[63]
У купца Кручины богатаго былъ сынокъ Иванушка.
Не стало у Иванушки матушки; женился Кручина на другой женѣ.
Отдали Иванушку въ науку; каждый день въ училище онъ ходитъ, поздно ввечеру домой приходитъ; въ праздники дома на привольѣ.
[64]
Нужда купцу прилучилась ѣхать въ земли иныя, въ дальніе города луговые.
Купчиха была молодая, а мужъ сѣдоволосой. Лишь только что онъ уѣхалъ, стали наѣзжать къ ней гости на бесѣду, садятся они за однимъ столомъ, пьютъ и ѣдятъ, пированье идетъ, а Иванъ смотритъ да спрашиваетъ: матушка, что у васъ за люди? Купчиха отвѣчаетъ: все родные мои.
«Хорошо!» молвилъ Иванъ тихомолкомъ «батюшка пріѣдетъ, раскажу ему.»
У купчихи была клюшница наушница, и знала людей портить, подслушала Иванушку, и сказала купчихѣ, что пасынокъ на умѣ держитъ обо всемъ отцу расказать.
[65]
На конюшнѣ купца стоялъ жеребецъ некупленой, а забѣжалъ онъ охотою. Иванъ за нимъ ходитъ, кормитъ и поитъ, жеребца холитъ.
Жеребецъ ростетъ, и сталъ пресильный конь, чудный конь; ржетъ на разные голоса, словно человѣкъ говоритъ, и все знаетъ, понимаетъ, что слышитъ.
Вотъ Иванъ домой изъ училища идетъ мимо конюшни, и видитъ: конь повѣсилъ голову, опустилъ уши, понурился.
—Что ты пасмуренъ? спросилъ Иванъ: надъ собой, иль надо мной бѣду примѣчаешь?
Не надъ собой, а надъ тобой, конь сказалъ. Мачиха умышляетъ тебя
[66]извести, хочетъ тебѣ вина поднести; смотри, не пей вина, вылей.
Иванъ пошелъ въ домъ, мачиха стала подчивать; онъ отговаривался, мачиха ну упрашивать; дѣлать нечего, рюмку взялъ, да къ окошку придвинулся, самъ какъ будто прикушиваетъ, а тихонько вино за окно выплеснулъ.
Подъ окномъ росла трава и траву сожгло. Удивилась купчиха, что ничего надъ Иваномъ не сдѣлалось.
На другой день опять Иванъ домой мимо конюшни идетъ, зашелъ погладить коня, смотритъ, по вчерашнему конь стоитъ невеселъ, голову повѣсилъ.
Спрашиваетъ Иванушка, а конь говоритъ: испекли тебѣ лепешку на лютомъ
[67]зельѣ, станутъ тебя потчивать; смотри, не ѣшь, а тихонько брось.
Такъ и сдѣлалось. Иванъ лепешку тихонько бросилъ; бѣжала собака да съѣла; вдругъ, какъ начала она на стѣны метаться, какъ начала съ визгомъ и лаемъ кидаться; металась, кидалась,—и разорвало собаку; а Иванъ здоровехонекъ, утромъ пошелъ въ училище.
Клюшница-наушница догадалась, что не Иванъ узнаетъ, а конь ему сказываетъ, и съ купчихой задумали коня извести; настояла ведро воды лютымъ зельемъ: выпьетъ конь—прилетятъ тридцать три ворона, желѣзные носы, и расклюютъ коня.
Работники взяли коня, повели поить; а конь вдругъ вырвался, побѣжалъ къ воротамъ, но ворота были притворены.
[68]
Работники погнали коня, набросили на шею узду, опутали веревкой за морду и за уши, тянутъ, а купчиха въ окно кричитъ: смотрите, крѣпче тяните; но конь бьетъ копытомъ; не могутъ съ нимъ справиться.
На ту пору Иванъ идетъ изъ училища; жаль ему стало коня; кричитъ онъ работникамъ: что вы коня добраго мучите?
Они отвѣчаютъ: поить ведемъ.
Я самъ напою его, сказалъ имъ Иванъ, и къ колодезю пошелъ, воды чистой зачерпнулъ, и коня онъ напоилъ.
Видитъ купчиха, что не удается ей ни Ивана, ни коня извести, и съ досады притворилась больною.
[69]
Скоро купецъ воротился изъ-за моря, а купчиха лежитъ въ постелѣ и охаетъ.
— Видно, свѣтъ, нездорова! спросилъ купецъ.
— Нечто, вся больна, отвѣчала она съ умысломъ.
— Послать бы за лекаремъ, сказалъ мужъ.
— Былъ лекарь, говорила жена, да сказалъ, что надо убить жеребца, вынуть изъ него желчь и ею лечиться.
— Ну, молвилъ купецъ, конь дѣло наживное; пусть убьютъ жеребца.
Вотъ работники собрались, точить ножи принялись, а Иванъ пришелъ изъ
[70]училища, узналъ, что хотятъ з[агу]бить коня, и къ отцу побѣжалъ.
— Батюшка! молвилъ онъ, позволь мнѣ въ послѣдній разъ коня покормить, по двору поводить. Отецъ позволилъ. Иванъ накормилъ коня ячменемъ, взялъ за узду, вывелъ на широкій дворъ, по спинѣ гладитъ, а самъ плачетъ.
Вдругъ конь ударилъ его пятой, Иванъ упалъ и всталъ.
— Прибыло ли въ тебѣ силы? спросилъ конь Иванушку.
— Прибыло, отвѣчалъ онъ.
Конь ударилъ его въ другой разъ, и опять спросилъ:
[71]
— Прибыло ли?
— Чувствую великую силу, отвѣчалъ Иванъ. Теперь я хоть съ кѣмъ смогу.
Попроси отца, не отпуститъ ли тебя по мостовой разгуляться, въ послѣдній разъ на мнѣ покрасоваться.
Иванъ пошелъ къ отцу; говоритъ ему: батюшка, позволь мнѣ на конѣ прокатиться, въ послѣдній разъ на немъ повеселиться.
Позволилъ отецъ, а Иванъ осѣдлалъ коня, сѣлъ на него, выѣхалъ за тесовыя ворота и сталъ разъѣзжать взадъ и впередъ, а купецъ стоитъ у воротъ, да смотритъ.
Вдругъ Иванъ присвиснулъ, пріударилъ коня, а самъ молвилъ: прощай,
[72]свѣтъ мой батюшка, намъ не житье у тебя, мачиха хотѣла меня извести и коня погубить, и сказавъ, поскакалъ.
Выѣзжаетъ онъ изъ города, а на встрѣчу ему ѣдетъ старуха съ возомъ сѣна, худая, сухая, только кости однѣ.
Вдругъ возъ ея повалился, а Иванъ смѣется и говоритъ: старуха! я подниму возъ одною рукою; соскочилъ съ коня и сталъ поднимать.
— Съ благословеньемъ ли ты выѣхалъ въ путь? старуха спросила, и изъ-подъ сѣна косу выхватила, Ивана подкосила. «Много на свою силу надѣялся! Я свое взяла.» Видно, что смерть была.
Лежитъ молодецъ бездыханный; конь его поскакалъ въ чисто поле.
[73]
Летитъ мимо соколъ, крыльями машетъ, а въ когтяхъ несетъ скляночки живой и мертвой воды.
Видитъ соколъ, что птицы середи поля слетѣлись, клюютъ бѣлое тѣло: красавецъ пропадаетъ задаромъ.
Сжалился соколъ: влилъ ему въ ротъ мертвой воды,—тѣло срослось; спрыснулъ живою—Иванъ вскочилъ, и думаетъ, что съ просонья всталъ. «Долго бъ ты проспалъ, молвилъ соколъ; если бъ не я, вѣкъ-бы лежалъ ты, не всталъ.»
Ивану не вѣрится, а соколъ на лету схватилъ вороненка, пришибъ крыломъ, мертваго бросилъ; спрыснулъ живой водой, вороненокъ опять полетѣлъ!
— Ну видно, что такъ, сказалъ Иванъ. Спасибо тебѣ, ясный соколъ. Гдѣ же мой конь?
[74]
— Конь твой ушелъ въ дальнее царство, въ городъ, гдѣ мраморная ограда, хрустальная застава.—
«Соколъ! соколъ! покажи мнѣ дорогу къ коню моему.»
— Ступай въ ту сторону, куда я полечу.—
Скоро сказка сказывается, а не скоро пришелъ Иванъ къ мраморной оградѣ, къ хрустальной заставѣ.
Но ограда высока; въ заставу не пускаютъ.
Только конь послышалъ его, запрыгалъ, захрапѣлъ, и ударивъ въ плиту копытомъ, отвалилъ камень такой, что всему городу не поднять.
[75]
Однако схватили коня, удержали, въ обручи желѣзные заковали, заперли въ погребъ бѣлокаменный, а Иванъ прошелъ въ городъ.
Всѣ смотрятъ на красиваго молодца и говорятъ: онъ не нашей земли, изъ чужаго царства, и Ивана къ царю привели.
Царь спрашивалъ, кто онъ?
«Не знаю.» отвѣчалъ Иванъ.
«Откуда?»
«Не знаю.»
Что ни спросятъ его—отвѣчаетъ: не знаю!
[76]
Царь было разгнѣвался, но подумалъ: тутъ простота не безъ хитрости, а такіе люди подъ часъ пригодятся. Будь же ты Незнайкинъ! сказалъ онъ Ивану и оставилъ его служить у себя. Иванъ служитъ вѣрно, и царь далъ ему ключи отъ своихъ кладовыхъ, велѣлъ ходить въ шесть кладовыхъ, а въ седьмую не ходить.
Много ли, мало ли прошло, Иванъ ходитъ въ кладовыя, и въ раздумьи подошелъ къ седьмой кладовой.
Вдругъ слышитъ: конь заржалъ за стѣной; не утерпѣлъ Иванъ, отперъ дверь за семью замками, и узналъ коня своего.
Окованъ конь двѣнадцатью желѣзными обручами, привязанъ къ столбу
[77]цѣпями; на столбѣ висятъ ключи отъ цѣпей.
Не чаялъ я дождаться тебя, сказалъ конь; выручалъ я тебя, теперь ты меня выручи; дай побѣгать и ноги расправить.
Иванъ взялъ ключи, цѣпи распались, и конь освободясь сказалъ ему: «никому кромѣ тебя не давалъ я садиться на себя; сряжайся скорѣй, накинь узду и обратуй меня, да сними со стѣны голичекъ[1] и щетку. Они тебѣ пригодятся.»
Иванъ снялъ съ крючковъ голичекъ и щетку, осѣдлалъ коня, накинулъ уздечку шелковую, и конь взвился какъ стрѣла, копытами бьетъ, камни топчетъ, искры сыплются, и пролетѣлъ за городскія ворота, сквозь заставу хрустальную.
[78]
Немного погодя, говоритъ конь Ивану: слѣзь да послушай, не гонятся ли за нами? У царя есть конь вѣтръ, да конь молнія, на нихъ насъ догонятъ.
Иванъ припалъ къ землѣ и слушаетъ: Скачутъ! скачутъ! закричалъ онъ.
Брось же голичекъ позади себя!
Иванъ бросилъ голичекъ и вдругъ поднялся изъ земли частый, дремучій лѣсъ, и загородилъ путь.
Ѣдетъ Иванъ, между тѣмъ лѣсъ срубили, и опять за нимъ гонятся.
Брось за собой щетку, кричитъ конь.
[79]
Иванъ бросилъ, и поднялись горы каменныя, крутыя, заслонили Ивана стѣною.
Долго ли, скоро ли, Иванъ пріѣхалъ въ другое царство, въ широкіе луга, коня пустилъ на траву и молвилъ: слушай, мой конь, вѣрный конь, прибѣги по первому свисту; а самъ пошелъ въ садъ.
Тамъ за серебряной рѣшеткой росла заповѣдная яблонь съ румяными яблочками наливными, сквозными; прельстился Иванъ, и сорвалъ что ни лучшее яблочко.
Но къ яблонкѣ той молодой были проведены золотыя струны, и зазвенѣло по всему саду; набѣжала стража, схватили Ивана, къ царю привели.
[80]
Царь его спрашивалъ о родѣ и имени, волею ли пришелъ иль неволею? Иванъ простотой полюбился ему; велѣлъ ему царь смотрѣть за царскимъ садомъ, и далъ ему прозванье Незнайка.
У царя того были три дочери, двѣ въ замужествѣ, а третья не замужемъ.
Прекрасная царевна вышла въ садъ и видя садовника молодаго, пригожаго, сказала ему: что ты, садовникъ, въ саду ходишь, а мнѣ цвѣтовъ не приносишь?
Иванъ кинулся къ цвѣтамъ, сталъ срывать что ни лучшіе, но у нихъ иглы колючія, изъязвилъ руку до крови.
[81]
Жалко Ивана царевнѣ, взяла она тонкій шелковый платъ, обвязала руку садовнику.
Въ ту пору разнеслась вѣсть, что сосѣдній неправославный король пришелъ воевать царскія земли, подступилъ подъ городъ съ несмѣтною силою. Началось побоище великое.
Иванъ срубилъ липку, обтесалъ дубинку, вышелъ на лугъ, и крикнулъ громкимъ голосомъ, богатырскимъ посвистомъ.
Откуда ни взялся чудной конь его; конь бѣжитъ, земля дрожитъ. Иванъ скачетъ, на враговъ налетаетъ, у одного выхватилъ мечъ боевой, у другаго сдернулъ шишакъ[2] золотой, надѣлъ на себя
[82]и закрылся наличникомъ[3]; побилъ Иванъ силу великую.
Царь дивится и не знаетъ, что за витязь? откуда взялся? Въ мысль не придетъ, что ратуетъ садовникъ Незнайка. Всѣ думаютъ, не Егорій ли храбрый[4] на бѣломъ конѣ?
Непріятели бѣжали, шатры побросали, а богатырь поскакалъ, изъ виду пропалъ.
Царь возвратясь во дворецъ, хвалился воиномъ незнаемымъ, и говоритъ дочери: кто бы ни былъ онъ, я за храбрость пожалую; радъ отдать за него и дочь свою! А садовникъ Незнайка у окна, стоитъ да слушаетъ.
[83]
Много ли, мало ли прошло времени, опять подошла къ городу сила несмѣтная; началось снова побоище.
Иванъ вышелъ на лугъ, свиснулъ, конь его бѣжитъ, пыль изъ подъ копытъ, вьется передъ нимъ, какъ по вѣтру дымъ; сталъ ретивой, какъ листъ передъ травой, и спрашиваетъ: что прикажешь?
Послужи еще службу, сказалъ Иванъ, понеси на побоище!
Вѣрный конь взвился вихремъ; глядятъ, молодой богатырь, какъ орелъ налетѣлъ, и побилъ силу великую.
Опять думаютъ, не Егорій ли храбрый? Копьемъ машетъ, враговъ побиваетъ,—царя спасъ отъ смерти, народъ отъ стыда!
[84]
Непріятели бѣжать торопились, больше не воротились, а царь велѣлъ незнакомца догнать, во дворецъ его звать.
Явился незнакомецъ, царь его просилъ опустить наличникъ шлема, а царевна взглянувъ на руку, свой платокъ запримѣтила, покраснѣла, и слова не молвила.
«Кто бы ты ни былъ,» сказалъ царь, не отступлю отъ моего царскаго слова: если холостъ ты, отдамъ за тебя дочь мою, а женатъ, подѣлюсь съ тобой царствомъ моимъ.
Иванъ опустилъ наличникъ золотаго шлема, и предъ царемъ до земли поклонился.
Царь изумился, Незнайку узналъ, сыномъ назвалъ. Незнайка на царевнѣ
[85]женился, и расказали мы вамъ, по старымъ рѣчамъ, объ Иванѣ Кручинѣ, купеческомъ сынѣ.
