LXXXVI.
Горделивый-ли размахъ великой поэзіи того, кто поставилъ себѣ цѣлью овладѣть твоимъ драгоцѣннѣйшимъ существомъ, замкнуло въ моемъ мозгу созрѣвшія въ немъ думы, обративъ имъ въ могилу зачавшую ихъ утробу? Его ли духъ, наученный духами писать выше смертнаго умѣнья, поразилъ меня на смерть? Нѣтъ, озадачили мою поэзію ни онъ, ни его ночные сподвижники. Ни онъ, ни домашній духъ, увлекающій его по ночамъ своими внушеніями, не могутъ похвастаться, что принудили меня къ молчанію своею побѣдою надо мною. Я струсилъ вовсе не отъ такой причины; но когда его стихи наполнились твоимъ изображеніемъ, мнѣ не хватило предмета, и отъ этого ослабѣла моя поэзія.