Как поучительно краткий досуг отдавать переписке
Старых — своих же — стихов: каждый в них виден изъян,
Видишь разрозненность их, и к цельности явно стремленье;
Пусть лишь осколки в былом, стройный в грядущем чертог: 5 Всякий художник рождён для единого в жизни творенья.—
Друг! Изреченье твоё ныне я вспомнил не раз.
2
В комнате светлой моей так ярки белёные стены.
Солнце и небо глядят ясно в двойное окно,
Часто — слепительно-ясно; и я, опустив занавеску
Лёгкую — лёгкой рукой, ею любуюсь. Она — 5 Солнцем пронизанный ситец — спокойные взоры ласкает:
В поле малиновом мил радостных роз багрянец.
Крупную розу вокруг облегают листья и ветви;
Возле ж её лепестков юные рдеют шипки.
Следом одна за другою виются малиновым полем; 10 Солнце сквозь яркую вязь в комнату жарко глядит,
Кажется, даже и бликов отдельных живых не бросая,
Ровным весёлым огнём комнату всю приласкав.
Лёгкий румянец согрел потолок, и печку, и стены,
Белую тронул постель, по́ полу, нежный, скользнул, 15 Тронул и книги мои на столе, и бумагу, и руку…
Стены ль милей белизной? Роза ль румянцем милей?
В комнате милой моей и день я любить научаюсь,
Сидя часы у стола за одиноким трудом,
Видя в окно — лишь сруб соседней избы, а за нею —
Небо — и зелень одну, зелень — и небо кругом. 5 Только мой мир и покой нарушали несносные мухи;
Их я врагами считал — злее полночных мышей;
Но — до поры и до времени: мыши то вдруг расхрабрились,
Начали ночью и днём, не разбирая когда,
Быстрые, вёрткие, тихие — по полу бегать неслышно, 10 Голос порой подавать чуть не в ногах у меня.
Кончилось тем, что добрые люди жильца мне сыскали:
Чёрного Ваську-кота на ночь ко мне привели.
Чёрный без пятнышка, стройный и гибкий, неслышно ступал он;
Жёлтые щуря глаза, сразу ко мне подошёл; 15 Ластясь, как свой, замурлыкал, лежал у меня на коленях;
Ночью же против меня сел на столе у окна,
Круглые, жёлтые очи спокойно в мои устремляя;
Или (всё глядя) ходил взад и вперёд по окну.
Чуткие ноздри, и уши, и очи — недобрую тайну 20 Чуяли; словно о ней так и мурлычет тебе
Демон, спокойно-жесток и вкрадчиво, искренно нежен.
Тронул он их или нет — как не бывало мышей.
Я же узнал лишь одно: в обыденном почувствуешь тайну, —
Чёрного на ночь кота в спальню к себе позови.
4
Право, мой друг, хорошо на сельской простой вечеринке
Было, тряхнув стариной, мне засидеться вчера.
Девичьи песни я слушал, смотрел на игры, на пляски.
В окна раскрытые нам веял прохладой рассвет… 5 Только скажу — заглядевшись в окно, я подумал невольно:
Мог бы я дома сидеть, мог бы я Гёте читать!
5
Как прихотливы твоих эпиграмм венецейских, о Гёте,
Строки, — как струны стройны, — в трепете жизни живой.
Гёте и Пушкин — вы оба — и шутки в песнях шутили
Те, что и в жизни самой. Песня вам — жизнью была.
Что за чудесная ночь! Лучезарнее звёзд я не видел.
Грудь не устанет вдыхать теплую душу цветов;
Груди ж дышать не тяжко ль? Напрягши ревностно шею,
К звёздам лицом я к лицу голову поднял, о ночь!
7
Свет этих звёзд дотекает к земле мириады столетий:
Диво ль, что, к ним обратясь, кружится вдруг голова?
8
Тихо. Так тихо, что слышу: в соседней избе, полунощник,
Песню заводит сверчок, — словно родную, поэт!
Не вдохновеннее ль там он скрипит за тёплою печкой,
Чем, у ночного окна, я — беспокойным пером?
9
Пусть понедельник и пятницу тяжкими днями считают;
Среду и пятницу пусть строгим постом облекут;
Все дни у Бога равны на земле; а на этой, родимой,
Верю, под кровом благим мирно они протекут.
10
Мощного Шумана слушал, за ним — чарователя Грига;
Регер потом прозвенел, «прокарильонил» Равель.
Что же мудрёного в том, что слабый мой голос срывался,
С Шубертом песней роднясь и с Даргомыжским томясь?
11
Яркий, лучисто-блестящий сквозь тёмные ветви густые, —
Радостен пруд голубой, в зелени парка сквозя.
Счастлив ли ты, вспоминая бывалые летние песни?
Просто ль доволен опять сладостью лени былой?
12
Дружбой недавней, но дальной я новые начал страницы;
Грусти — как пыли — налёт их не покрыл ли слегка?
Ныне — среди их, в конце ли — старое дружество близко.
Радость в стихах, как в цветах, утренней блещет росой.
Сладко меж зреющих нив проезжать на склоне благого
Тихого, ясного дня; свежею ширью дышать,
Духом ржаным да овсяным. И дышишь, смотришь. Невольно
Взгляд замечает иной, мало-привычный узор: 5 Нивы лежат предо мною; но где ж полосатые нивы?
Да, ведь теперь хутора здесь разбросались и там.
14
Дети деревней бегут — обогнать гремящую тройку,
Ей ворота́ отворить — и получить за труды.
Слышат обет: вот поедем назад — привезём вам баранок!
Глупые злобно кричат баловни кучеру вслед. 5 Всё ж не понятен ли больше обманутой голос надежды
Голоса веры слепой в путь предстоящий — назад?
15
Плыл я бушующим морем, стремился путём я железным;
Отдых — просёлки одни для деревенской души.
16
В зале знакомом старинном в углу я сидел на диване
И простодушный напев старых романсов внимал.
В окна сквозь ветви Июльская ночь звездами глядела;
В душу гляделась звездой глупая юность моя.
17
В парке — на небе ночном, я вижу, резко темнеет
Ёлки, одной на пути, край жестковатый, косой.
Мне показалось минуту, что вот предо мной кипарисы
В звёздную тёмную ночь дальней чужбины моей. 5 Да, но ужели же сердце, любившее годы и годы,
В милом своём далеке бьётся и новой тоской?
18
Юный, сквозь ветви берёзок краснеющий месяц июльский
Только над нивою всплыл, вот — уж садится за лес.
Тихо в ложбину спускаюсь — и он из глаз пропадает;
Дальше — ещё, хоть на миг, вижу я, с горки, его.
5 Так и обратно иду, — а в небе нежно-зелёном
Светом прощальным горит алая низко заря.
Думаю: редко ли в жизни, хоть только старое мыслям
Скажешь ты, вечер, — душе новую тайну шепнёшь.
19
Как не люблю на стене и в раме олеографий,
Так их в природе люблю, коль ими можно назвать
Чёрное море в сиянье лазурно-златого полудня,
Месяц над купой берёз, ясный над нивой закат.
20
Верно, певец, ты порою свои недопетые песни
Сызнова хочешь начать, с думою грустной о них?
Правда, не спеты они; но в душе не звучали ль, живые?
Те пожалей, что могли б, но не запели в тебе. 5 Лучше ж — и их позабудь ты, счастливый душою певучей:
Жалок один лишь удел — душ от рожденья немых.
21
Радуюсь я, в незнакомке узнав подругу-шалунью,
Странный надевшую плащ, чтоб озадачить меня.
Счастлив я милой моей любоваться, привычно-прекрасной,
Если предстанет она, новой одеждой блестя.
22
Нынче на старый балкон прилетел воробей — и бойко
Прыгал, чирикал, смельчак, словно приучен давно
Крошки клевать на полу, получая с ними и ласки;
Мне поневоле тогда вспомнился тотчас Катулл. 5 Вижу я: в трепетных пятнах и лёгкого света, и тёплых
Тихих зыбучих теней, брошенных сетью плюща, —
Прыгнул воробушек раз, и другой, и вспорхнул, — но куда же?
Птичкой порхнула мечта, резвая, следом за ним:
Вот, над перилами, листья, и нежная белая ручка, 10 Юная грудь, и плечо девушки милой… Увы!
Тщетно желал ты, бедняжка, коснуться остреньким клювом
Девичьих нежных перстов… Лесбии не было здесь!
Слушай, художница. Нынче опять я ходил любоваться
Месяцем, рдяным опять. Той же дорогою шёл —
Всё мимо ели, любимой тобой. Ты её собиралась
Верной бумаге предать яркою кистью своей. 5 Ею ты днём восхитилась. Она и правда прекрасна
Мощной и свежей красой, ветви раскинув, стройна,
Тёмные — в ясной лазури; под ними — в солнечном свете —
Нивы ковром золотым, пышным далёко блестят;
Далее — зеленью мягко луга светлеют; за ними 10 Тёмной полоскою лес небо, зубчатый, облёг;
Выше, в живой синеве, её обняв и лаская,
Взорам приятна опять тёмных ветвей бахрома,
Близких, обильно-лохматых, широкими лапами низко,
Низко свисающих к нам — рамой живой. Но смотри: 15 Космы разлапых ветвей уж почти почернели на небе
Синем глубоко: меж них звёзды, мигая, горят —
Крупные первые звёзды — и, странно рдея без блеска,
Месяц проглянул внизу пятнами света в махрах
Хвои, не то — клочковатой разметанной шкуры; под нею — 20 В небе без отблеска — глянь: гроздья играющих звёзд;
В их переменчивом свете, едва уловимом, но нежном,
Лёгкой подёрнуты мглой нивы, и травы, и лес;
Влажный чуть зыблется воздух, прохладными нежа струями,
И тишина, тишина… Но — ты не слышишь меня? 25 Ах, понапрасну речами художнице я о прекрасном
Думал поведать: могу ль живописать, как она?
Может, заране за дерзость мою я наказан: замедлив,
Месяц увидеть с горы лишний разок — опоздал.
24
Ночь и дождь за окном, и я у двери оставил
Мокрую обувь и плащ; спички нашарил впотьмах;
Лампу скорей засветил — и узор занавески знакомый,
Полузакрывшей окно, выступил ярко на свет; 5 Мухи вокруг зажужжали, и дождь за окошком лепечет;
Я же невинно пишу в старой тетради моей
И о шумящем дожде, и о мухах жужжащих — и разве
Так уж блажен мой покой, чтоб о дожде мне грустить?
Молвил однажды Катулл: не видим сами мы торбы,
Что за спиною у нас. Торба моя — тяжела;
Что в ней за ноша — не знаю, во многом грешный; но, боги,
Да не завидуют мне Цезий, Суффен и Аквин! 5 Если ж прогневал вас этой мольбой, простите, благие:
Чудятся мне за спиной всё эпиграммы мои.
26
Вот из Парижа письмо, а вот — из Швальбаха. Други!
С яркой палитрой один, с лирою звонкой другой!
Рад я внимать повторенные сладостной дружбы обеты,
В милой уездной глуши письмами вдвое счастлив; 5 Рад — и ещё возвышаюсь душой в чистоте угрызений:
Скольким недальним друзьям, вечно с пером — не пишу!
27
Лесбии нет в эпиграммах моих; или только мечтою,
Словно пустынник во сне, женственный образ ловлю.
Вот отчего эти строки одна на другую похожи:
Тщетно уюта искать — там, где живёт холостяк.
28
Если, усталый, ты хочешь пожить и подумать спокойно,
Если не прочь, уступив слабости милой, писать, —
В домике сельском, где ты — в радушном уединенье,
Кстати услуги тебе глухонемого слуги. 5 Изредка входит старик, издающий странные звуки,
Быстрый в движеньях живых, и, улыбаясь тебе,
Грустными смотрит глазами и свой разговор начинает
В знаках — житейски простой и торопливый всегда.
Ты, — не поймёшь ли, поймёшь, — а порой одинаково чуешь 10 Некий таинственный мир ясности и тишины.
29
Был я доволен поездкой недальней; здесь же, вернувшись,
Чувствую, право, себя — словно бы дома опять.
Всё же — ещё затеваю свидание с милыми сердцу:
Снова сюда возвращусь, — буду ли радостен вновь? 5 Кажется, так хорошо, что и там, и здесь то я дома;
Пусть же я дома — везде. Так ли уж всё хорошо?
Кажется, вдруг, своротил на элегию я с эпиграммы?
Будь эпиграммой она самою злой — на меня.
31
Пусть — я подумал сейчас — на дневник, хоть случайный, похожи
Вы, эпиграммы мои, как и другие стихи;
Все, на него не похожие, только тогда и прекрасны,
Ежели в стройной красе кроется тот же дневник. 5 Так я думал всегда; но ещё прибавлял неизменно:
В строгом порядке держи лирики тайный дневник.
32
Ты, кто сейчас на балконе, в том доме дальнем и милом,
Где я когда-то любил, детским томленьем страдал, —
Ты, кто любуешься звёздной торжественной, тихою ночью, —
Музыку слышишь ли ты? Слышишь простые слова? 5 День незабвенный и вечер второго августа! Сердце
Их сохранило и вот — их годовщиною чтит.
Помню: сегодня исполнилось двадцать лет незаметных,
Как я когда-то любил, как я когда то страдал.
Если б родимою ночью не ты, а я любовался, — 10 Понял бы музыку я, понял — простые слова.
33
Вечное счастье — минуту цветёт; отцвело — и навеки
Память о нём сохранишь благоуханной душой.
34
Волга спокойно синеет внизу, загибаясь излукой,
Узкая, странная здесь именем пышным своим.
Тут молодыми дубками и тёмными соснами берег
Зелен — и свежей травой — в разнообразной красе; 5 Там — желтоватая белая отмель, нива и роща
И надо всем — облака в бледной дали голубой.
Я же сижу — и книга в руках — и думаю, будто
Можно над Волгой читать, радостно глядя кругом!
35
Радостно ветер шумит над рекою в соснах и елях,
Птичка какая-то вдруг, близкая, нежно пищит;
Я ж оглянусь на белеющий в зелени дом — и невольно,
В прошлом привычной мечтой, образы вижу людей, 5 Живших когда-то; меж ними — поэт, хозяин, мечтатель:
Он и гвардейцем служил, он и сатиры писал,
Драмы, элегии; он же и лён обрабатывал славно;
Он же сигарный завод в дедовском доме завёл;
Правил лихие пиры, угощая званых — незваных. 10 В доме, в столовой — его, с дедами рядом — портрет.
Сам же, добрый поэт и старый барин, спокойно
Между родимых гробов спит за церковной стеной.
Радостно ветер шумит над рекою в соснах и елях;
Птичка какая-то вдруг, близкая, нежно пищит.
36
Думал ли давний строитель, когда воздвигал этот белый,
Строгий в своей простоте и величавости дом, —
Дом, озирающий ясно с холма и леса, и поляны,
Волгу меж ними внизу, — ныне сто семьдесят лет, — 5 Думал ли он о дальних, ему чужих поколеньях,
Или о благе людей, или о славе в веках?
Нет, он думал о жизни своей, о семье и о детях,
Как бы удобней прожить в милом привычно краю.
Но — поколенья сменились — и новые, дальние люди 10 Жизнью наполнили дом, жизни ему не придав:
Он, как прежде живой, и им о жизни вещает,
С древней своею красой — юную вечно красу
Им указует в себе и вокруг и жизни их учит:
Только живой для себя жизнью живёт для людей.
37
Круглая, жёлтая низко луна; огромная, смотрит
Ясно сквозь нежный узор кружева юных берёз.
Как хорошо нам тихо идти в желтоватом сиянье —
Словно при тёплом огне. Хочется долго бродить. 5 Только всё выше луна, всё меньше; вот зеленеет
Бледный серебряный круг; тёмная роща внизу
Холодом августа влажным овеяна. Зябкие члены
Дрогнут невольно. Домой хочется, вижу, тебе.
38
Плавно катится луна из облака в облако; вспыхнет
Низко зарница порой в смутной дотоле дали;
Тихо берёзы стоят под бесшумным влажным дыханьем
Ночи — и только в траве нежно кузнечик звенит. 5 Всё над спящей усадьбой мне веет миром, знакомым,
Радостным сельской душе; но отчего же ничто
Так не лелеет её миротворно, любовно, как запах
Ржи, потянувший ко мне, — плотно лежащих снопов,
Полных, сухих, наполняющих ригу — здесь, у дороги? 10 Близкому, видно, к земле вышней отрадою — хлеб.
39
Ночью сидел я мирно с пером в руке и работал.
Томики новых стихов всё листовал и писал.
Тихая ночь со мною стихи читала. Нежданно
В тёмные двери влетел, злясь и мечась, нетопырь, — 5 Бился в углу, трепыхал и падал на пол — и снова
Кверху беззвучно взмывал, — как исступлённый, дрожа.
С дерзким вступил я в бой — и его изгнал я бесстрашно.
О, не труднее ль борьба критика с тучей стихов?
40
Помню, бесшумно летал козодой по старому парку;
Слушаю — вопли совы, филина дьявольский смех.
Прежним элегиям ночь благосклонная стройность внушала;
Нынче… иль ей надоел медленный стих эпиграмм?
41
Знай: говоря о житейском, поэт, о живом ты вещаешь;
Жизнь ли живую поёшь — вечная жизнь пред тобой.
Вечность гласит о бессмертье, бессмертье — о смерти; воспой же
Смерть — обновленную жизнь — в бренном, житейском, живом.
Поскольку Российская Федерация (Советская Россия, РСФСР), несмотря на историческую преемственность, юридически не является полным правопреемником Российской империи, а сама Российская империя не являлась страной-участницей Бернской конвенции об охране литературных и художественных произведений, то согласно статье 5 конвенции это произведение не имеет страны происхождения.
Исключительное право на это произведение не действует на территории Российской Федерации, поскольку это произведение не удовлетворяет положениям статьи 1256 Гражданского кодекса Российской Федерации о территории обнародования, о гражданстве автора и об обязательствах по международным договорам.
