нельзя отлучиться изъ Сити до двухъ часовъ (онъ ходитъ въ контору спать отъ десяти до четырехъ ежедневно, за исключеніемъ субботы, когда его будятъ и выпроваживаютъ въ два часа), пріѣдетъ позднѣе. Будемъ мы „ночевать въ полѣ“ или останавливаться въ гостиницахъ?
Джорджъ и я стояли за ночевку въ полѣ. Это такъ дико, привольно, патріархально!
Багряные лучи заходящаго солнца тихо гаснутъ среди холодныхъ, мрачныхъ облаковъ. Птицы умолкаютъ, и только жалобный стонъ водяной курочки да рѣзкій крикъ коростеля нарушаютъ таинственную тишину сонныхъ водъ, въ которыхъ умирающій день испускаетъ послѣднее дыханіе.
Изъ темныхъ рощъ безшумно выскользаютъ духи ночи, сѣрыя тѣни; гася послѣдніе отблески свѣта, разбѣгаются они неслышными, незримыми стонами по прибрежнымъ лугамъ, по тоскливо шумящимъ камышамъ; а ночь съ своего мрачнаго престола развертываетъ свои черныя крылья надъ потемнѣвшимъ міромъ и воцаряется въ своемъ волшебномъ дворцѣ, озаренномъ мерцающими звѣздами.
Мы причаливаемъ къ какому-нибудь укромному уголку, раскидываемъ палатку и варимъ на кострѣ скромный ужинъ. Потомъ закуриваемъ трубки и коротаемъ время въ веселой бесѣдѣ, между тѣмъ какъ рѣка плещется вокругъ нашей лодки и разсказываетъ намъ свои чудесныя старинныя сказки, тихо напѣваетъ свою старую колыбельную пѣсенку, которую поетъ уже столько тысячелѣтій и будетъ пѣть еще много тысячелѣтій, прежде чѣмъ голосъ ея станетъ хриплымъ и разбитымъ отъ старости, и намъ чудится порою, что мы, столько разъ покоившіеся на ея зыбкомъ лонѣ, понимаемъ эту пѣсенку, хотя и не можемъ передать ее словами.
Мы сидимъ на ея берегу, пока луна поднимается на горизонтѣ и цѣлуетъ ее братскимъ по-
