CXXV.
Къ чему мнѣ возносить надъ собой балдахинъ, воздавая наружному наружную почесть, или закладывать широкія основанія вѣчному, неустойчивыя передъ гибелью и разрушеніемъ? Не видывалъ я развѣ, какъ зиждущіе все на внѣшности и милостяхъ теряютъ все и съ излишкомъ, потому что оплачивали крайне дорого пользованіе этимъ и пренебрегали чистымъ вкусомъ ради сладкихъ смѣсей, — о, жалкіе богачи, истощающіе себя въ любованіи собою? Нѣтъ, позволь мнѣ быть твоимъ слугой въ твоемъ сердцѣ, прими мое жертвоприношеніе, скудное, но чистое, безъ всякихъ примѣсей, безъискусственное и состоящее лишь въ нашемъ взаимномъ обмѣнѣ: я даю слово за тебя! Такъ прочь же ты, подкупной соглядатай! чѣмъ болѣе клеплешь ты на чистую душу, тѣмъ менѣе подлежитъ она твоему надзору.