По какой-то странной причине рассказы о привидениях были в это время особенно в ходу среди прислуги в доме Легри.
Негры шёпотом передавали друг другу, что по ночам слышны были шаги, которые спускались по лестнице с чердака и ходили по всему дому. Напрасно замыкали двери верхнего коридора: то ли у привидения был в кармане другой ключ, то ли оно, как все привидения с незапамятных времен, проходило сквозь замочную скважину; во всяком случае оно разгуливало по комнатам с ужасающею смелостью.
Относительно внешнего вида призрака мнения расходились, так как негры, да насколько нам известно и белые тоже, имели обыкновение при его приближении закрывать глаза и прятать голову под одеяла, под юбки, подо что попало. Известно, что когда телесные глаза лишены таким образом способности видеть, душевные становятся необыкновенно зоркими и проницательными, вследствие этого явилась масса изображений привидения, сходство которых подтверждалось клятвами и которые, как часто случается с портретами, совершенно разнились друг от друга, они сходились только в одном: привидение было одето в белый саван. Бедные невежды не знали древней истории, не знали и того, что Шекспир засвидетельствовал обязательность этого костюма, рассказывая:
Покойник, в саван облаченный,
На римских улицах вопил и лепетал.
А между тем они совершенно верно описывали одежду призрака. Это представляет собой поразительный факт пневматологии, на который мы обращаем внимание медиумов.
Во всяком случае мы имеем основательные причины верить, что по ночам, в часы излюбленные привидениями, высокая фигура в белом саване разгуливала по усадьбе Легри, проходила через двери, скользила по всему дому, по временам исчезала, затем снова появлялась, поднималась по заброшенной лестнице на чердак; а утром входные двери были заперты и замкнуты, как обыкновенно.
Легри не мог не слышать перешептываний прислуги; и они тем более волновали его, что он замечал, как все стараются что-то скрывать от него. Он стал сильно пить. Днем он задирал голову выше и бранился громче прежнего; но по ночам ему снились дурные сны, и видения, которые вставали в его разгоряченном мозгу, когда он ложился на кровать, были далеко не из приятных. В тот день, когда Джорж увез тело Тома, он отправился кутить в соседний город и кутить сильно. Домой он вернулся поздно, усталый. Он запер свою дверь на ключ, вынул ключ из замка и лег в постель.
В сущности, как бы ни старался человек убить в себе человеческую душу, но эта душа остается для грешника страшным, тяжелым даром. Кто знает границы и пределы её? Кто знает все её чуткие предчувствия, весь этот страх и трепет, который человек не может подавить, точно так же как он не может уничтожить её бессмертия. Как безумен тот, кто замыкает дверь от призраков, когда в его собственной душе живет призрак, с которым он не смеет встретиться наедине, голос которого, заглушенный грудой земных помыслов, звучит как труба, предвещающая гибель.
Однако Легри запер дверь и заставил ее стулом; он поставил ночник у изголовья своей кровати, и подле него положил пистолеты. Он осмотрел запоры и задвижки окон, побожился, что не боится ни чёрта, ни его чертенят, и лег спать.
Он заснул, потому что очень устал, и заснул крепко. Но вдруг во сне перед ним встала какая-то тень, он почувствовал, что что-то ужасное нависло над ним. Ему показалось, что это саван его матери. Но нет, это была Касси, она развертывала саван и показывала ему. Он услышал смутный шум, какие-то стоны и вздохи, в то же время он чувствовал, что спит и делал усилия, чтобы проснуться. Затем он полупроснулся. Он был уверен, что кто-то входит к нему в комнату. Он чувствовал, что дверь отворяется, но не мог шевельнуть ни рукой, ни ногой. Наконец, он повернулся и вздрогнул, дверь была открыта, и он увидел руку погасившую ночник.
Ночь была облачная, туманная, но лунная и он видел, как белая фигура скользила по комнате, он слышал тихий шелест её одежды. Она остановилась около его постели, коснулась его холодной рукой и три раза повторила глухим странным шёпотом: „Приди, приди, приди!“ Он лежал, оцепенев от ужаса, весь обливаясь потом, и не заметил, как и куда скрылся призрак. Он соскочил с постели и бросился к двери. Она была закрыта и заперта на ключ. Легри упал без чувств на пол.
После этого он сделался настоящим пьяницей, он пил неосторожно и умеренно, как раньше, а беспрестанно, не соблюдая никакой меры.
Скоро среди соседей пошли слухи, что он болен, что он при смерти. Пьянство повлекло за собой ту страшную болезнь, которая уже в этой жизни является как бы предвкушением загробной кары. Никто не имел сил надолго оставаться при больном, слушать его бред и крики, его рассказы о видениях, от которых кровь стыла в жилах; когда он умирал, у постели его стоял строгий белый, неумолимый призрак, повторявший: Приди, приди, приди!
По странному стечению обстоятельств утром после той ночи, когда привидение явилось Легри, входная дверь оказалась отпертой и кто-то из негров видел, как две белые фигуры направлялись по аллее к большой дороге.
Перед самым восходом солнца Касси и Эммелина остановились немножко отдохнуть в рощице недалеко от города.
Касси была одета, как одеваются испанские креолки, вся в черном. На голове у неё была маленькая черная шляпка с густою вышитою вуалью, спускавшеюся на лицо. Они уговорились, что Касси будет выдавать себя за знатную даму, а Эммелина за её служанку.
Выросшая в хорошем обществе, Касси по своей внешности, речи и манерам вполне соответствовала принятой на себя роли. Из её когда-то роскошного туалета у неё осталось несколько платьев и драгоценностей, которые помогли ей разыграть эту роль.
Она остановилась в предместьи города, около магазина, где продавались дорожные сундуки, купила себе один из лучших и попросила продавца доставить ей сундук на дом тотчас же. Таким образом она появилась в небольшой гостинице, как важная леди: мальчик вез за ней её сундук, а Эммелина несла её дорожный мешок и разные свертки.
Первый кого она увидела при входе в гостиницу, был Джорж Шельби, ожидавший следующего парохода.
Касси заметила этого молодого человека, когда выглядывала из щели на чердаке, она видела, как он увез тело Тома, и с тайным торжеством наблюдала за его столкновением с Легри. Затем, бродя ночью по усадьбе в костюме привидения, она узнала из разговоров негров, кто он и какое отношение имел к Тому. Услышав теперь, что он, так же как она, поджидает следующего парохода, она сразу ободрилась и успокоилась.
Касси держала себя так важно, так щедро за всё платила, что не возбудила в гостинице ни малейшего сомнения относительно своей личности. Люди вообще не склонны ни в чём подозревать тех, кто хорошо платит. Касси знала это, и потому запаслась деньгами.
Вечером к пристани подошел пароход; Джорж Шельби, со свойственною кентуккийцам любезностью, помог Касси взойти на него и постарался доставить ей хорошую каюту.
Во всё время плаванья по Красной реке Касси, под предлогом нездоровья, лежала у себя в каюте, и её горничная усердно ухаживала за нею.
Когда они вошли в Миссисипи, и Джорж узнал, что незнакомой даме надобно ехать в ту же сторону, как ему, он предложил взять для неё каюту на том пароходе, на котором и сам отправлялся. Как человек добродушный, он искренно жалел больную и всячески старался помочь ей.
И так наши путники благополучно пересели на большой пароход „Цинцинатти“ и быстро двинулись вверх по реке, уносимые силою пара.
Здоровье Касси значительно поправилось. Она сидела на палубе, обедала за табль-д’отом, и все пассажиры находили, что эта дама в свое время, вероятно, была красавицей.
С первой минуты, как Джорж увидел её лицо, его смутило её сходство с кем-то знакомым, но с кем именно, он никак не мог припомнить. Он как-то невольно постоянно смотрел на нее и наблюдал за нею. За столом или сидя у дверей своей каюты, она постоянно встречала пристальный взгляд молодого человека; но когда он видел, что она заметила этот взгляд, он из вежливости отводил глаза.
Касси встревожилась. Ей пришло в голову, что он что-то подозревает. Наконец, она решила положиться на его великодушие и рассказала ему свою историю.
Джорж был от души готов сочувствовать всякому, кто бежал с плантации Легри, о которой он не мог без отвращения ни говорить, ни думать, и со свойственным его возрасту и положению презрением ко всевозможным последствиям, он обещал Касси сделать всё возможное, чтобы защитить их и доставить в безопасное место.
Рядом с Касси занимала каюту француженка, госпожа де Ту, с своей хорошенькой дочкой, девочкой лет двенадцати.
Эта дама, узнав из разговоров Джоржа, что он Кентуккиец, видимо искала случая познакомиться с ним.
В этом ей помогала её прелестная девочка, милая игрушка, способная разогнать скуку двухнедельного плаванья на пароходе.
Джорж часто сидел у дверей каюты, и Касси, оставаясь на палубе, могла слышать их разговор. Госпожа де Ту подробно расспрашивала о Кентукки, где, по её словам, она живала в молодости. Джорж с удивлением замечал, что она, вероятно, живала где-нибудь по соседству с их имением; так как её расспросы показывали близкое знакомство с разными людьми и условиями жизни той местности.
— Не знаете ли вы, — спросила у него один раз г-жа де Ту, — некоего господина Гарриса, его имение, должно быть, недалеко от вашего?
— Да, недалеко от нас живет помещик Гаррис, но мы не ведем с ним близкого знакомства.
— У него, кажется, много невольников? — спросила г-жа де Ту и по её тону слышно было, что этот вопрос интересует ее больше, чем она хочет показать.
— Да, много, — отвечал несколько удивленный Джорж.
— Не знаете ли вы, живет у него… может быть, вы слышали… был у него мальчик… мулат, по имени Джорж?
— О, да, конечно, Джорж Гаррис, я его отлично знаю; он женат на горничной моей матери. Но он уже давно бежал в Канаду.
— Бежал? Слава Богу! — быстро проговорила г-жа де Ту. Джорж с изумлением посмотрел на нее, но не сказал ни слова.
Г-жа де Ту опустила голову на руку и залилась слезами. — Он мой брат! — проговорила она.
— Что вы говорите! — вскричал удивленный Джорж.
— Да! — госпожа де Ту гордо подняла голову и отерла слезы, — да, мистер Шельби, Джорж Гаррис мой брат!
— Я никак бы не мог этому поверить! — сказал Джорж, отодвигаясь со своим стулом шага на два, чтобы лучше разглядеть госпожу де Ту.
— Меня продали на юг, когда он был еще маленьким, — рассказала она, — я попала к доброму и великодушному человеку. Он увез меня в Вест-Индию, дал мне вольную и женился на мне. Недавно он умер, и я еду в Кентукки, чтобы розыскать и выкупить брата.
— Я слышал, он говорил, что у него была сестра Эмилия, которую продали на юг, — заметил Джорж.
— Неужели? вот это я и есть! — сказала г-жа де Ту. — А скажите, пожалуйста, что он за человек?
— Он был очень красивый молодой человек, не смотря на клеймо рабства, лежавшее на нём. Все считали его очень умным и честным, мне это хорошо известно, потому что он женился на девушке из нашего дома.
— А какова была эта девушка? — спросила госпожа Ту поспешно.
— Настоящее сокровище! — вскричал Джорж. — Красавица умница, премилая! И очень благочестивая. Мать сама ее воспитывала и заботилась о ней почти как о дочери. Она умела читать, писать, вышивать и отлично шить, у неё был прелестный голос, и она очень хорошо пела.
— Она и родилась у вас в доме?
— Нет, отец купил ее в одну из своих поездок В Новый Орлеан и привез в подарок матери. Ей в то время было лет восемь, девять. Отец ни за что не хотел сказать матери, сколько заплатил за нее. Но после его смерти, разбирая его старые бумаги, мы нашли купчую. Он заплатил за неё громадные деньги, вероятно, ради её необыкновенной красоты.
Джорж сидел спиной к Касси и не замечал того жадного внимания, с каким она слушала его рассказ.
При последних словах его, она дотронулась до его руки и, повернув к нему лицо бледное от волнения, спросила:
— Не знаете ли вы имени тех людей, у которых он ее купил?
— Кажется, дело о продаже вел какой-то Симмонс, по крайней мере на купчей стоит это имя, насколько помнится.
— О Боже мой! — вскричала Касси и упала без чувств. Джорж и госпожа де Ту сильно встревожились. Ни один из них не догадывался о причине обморока Касси, но, как всегда бывает в таких случаях, подняли сильную суету. В пылу своего человеколюбивого усердия Джорж опрокинул кувшин с водой и разбил два стакана; пассажирки, услышав, что кто-то упал в обморок, толпились у дверей каюты и насколько могли мешали доступу свежего воздуха. Одним словом, всё было сделано, что обыкновенно делается в подобных случаях. Бедная Касси! Придя в чувство, она отвернулась к стене и плакала, рыдала, как ребенок. Матери, вы, можете быть, угадываете, о чём она думала? А может быть, не угадываете? Но она в эти минуты поверила, что Бог сжалится над нею, что она увидит свою дочь. И действительно, она ее увидела несколько месяцев спустя… впрочем, не будем забегать вперед.