На широкой полянѣ, покрытой мѣстами зеленою муравой, мѣстами—сыпучимъ пескомъ, много лѣтъ росли другъ около друга сосна и береза.
Въ яркіе дни солнце заботливо ласкало ихъ своими горячими лучами: оно равно посылало имъ обѣимъ свѣтъ и тепло. Въ ненастные, пасмурные дни мелкіе и крупные дожди равно кропили ихъ обѣихъ, равно поили чистою водой.
Сосна и береза росли молча, жили каждая своей жизнью и каждая по-своему.
Сосна алѣла безлистнымъ стволомъ подъ солнцемъ, уйдя зелеными вѣтками съ тонкой хвоей высоко, любуясь тамъ и дни и ночи небесами, не желая смотрѣть на землю, не желая знать, что дѣлается внизу, вблизи нея. Береза склонила свои вѣтви съ кудрявыми листьями къ землѣ и грустно поникла долу.
Сосна и береза, казалось, не знали другъ друга, и не хотѣли знать: сосна не хотѣла опустить своихъ вѣтокъ, чтобы взглянуть на березу сверху внизъ; береза не хотѣла поднять своихъ вѣтокъ, чтобы взглянуть на сосну снизу вверхъ….
Былинки, муравьи, пестрыя бабочки, малыя букашки жили тоже своей жизнью неподалеку отъ сосны и держались ближе къ березѣ; они, казалось, не огорчались тѣмъ, что эти сосѣдки не хотятъ знать друга друга.
Но безпокойный вѣтеръ, вѣчно чѣмъ-нибудь занятый, часто пробѣгавшій наскоро широкой поляной въ ближнія хлѣбныя поля, въ темный лѣсъ, видимо, былъ недоволенъ тѣмъ, что сосна и береза никогда не обмолвятся другъ съ другомъ—онъ рѣшилъ познакомить ихъ…
И вотъ какъ-то разъ быстрокрылый вѣтеръ поработалъ много,—онъ разсѣялъ сотни, тысячи цвѣточныхъ сѣмянъ по разнымъ мѣстамъ, онъ раздулъ и поднялъ съ полей дремавшій туманъ, онъ угналъ сѣдой дымъ, темную копоть раннимъ утромъ изъ селъ, городовъ, деревень въ небеса, онъ собралъ караваны облаковъ, двинулъ ихъ на поля, жаждавшія дождя, и окропилъ ихъ живительною влагой,—онъ усталъ, переутомился и явился отдохнуть и погостить часъ-другой у сосны и березы.
Вѣтеръ, какъ всегда, порывистый и скорый, налетѣлъ разомъ, зашумѣлъ въ хвоѣ сосны, упалъ въ кудрявыя вѣтви березы,—листья залепетали:
— Здравствуй, сосѣдка!—молвила сосна.
— Здравствуй, подруга!—отвѣтила береза.
— Что ты, сосѣдка, опустила печально свои вѣтви къ темной землѣ и ни разу не взглянешь на ясное Божье небо?! Посмотри, какъ хорошо тамъ: тихо, тепло, свѣтло, а на землѣ темно, сыро, шумно!..
— Да, подруга, вижу—небо ясно, но оно далеко, оно не знаетъ нашей печали; земля—наша мать, на ней мы родились, она раститъ нашихъ дѣтей—наши сѣмена, ея печали—наши печали…
— Какія печали? Надо радоваться, пользоваться всѣмъ, чѣмъ можешь!…
— Нѣтъ, это не то, подруга, не то,—лепетали тихо малые листья печальной березы.—Нельзя не знать того, что дѣлается вблизи насъ: вонъ, я вижу, къ намъ часто ходятъ лошади, коровы, овцы, онѣ щиплютъ траву,—видишь, какъ голо около насъ!..
— Ну, и пусть кушаютъ, если имъ это нравится,—тебѣ что за дѣло до крохотной травы, вѣдь отъ нея намъ ни тепло ни холодно… Я очень рада, что она не растетъ около меня!….
— Ошибаешься, подруга,—малая травка и сама живетъ и намъ даетъ жизнь, она задерживаетъ дождевую влагу; влага проходитъ къ нашимъ корнямъ и даетъ имъ свѣжіе соки—нашу пищу… И намъ надо работать для этой малой травы; я работаю, какъ могу: въ каждую осень роняю мои листья на землю, мелкій дождикъ кропитъ ихъ и вмѣстѣ съ тепломъ обращаетъ въ черную землю; эта земля питаетъ молодую травку, значитъ, въ травкѣ—соки моихъ листьевъ, и травка не чужая мнѣ… мнѣ грустно, когда она исчезаетъ, мнѣ жаль ее….
Нельзя жить только для себя. Если каждый будетъ жить только для себя, ему нечѣмъ будетъ жить, онъ погибнетъ, и все погибнетъ кругомъ него… Опусти свои вѣтки ниже, смотри, дождикъ поитъ землю, земля кормитъ траву и деревья… Мы отдаемъ листья землѣ, которая питаетъ насъ….
— Я не вижу земли; мнѣ нѣтъ дѣла до земли. Я берегу мою зелень для себя… Правда, иногда бросаю ненужныя мнѣ сухія шишки внизъ, на песокъ,—небесный вѣтеръ уноситъ ихъ куда-то; онъ знаетъ, что я не люблю сора, сырости, и очищаетъ мою песчаную площадку. Земля должна быть очень довольна тѣмъ, что я украшаю ее… Смотри, какая я стройная, я красивѣе всѣхъ деревьевъ!..
— Оо-охо-охъ, подруга, ты красива, слова нѣтъ и дай тебѣ Богъ всегда быть красивой и жить много лѣтъ; но подумай, хотя минуту, чѣмъ была бы ты безъ корней?! Не ройся они въ землѣ, не пришлось бы тебѣ красоваться, не пришлось бы жить, любоваться собой, не пришлось бы видѣть голубого неба… Все живущее на землѣ тянется къ небу; но небо—только широкій, далекій путь, по которому, словно по волнамъ, неустанно плаваетъ наша земля.
— Не знаю, сосѣдка, не знаю этого… Для меня нужны свѣтъ, просторъ, ясное небо… Земля—только мое подножіе, довольно съ нея и того, и пусть она будетъ моимъ подножіемъ, и пусть радуется, что я даю ей мои корни! Я, я…и небеса…. все для меня!..
Заволновался вѣтеръ, слушая горделивыя рѣчи сосны, заметался изъ стороны въ сторону, не могъ слушать ихъ безучастно, онъ бросился порывисто въ вѣтви, всколыхнулъ ихъ сильно,—затрещали вѣтки, и часть ихъ шумно упала на землю; оголилась почти вся вершина сосны.
Склонила низко къ упавшимъ сосновымъ вѣтвямъ свои вѣтви печальная береза, затрепетала и заплакала горько.
Взволнованный вѣтеръ проворчалъ что-то сердито и умчался далеко.Прошли годы, десятки лѣтъ. На широкой полянѣ кругомъ березы разрослась густо зеленая мурава; здѣсь дружной семьей толпились молодыя бѣлоствольныя березки, слушая сказки и были старой бабушки березы, которая, любуясь на внуковъ, не чувствовала, что состарилась. Веселой весной тутъ алѣли, желтѣли и благоухали яркіе цвѣты; тутъ по-утрамъ жужжали трудолюбивыя пчелы, собирая неустанно сладкій медъ, по вечернимъ и утреннимъ зорямъ въ вѣтвяхъ старой березы пѣлъ чудныя пѣсни соловей. Онъ пѣлъ: «Люби, жалѣй, трудись, живи не для себя!… Живи, давай жить другимъ, и будешь счастливъ! Люби, жалѣй!» Люди слушали дивныя пѣсни соловья, и ихъ измученнымъ горечами жизни сердцамъ въ эти минуты было легко, тепло, радостно, и свѣтлая надежда обвѣвала ихъ лучезарнымъ крыломъ.
Сосна много лѣтъ стояла и скрипѣла гордо подъ вѣтромъ: «Я я… не хочу знать никого»… Такъ и окончила она свою жизнь одиноко на сыпучемъ холодномъ пескѣ, потерявъ въ послѣднюю бурю свою послѣднюю хвою…
Не любуется больше сосна яснымъ небомъ, оно для нея померкло. Вѣтки ея изсушило пламенное солнце, вѣтеръ разсѣялъ ихъ по разнымъ мѣстамъ, и всѣ ее забыли,—забыли птицы, пчелы, цвѣты, травы, люди… Тревожный вѣтеръ, пробѣгая потомъ этими мѣстами, посѣялъ на песчаной полянѣ новыя сѣмена другой сосны, изъ ближняго лѣса, родной сестры погибшей; сѣмена эти согрѣла, вспоила, вскормила земля, они выросли стройными сосенками на радость себѣ, молодымъ березкамъ и зеленой муравѣ, но птицы, любящія листья, не вили на нихъ гнѣздъ, не выводили своихъ птенцовъ, не пѣли своихъ пѣсенъ.
Такъ было, такъ бываетъ,—неужели такъ будетъ всегда?…
Такъ все идетъ на землѣ изъ года въ годъ, изъ вѣка въ вѣкъ. Гордыя сосны одиноко умираютъ, исчезаютъ безслѣдно…. Холодныя скалы, поднимающіяся до облаковъ и уходящія въ моря, смываютъ безпокойныя волны и уносятъ въ морскія бездны… То же бываетъ со всѣми на землѣ: съ человѣкомъ, звѣремъ, полевой былинкой, птицей и малой букашкой… Всѣ живутъ и всѣ въ свое время уходятъ…
Такъ было, такъ бываетъ,—неужели такъ будетъ всегда?….
Жалѣй, люби все живущее, если хочешь жить дольше,—жить и тогда, когда уйдешь… Не вреди твоему ближнему: вредя ближнему, ты умираешь для любви, для радости жизни. Не затемняй свѣтлыхъ минутъ твоей жизни и ничьей жизни,— она коротка, и конецъ ея придетъ къ каждому въ свой часъ…
Такъ было, такъ бываетъ,—неужели такъ будетъ всегда?..
Это старая, очень старая истина, и каждый день и каждый часъ она повторяется въ жизни всей природы, и забыть ея никому нельзя.