Обсужденіе плановъ. — Ночевка подъ открытымъ небомъ въ хорошую погоду. — То же въ дурную. — Компромиссъ. — Отношеніе къ нему Монморанси. — Опасенія за недолговѣчность Монморанси и ихъ несостоятельность.
Мы достали карту и принялись обсуждать планъ поѣздки.
Мы рѣшили отправиться въ ближайшую субботу изъ Кингстона. Гаррисъ и я поѣдемъ туда и наймемъ лодку до Чертсея, а Джорджъ, которому нельзя отлучиться изъ Сити до двухъ часовъ (онъ ходитъ въ контору спать отъ десяти до четырехъ ежедневно, за исключеніемъ субботы, когда его будятъ и выпроваживаютъ въ два часа), пріѣдетъ позднѣе. Будемъ мы „ночевать въ полѣ“ или останавливаться въ гостиницахъ?
Джорджъ и я стояли за ночевку въ полѣ. Это такъ дико, привольно, патріархально!
Багряные лучи заходящаго солнца тихо гаснутъ среди холодныхъ, мрачныхъ облаковъ. Птицы умолкаютъ, и только жалобный стонъ водяной курочки да рѣзкій крикъ коростеля нарушаютъ таинственную тишину сонныхъ водъ, въ которыхъ умирающій день испускаетъ послѣднее дыханіе.
Изъ темныхъ рощъ безшумно выскользаютъ духи ночи, сѣрыя тѣни; гася послѣдніе отблески свѣта, разбѣгаются они неслышными, незримыми стонами по прибрежнымъ лугамъ, по тоскливо шумящимъ камышамъ; а ночь съ своего мрачнаго престола развертываетъ свои черныя крылья надъ потемнѣвшимъ міромъ и воцаряется въ своемъ волшебномъ дворцѣ, озаренномъ мерцающими звѣздами.
Мы причаливаемъ къ какому-нибудь укромному уголку, раскидываемъ палатку и варимъ на кострѣ скромный ужинъ. Потомъ закуриваемъ трубки и коротаемъ время въ веселой бесѣдѣ, между тѣмъ какъ рѣка плещется вокругъ нашей лодки и разсказываетъ намъ свои чудесныя старинныя сказки, тихо напѣваетъ свою старую колыбельную пѣсенку, которую поетъ уже столько тысячелѣтій и будетъ пѣть еще много тысячелѣтій, прежде чѣмъ голосъ ея станетъ хриплымъ и разбитымъ отъ старости, и намъ чудится порою, что мы, столько разъ покоившіеся на ея зыбкомъ лонѣ, понимаемъ эту пѣсенку, хотя и не можемъ передать ее словами.
Мы сидимъ на ея берегу, пока луна поднимается на горизонтѣ и цѣлуетъ ее братскимъ поцѣлуемъ и стискиваетъ ее въ своихъ серебряныхъ объятіяхъ; слушаемъ, какъ она струится съ вѣчной пѣсней, съ вѣчнымъ ропотомъ къ своему господину — морю, пока наши голоса не замрутъ и трубки не потухнутъ, и довольно дюжинные, обыкновенные молодые люди, мы чувствуемъ необычайную полноту мыслей, грустныхъ и въ то же время сладкихъ, и теряемъ охоту говорить, и, наконецъ, улыбаемся, встаемъ, выколачиваемъ пепелъ изъ потухшихъ трубокъ, желаемъ другъ другу „покойной ночи“ и, убаюканные ропотомъ волнъ и шумомъ деревьевъ, засыпаемъ при свѣтѣ величавыхъ, спокойныхъ звѣздъ. Мы видимъ во снѣ, что земля снова помолодѣла и блещетъ юностью, какъ сотни вѣковъ тому назадъ, когда заботы и печали еще не избороздили морщинами ея лица, а грѣхи и безуміе ея дѣтей еще не состарили ея любящаго сердца; когда пороки мишурной цивилизаціи еще не вырвали насъ изъ ея нѣжныхъ объятій, а ядовитый смѣхъ искусственнаго условнаго быта еще не заставилъ насъ стыдиться простой жизни на ея широкомъ лонѣ, гдѣ тысячи лѣтъ тому назадъ родилось человѣчество…
— А что, если пойдетъ дождь? — спросилъ Гаррисъ.
Гарриса рѣшительно ничѣмъ не проберешь. Въ немъ нѣтъ ни на грошъ поэзіи, никакихъ порывовъ къ недосягаемому. Гаррисъ никогда не „плачетъ, не зная о чемъ“. Если вы замѣтите у Гарриса слезы на глазахъ, то будьте увѣрены, что онъ наѣлся сырого лука или хватилъ лишняго.
Если вамъ случится стоять съ Гаррисомъ на берегу моря, и вы скажете ему:
— Слышите! Это русалки поютъ глубоко подъ шумными волнами; это звучитъ похоронная пѣснь морскихъ духовъ надъ тѣлами утопленниковъ, опутанныхъ водорослями, — онъ возьметъ васъ подъ-руку и отвѣтитъ:
— Полноте, старина, я знаю, что это такое: просто вы озябли. Пойдемте-ка, я знаю тутъ поблизости мѣстечко, гдѣ можно хватить стаканчикъ отличнѣйшаго шотландскаго виски, и всю простуду какъ рукой сниметъ.
Гаррисъ всегда знаетъ поблизости мѣстечко, гдѣ можно найти что-нибудь блистательное по части выпивки. Я думаю, что если вы повстрѣчаете Гарриса въ раю (говорю только для примѣра), то онъ тотчасъ заявитъ вамъ:
— Радъ васъ видѣть, старина; пойдемте-ка, я знаю тутъ поблизости мѣстечко, гдѣ намъ дадутъ отличнѣйшаго нектара.
Впрочемъ, въ настоящемъ случаѣ, имѣя въ виду ночевку подъ открытымъ небомъ, его практическое замѣчаніе пришлось кстати. Дѣйствительно, ночевать подъ открытымъ небомъ въ дождливую погоду не особенно пріятно.
Наступаетъ вечеръ. Вы промокли до нитки, въ лодкѣ набралось воды на добрыхъ два дюйма, всѣ ваши вещи отсырѣли. Вы отыскиваете на берету мѣстечко посуше и почище, высаживаетесь, вытаскиваете палатку, и двое изъ васъ стараются прикрѣпить ее.
Она пропитана водой и тяжела, выскользаетъ у васъ изъ рукъ, шлепаетъ васъ по лицу, завертывается вокругъ головы и доводитъ васъ до неистовства. Все это время дождь упорно льетъ, какъ изъ ведра. И въ сухую-то погоду нелегко раскинуть палатку, а въ дождливую это просто геркулесовскій подвигъ. Вамъ кажется, что вашъ товарищъ дурачитъ васъ вмѣсто того, чтобы помогать. Только что вы прикрѣпили свой конецъ палатки, а онъ дергаетъ за свой, и ваша работа пошла прахомъ.
— Ну, что у васъ тамъ такое? — взываете вы.
— А у васъ что такое? — возражаетъ онъ. — Прикрѣпили вы?
— Не дергайте, вы все испортили, оселъ! — кричите вы.
— Врете вы, ничего я не испортилъ! — оретъ онъ въ отвѣтъ. — Привязывайте вашъ конецъ!
— Говорятъ вамъ, вы все испортили! — вопите вы и дергаете за веревки такъ, что всѣ его колышки вылетаютъ вонъ.
— Этакій идіотъ, — ворчитъ онъ сквозь зубы; затѣмъ сильный толчекъ, и ваша сторона палатки тоже отлетаетъ.
Вы бросаете колотушку, и кидаетесь къ нему, чтобы откровенно высказать ваше мнѣніе о его поступкѣ, а онъ въ то же самое время кидается къ вамъ съ другой стороны съ тѣмъ же самымъ намѣреніемъ. И вотъ вы гоняетесь другъ за другомъ вокругъ палатки, ругаясь на чемъ свѣтъ стоитъ, пока, наконецъ, она не валится, и вы оба останавливаетесь надъ ея развалинами, разомъ восклицая:
— Ну, что, говорилъ я вамъ!..
Тѣмъ временемъ вашъ третій товарищъ, отливавшій воду изъ лодки и зачерпнувшій ее рукавами, и тоже ругавшійся на чемъ свѣтъ стоитъ въ послѣднія десять минутъ, желаетъ узнать, какого чорта вы тамъ возитесь и почему эта проклятая палатка до сихъ поръ не установлена.
Наконецъ, вы кое-какъ укрѣпляете ее и вытаскиваете вещи изъ лодки. Нечего и думать развести костеръ — приходится удовольствоваться спиртовой лампой!
Дождевая вода — ваше главное угощеніе за ужиномъ: хлѣбъ пропитанъ ею на двѣ трети, пирогъ съ мясомъ насыщенъ ею, варенье, масло, соль, кофе превратились въ супъ, благодаря ей.
Послѣ ужина вы убѣждаетесь, что вашъ табакъ отсырѣлъ и курить нельзя. Хорошо еще, что у васъ есть бутылка, содержимое которой, принятое внутрь въ достаточномъ количествѣ, веселитъ васъ и возрождаетъ охоту къ жизни настолько, что вы ложитесь спать.
Вамъ снится, что слонъ улегся вамъ на грудь, и вдругъ подъ вами разверзается вулканъ и сбрасываетъ васъ на дно морское, между тѣмъ какъ слонъ храпитъ себѣ какъ ни въ чемъ не бывало на вашей груди. Вы просыпаетесь и чувствуете, что въ самомъ дѣлѣ случилось что-то ужасное. Сначала вамъ кажется, будто наступилъ конецъ міра; потомъ вы соображаете, что это невозможно; а просто вломились воры или разбойники, либо случился пожаръ. Вы зовете на помощь, но помощи нѣтъ, и вы чувствуете только, что толпа навалилась на васъ и душитъ васъ.
Еще кому-то приходится плохо. Вы слышите его слабые стоны подъ кроватью. Рѣшивъ во всякомъ случаѣ дорого продать свою жизнь, вы отчаянно боретесь, отбиваясь руками и ногами и продолжая кричать во всю глотку, пока, наконецъ, какое-то препятствіе не уступитъ вашимъ усиліямъ, и голова ваша не окажется въ воздухѣ. Въ двухъ шагахъ отъ себя вы замѣчаете полуодѣтую фигуру разбойника, подстерегающаго васъ. И вы рѣшаетесь биться съ нимъ не на животъ, а на смерть — какъ вдругъ узнаете Джима.
— Ахъ, это вы? — говоритъ онъ, узнавая васъ.
— Да, — отвѣчаете вы, протирая глаза, — что случилось?
— Кажется, палатка свалилась, — говоритъ онъ. — Гдѣ же Билль?..
Вы оба начинаете кричать „Билль!“ и видите, что палатка подлѣ васъ шевелится и топорщится, и глухой голосъ, который вы слышали раньше, взываеть изъ-подъ нея:
— Да освободите же мою голову!
И вотъ онъ вылѣзаетъ на свѣтъ Божій, мокрый, жалкій и въ адскомъ настроеніи духа, такъ какъ увѣренъ, что все это сдѣлано нарочно.
Утромъ всѣ трое молчатъ и хмурятся, такъ какъ схватили ночью простуду; всѣ злятся и бормочутъ другъ другу проклятія во время завтрака.
Въ виду всего этого, мы рѣшились ночевать подъ открытымъ небомъ въ хорошую погоду, въ дурную же или когда захочется перемѣны, отправляться въ отель или гостиницу.
Монморанси отнесся къ этому компромиссу съ большимъ одобреніемъ. Онъ не любитель романтическаго уединенія. Ему нравится толпа. Взглянувъ на него, вы подумаете, что это ангелъ, посланный на землю по какой-то невѣдомой причинѣ въ образѣ маленькаго фоксъ-террьера. Въ немъ есть что-то такое трогательное, точно онъ говоритъ: „какъ испорченъ этотъ свѣтъ и какъ бы я желалъ сдѣлать его добрѣе и благороднѣе“, отчего его мордочка вызываетъ слезы умиленія у благочестивыхъ старыхъ леди и джентльменовъ.
Когда онъ поступилъ ко мнѣ на иждивеніе, я думалъ, что мнѣ не придется долго кормить его. Часто я сидѣлъ и смотрѣлъ на него въ то время, какъ онъ сидѣлъ на коврѣ и смотрѣлъ на меня, и всякій разъ мнѣ приходило въ голову: „Нѣтъ, этотъ песъ долго не проживетъ. Онъ будетъ взятъ живымъ на небо, вотъ что съ нимъ случится“.
Но когда я заплатилъ за дюжину цыплятъ, которыхъ онъ передушилъ, когда мнѣ пришлось выручать его изъ ста четырнадцати уличныхъ схватокъ и тащитъ домой за шиворотъ, при чемъ онъ визжалъ и отбивался, какъ бѣшеный; когда какая-то вѣдьма принесла мнѣ задушенную кошку и назвала меня убійцей; когда сосѣдъ выругалъ меня за то, что я-де пускаю безъ намордника свирѣпаго пса, по милости котораго онъ долженъ былъ просидѣть битыхъ два часа въ холодную ночь въ собственномъ своемъ сараѣ, не рѣшаясь высунуть носа на улицу, — тогда я сталъ думать, что, можетъ быть, ему суждено еще пожить на этомъ свѣтѣ.
Рыскать по задворкамъ, набирать шайку самыхъ безнравственныхъ собакъ во всемъ городѣ и таскать ихъ за собой по грязнѣйшимъ закоулкамъ, вступая въ драку съ другими безнравственными собаками, — вотъ что значитъ „житье“, по мнѣнію Монморанси; немудрено, что онъ выразилъ, какъ я уже замѣтилъ, самое восторженное одобреніе нашему проекту насчетъ отелей и гостиницъ.
Уладивъ такимъ образомъ, къ удовольствію всѣхъ четверыхъ, вопросъ о спаньѣ, мы начали было обсуждать вопросъ о запасахъ экспедиціи, но тутъ Гаррисъ заявилъ, что, по его мнѣнію, на сегодняшній вечеръ довольно разговоровъ, и предложилъ пойти прогуляться, прибавивъ, что знаетъ поблизости мѣстечко, гдѣ намъ дадутъ отличнаго виски.
Джорджъ сказалъ, что охотно выпьетъ (мнѣ никогда не случалось видѣть, чтобы онъ дѣлалъ это неохотно), и такъ какъ и я чувствовалъ, что стаканчикъ горячаго виски съ лимономъ будетъ полезенъ для меня, то и рѣшено было отложить дебаты до слѣдующаго вечера. Затѣмъ вся компанія взялась за шляпы и отправилась на улицу.