Талатта! Талатта![2]
Тысячи разъ лой привѣтъ тебѣ, вѣчное море!
Сердце ликуетъ въ восторгѣ великомъ —
Такъ тебѣ древле привѣтъ посылали
Тысячи Грековъ,
Въ бою побѣжденныхъ и къ родинѣ милой идущихъ,
Свѣтомъ прославленныхъ Грековъ…
Волнуются воды,
Журча и сверкая
На солнцѣ, что весело съ неба
Розовыхъ, ясныхъ лучей проливаетъ потоки.
Стаи испуганныхъ чаекъ
Съ громкими криками вдаль улетаютъ,
Топаютъ гордые кони,
Всадники звонко въ щиты ударяютъ
И далеко раздается, какъ пѣсня побѣды:
Талатта! Талатта!
Здравствуй, вѣчное море!
Какъ звуки родные на дальней чужбинѣ
Журчаніе волнъ твоихъ радуетъ сердце!
Какъ грёзы волшебный дѣтства сверкаютъ онѣ предо мною
И старое вновь воскресаетъ
Въ образахъ чудныхъ, любимыхъ игрушекъ,
Пестрыхъ подарковъ, огнями сіяющихъ ёлокъ,
Коралловыхъ красныхъ деревьевъ,
Корабликовъ, золотомъ блещущихъ, перловъ и раковинъ дивныхъ,
Которые ты такъ таинственно скрыло
Въ свѣтлыхъ, прохладныхъ чертогахъ пучины кристальной….
Какъ я томился на дальней чужбинѣ!
Такъ увядающій, блѣдный цвѣточикъ томится
Въ душной, стеклянной теплицѣ…
Словно сидѣлъ я въ холодную, долгую зиму,
Мучимый тяжкой болѣзнью,
Въ комнатѣ темной и скучной
И словно вдругъ вышелъ на воздухъ:
О, какъ ослѣпительно блещетъ въ глаза мнѣ своими лучами
Весна изумрудная, солнцемъ воззванная къ жизни!
Деревья бѣлѣютъ, покрытые цвѣтомъ, какъ снѣгомъ.
Цвѣты молодые глядятъ на меня улыбаясь,
Пестрѣя на зелени свѣжей;
Все благоухаетъ, жужжитъ, и смѣется, и дышетъ,
И птички ноютъ, пропадая въ лазури далекой…
Талатта! Талатта!
Ты, отступавшаго храброе сердце!
Какъ часто, постыдно, убійственно — часто
Сѣвера злыя дикарки тебя поражали!
Большіе глаза, торжествуя жестоко побѣду,
Сыпали грозныя стрѣлы;
Слова наточивши, коварно
Дикарки мнѣ грудь разрывали;
Записками клинообразными мозгъ мой онѣ поражали,
Бѣдный, страдающій мозгъ!
Напрасно щитомъ я хотѣлъ заслониться —
Стрѣлы шипѣли, удары трещали
И сѣвера злыя дикарки
Гнали меня вплоть до дальняго, синяго моря…
Свободно вздыхая, привѣтствую море,
Милое, жизнь мою спасшее море!
Талатта! Таллата!
