣобѣденнымъ отдыхомъ. Миссисъ Шельби сидѣла въ дверяхъ гостиной, выходившей на галлерею, и была занята шитьемъ. Видно было, что ее тревожитъ какая-то мысль, и она ждетъ случая высказать ее.
— Знаешь, — проговорила она, наконецъ, обращаясь къ мужу, — Хлоя получила письмо отъ Тома.
— А, неужели? Кажется, Томъ и тамъ нашелъ друзей? Ну, какъ же онъ поживаетъ?
— Его, кажется, купили очень порядочные люди, — отвѣчала миссисъ Шельби; — съ нимъ хорошо обращаются, и работы у него не много.
— Ахъ, это отлично! Я радъ этому, очень радъ! — сказалъ мистеръ Шельби съ видимымъ удовольствіемъ. — Значитъ, Томъ помирился съ жизнею на югѣ и не особенно хочетъ вернуться?
— О, напротивъ! — вскричала миссисъ Шельби, — онъ говоритъ въ своемъ письмѣ, что съ нетерпѣніемъ ждетъ, когда мы соберемъ деньги, чтобы выкупить его.
— Ну, ужъ когда это будетъ, я, право, не знаю. Стоитъ дѣламъ разъ запутаться, такъ и Богъ знаетъ, когда они придутъ въ порядокъ. Это все равно, что переходить черезъ болото, перескакивая съ кочки на кочку. Займешь у одного, заплатишь другому, потомъ занимаешь у другого, чтобы платить первому, не успѣешь повернуться да выкурить сигару, а уже подошелъ срокъ этимъ проклятымъ векселямъ, пошли письма да повѣстки, — всякая гадость!
— Мнѣ кажется, другъ мой, что нужно бы сдѣлать что ни-будь рѣшительное, чтобы выйти изъ этого положенія. Отчего бы тебѣ не продать всѣхъ лошадей да одну изъ фермъ и не расплатиться сразу со всѣми долгами?
— Ахъ, какіе пустяки, Эмили! Ты прелестнѣйшая женщина во всемъ Кентукки, но у тебя не хватаетъ ума понять, что ты ничего не смыслишь въ дѣлахъ, какъ, впрочемъ, и всѣ женщины.
— Но, по крайней мѣрѣ, — сказала миссисъ Шельби, — не можешь ли ты сколько нибудь познакомить меня со своими дѣлами? Хоть дать мнѣ -списокъ того, что ты долженъ и того, что должны тебѣ, я бы попробовала помочь тебѣ, экономить…
— Ахъ, какая скука! Не мучь ты меня, Эмили, этими разспросами. Я не могу сказать тебѣ точныхъ цифръ. Я знаю приблизительно, что есть, и чего можно ожидать. Но мои дѣла нельзя такъ прикрасить да и выставить на показъ, какъ Хлоя выставляетъ свои пироги.
— Повторяю тебѣ, ты ничего не смыслишь въ дѣлахъ. — И мистеръ Шельби, не зная другого средства придать больше убѣдительности словамъ своимъ, возвысилъ голосъ; весьма удобный способъ доказательствъ, когда мужчина ведетъ дѣловой разговоръ съ женщиной.
Миссисъ Шельби вздохнула и замолчала. Дѣло въ томъ, что хотя она была женщина, но обладала яснымъ, здравымъ, практичнымъ умомъ и силой характера гораздо большей, чѣмъ ея мужъ; предположеніе, что она была бы способна привести въ порядокъ его дѣла, было вовсе не такъ нелѣпо, какъ онъ воображалъ. Она всей душой хотѣла исполнить обѣщаніе, данное Тому и тетушкѣ Хлоѣ, ей грустно было видѣть, что ея желаніе встрѣчаетъ непреодолимыя препятствія.
— Неужели ты думаешь, что никакъ нельзя собрать этихъ денегъ? Бѣдная тетушка Хлоя! Она такъ сильно надѣется.
— Мнѣ это очень жаль! Боюсь, что я далъ необдуманное обѣщаніе. Пожалуй, самое лучшее будетъ теперь же объявить объ этомъ Хлоѣ, чтобы она примирилась со своею судьбою. Года черезъ два Томъ возьметъ себѣ новую жену, и она хорошо сдѣлаетъ, если сойдется съ кѣмъ-нибудь другимъ.
— Мистеръ Шельби, я учила своихъ людей, что ихъ браки такъ же священны, какъ наши. Я никакъ не могу дать Хлоѣ такой совѣтъ.
— Очень жаль, жена, что ты внушала имъ нравственныя понятія, совершенно непримѣнимыя въ ихъ положеніи. Я это всегда находилъ.
— Но вѣдь это тѣ нравственныя понятія, какимъ насъ учитъ Библія, мистеръ Шельби.
— Хорошо, хорошо, Эмилія, я не касаюсь твоихъ религіозныхъ убѣжденій, я только нахожу, что они не подходящи для невольниковъ.
— Да, это вѣрно, — вскричала миссисъ Шельби, — и вотъ почему я отъ всей души ненавижу невольничество. Говорю тебѣ прямо, другъ мой, я не могу считать себя освобожденной отъ того обѣщанія, которое дала этимъ несчастнымъ. Если я не могу получить деньги инымъ путемъ, я стану давать уроки музыки, у меня будутъ ученики, я увѣрена, и я заработаю нужныя деньги.
— Ты не унизишься до такой степени, Эмили, я никогда не соглашусь на это.
— Унижусь! Неужели это для меня болѣе унизительно, чѣмъ обмануть довѣріе несчастныхъ, безпомощныхъ людей? Не думаю!
— Ты всегда была поклонницей всего геройскаго и возвышеннаго, — сказалъ мистеръ Шельби, — но я просилъ бы тебя хорошенько подумать, прежде чѣмъ пускаться въ такое донкихотство.
Въ эту минуту разговоръ былъ прерванъ появленіемъ тетушки Хлои у входа на веранду. — Извините, миссисъ, — проговорила она.
— Ну, Хлоя, что тебѣ нужно? — спросила миссисъ Шельби, вставая и подходя къ ней.
— Я хотѣла попросить васъ, миссисъ, пойти посмотрѣть битую птицу.
Миссисъ Шельби улыбнулась при видѣ цѣлой кучи цыплятъ и утокъ, надъ которыми Хлоя стояла въ глубокой задумчивости.
— Я думала не сдѣлать ли изъ нихъ паштетъ? Какъ вы прикажете, миссисъ?
— Право, тетушка Хлоя, мнѣ совершенно все равно, готовь изъ нихъ, что хочешь.
Хлоя машинально перебирала руками цыплятъ, очевидно было, что она думала вовсе не о нихъ. Наконецъ, она отрывисто засмѣялась, какъ часто дѣлаютъ негры, когда не знаютъ, какъ будутъ приняты ихъ слова, и сказала:
— Господи помилуй, миссисъ! и вы, и господинъ все хлопочете насчетъ денегъ, а сами не берете того, что вамъ прямо въ руки дается! — и Хлоя снова засмѣялась.
— Я не понимаю, о чемъ ты говоришь, Хлоя, — отвѣчала миссисъ ІПельбп, которая отлично знала привычки Хлои и ни мало не сомнѣвалась, что та слышала отъ слова до слова весь ея разговоръ съ мужемъ.
— Да Господи, миссисъ, — снова засмѣялась Хлоя, — другіе господа отдаютъ же въ наемъ своихъ негровъ и получаютъ за нихъ деньги! Для чего вамъ держать да кормить такую ораву дворовыхъ?
— Какъ же ты думаешь, Хлоя, кого намъ отдать въ наемъ?
— Господи, я ничего не думаю; а только Сэмъ говорилъ, что одинъ кадатель въ Луизвилѣ ищетъ хорошую работницу, чтобы могла дѣлать всякія печенья и сладкіе пироги, онъ, говоритъ, даетъ ей четыре доллара въ недѣлю.
— Ну, такъ что-же, Хлоя?
— Да что же, миссисъ, я думаю пора бы Салли самой приниматься за стряпню. Послѣднее время я довольно таки учила ее, и она готовитъ много кушаній не хуже моего. Если бы миссисъ согласилась отпустить меня, я бы помогла набрать денегъ. Я не боюсь за свои печенья да пироги, ни передъ какимъ кадателемъ не осрамлюсь!
— Кондитеромъ, Хлоя.
— Господи, миссисъ, да не все ли равно! Такія чудныя слова, и не запомнить, какъ сказать!
— Но, Хлоя, неужели ты хочешь оставить своихъ дѣтей?
— Да что-жъ, миссисъ? мальчишки уже большіе, могутъ на работу ходить; а дѣвочку беретъ у меня Салли, она славная дѣвчонка, съ ней не много хлопотъ.
— Луизвиль очень далеко отсюда!
— Что за бѣда? я не боюсь! Это будетъ на югѣ, можетъ быть, по сосѣдству съ моимъ старикомъ? — и Хлоя вопросительно посмотрѣла на миссисъ Шельби.
— Нѣтъ, Хлоя, это за нѣсколько сотъ миль отъ него.
Лицо Хлои омрачилось.
— Ничего, ты все-таки будешь ближе къ нему, Хлоя. Да, я согласна, чтобы ты поѣхала; и я буду откладывать твое жалованье все, до послѣдняго цента на выкупъ твоего мужа.
Какъ подъ лучами солнца темная туча превращается въ серебристое облако, такъ и темное лицо Хлои сразу просвѣтлѣло и просіяло.
— Господи, миссисъ, какая вы добрая! А я только что объ этомъ думала! Мнѣ вѣдь не нужно будетъ ни платьевъ, ни башмаковъ, я все буду копить. А сколько недѣль въ году, миссисъ?
— Пятьдесятъ двѣ, — отвѣчала миссисъ Шельби.
— Да неужели? И за каждую недѣлю даютъ но четыре доллара. Это сколько же всего то будетъ?
— Двѣсти восемь долларовъ, — отвѣчала миссисъ Шельби.
— Вотъ оно что! — вскричала Хлоя съ удивленіемъ и восторгомъ. — А сколько же времени мнѣ тамъ служить придется, миссисъ?
— Года четыре или пять, Хлоя. Но вѣдь ты не одна будешь собирать деньги на выкупъ, я прибавлю сколько-нибудь и отъ себя.
— Мнѣ ни за что не хочется, чтобы вы, миссисъ, давали уроки. Масса правду говоритъ, это совсѣмъ не подходящее для васъ дѣло! Пока у меня здоровы руки, я надѣюсь, никто изъ нашей семьи не дойдетъ до этого.
— Не бойся, Хлоя, я не уроню чести семьи, — отвѣчала миссисъ Шельби, улыбаясь. — А когда же ты собираешься ѣхать?
— Да я совсѣмъ не собиралась; а только Сэмъ везетъ на низовье жеребятъ, ну, и говоритъ: хорошо бы, говоритъ, вмѣстѣ ѣхать. Я ужъ и вещи уложила. Если вы, миссисъ, меня отпустите, я поѣду съ Сэмомъ завтра утромъ, только напишите мнѣ паспортъ да рекомендацію.
— Хорошо, Хлоя, я это устрою, если мистеръ Шельби ничего не будетъ имѣть противъ. Я сейчасъ переговорю съ нимъ.
Миссисъ Шельби пошла наверхъ, а тетушка Хлоя, сіяя радостью, отправилась въ свою хижину готовиться къ отъѣзду.
— Господи помилуй, масса Джоржъ, вы и не знаете, что я ѣду завтра въ Луизвиль! — объявила она Джоржу, который вошелъ въ ея хижину и засталъ ее за разборкой дѣтскихъ вещей. — Я сейчасъ только собиралась пересмотрѣть да перечинить бѣлье моей Сиси-Да, ѣду, масса Джоржъ, ѣду и буду зарабатывать по четыре доллара въ недѣлю! Миссисъ обѣщала, что будетъ копить эти деньги на выкупъ моего старика!
— Фью-фью! — присвистнулъ Джоржъ. — Вотъ такъ дѣла! Какъ же ты поѣдешь?
— Съ Сэмомъ, завтра. А теперь, масса Джоржъ, будьте добренькій, сядьте, напишите моему старику и разскажите ему все, какъ есть. Напишете?
— Да, конечно, — отвѣчалъ Джоржъ. — Дядя Томъ очень обрадуется, когда получитъ отъ насъ письмо. Я сейчасъ схожу домой, принесу бумаги и чернилъ. Знаешь, тетушка Хлоя, я ему напишу и объ новыхъ жеребятахъ, и обо всемъ.
— Напишите, напишите, масса Джоржъ! А пока вы пишете, я вамъ приготовлю цыпленочка и еще чего нибудь вкусненькаго. Не скоро придется вамъ еще разъ ужинать со своей бѣдной, старой теткой.