Летитъ мимо соколъ, крыльями машетъ, а въ когтяхъ несетъ скляночки живой и мертвой воды.
Видитъ соколъ, что птицы середи поля слетѣлись, клюютъ бѣлое тѣло: красавецъ пропадаетъ задаромъ.
Сжалился соколъ: влилъ ему въ ротъ мертвой воды,—тѣло срослось; спрыснулъ живою—Иванъ вскочилъ, и думаетъ, что съ просонья всталъ. «Долго бъ ты проспалъ, молвилъ соколъ; если бъ не я, вѣкъ-бы лежалъ ты, не всталъ.»
Ивану не вѣрится, а соколъ на лету схватилъ вороненка, пришибъ крыломъ, мертваго бросилъ; спрыснулъ живой водой, вороненокъ опять полетѣлъ!
— Ну видно, что такъ, сказалъ Иванъ. Спасибо тебѣ, ясный соколъ. Гдѣ же мой конь?
Летит мимо сокол, крыльями машет, а в когтях несёт скляночки живой и мёртвой воды.
Видит сокол, что птицы середи поля слетелись, клюют белое тело: красавец пропадает задаром.
Сжалился сокол: влил ему в рот мёртвой воды, — тело срослось; спрыснул живою — Иван вскочил и думает, что спросонья встал.
— Долго б ты проспал, — молвил сокол, — если б не я, век бы лежал ты, не встал.
Ивану не верится, а сокол налету схватил воронёнка, пришиб крылом, мёртвого бросил; спрыснул живой водой, воронёнок опять полетел!
— Ну видно, что так, — сказал Иван. — Спасибо тебе, ясный сокол. Где же мой конь?
