Въ то время, какъ пиръ въ избѣ расходился на пропалую, Антонъ принималъ своихъ гостей. Пришелъ Бѣленькій и вызвалъ его на улицу черезъ Митьку, бывшаго на свадьбѣ гармонистомъ. Сердце у Антона екнуло: ввести Тимошку въ избу было рискованно, а угостить надо. Кстати онъ вспомнилъ про землянку. Землянка была вырыта на проулкѣ позапрошлымъ лѣтомъ, послѣ пожара и служила лѣтней кухней. Парни направились туда. Вскорѣ къ нимъ присоединился и дружка, бросившій молодыхъ ради составившейся компаніи. При помощи сердобольной тетки Марьи Антону удалось раздобыть яицъ, соленыхъ огурцовъ и еще кое-какой закуски. Дружка принесъ бутылку водки. Все это уставили на опрокинутую кадушку, затопили печку и при слабомъ, красноватомъ, прыгающемъ свѣтѣ горящихъ дровъ тоже запировали.
Тимошка былъ веселъ. Пока Антонъ хлопоталъ о закускѣ, онъ, сидя на чурбакѣ, каламбурилъ. Митька, развалясь на связкѣ кудели, сброшенной имъ съ перекладины на полъ, тихонько наигрывалъ на своей наборной гармоникѣ съ двумя колокольчиками частушку.
— Нашъ Антонъ не тужитъ объ томъ, что гостей найдутъ, да по шеѣ накладутъ, — шутилъ Тимошка.
— He робѣй, Тимоѳей! Давай-ка, выпьемъ по всей, — вторилъ ему дружка, опрокидывая стаканъ себѣ въ ротъ.
— Ильичъ, держи-ка! — налилъ онъ Антону.
Судорога отвращенія пробѣжала по лицу Антона. Ему не хотѣлось пить, но онъ превозмогъ себя и залпомъ вылилъ весь стаканъ въ ротъ. Водка обожгла внутренности и ударила въ голову.
— Вотъ такъ-то! — одобрилъ дружка. — Тимошка засмѣялся.
— Ты что морщишься, богатый мужикъ? — сказалъ онъ, подмигивая на Антона. — Чай пора привыкать къ горькому-то!...
— А что? — недоумѣвающе добродушно спросилъ тотъ, утирая губы полой поддевки.
— Что?! Чай скоро сдѣлаешься хозяиномъ, человѣчьи слезы будешь пить, да чужимъ горемъ заѣдать. Какъ отецъ-то!... Одной рукой ему вино подносятъ, а другой слезы свои вытираютъ...
— Ну, ты ужъ зря понесъ!... — вскинулся на Тимошку дружка, — что людей задѣвать...
— Я что-жъ... Я для науки!... — отшучивался Тимошка.
Антонъ густо покраснѣлъ, но не обидѣлся на Тимошку: не первый разъ Бѣленькій укорялъ его отцомъ. Онъ махнулъ рукой и сказалъ:
— Э, да что тамъ! Всѣ они такіе... отцы-то. Наливай-ка еще слезъ-то!
Дружка налилъ, всѣ выпили и закусили. Бѣленькій свернулъ цыгарку и полѣзъ къ огню закуривать. Помѣшавъ дрова, онъ выгребъ палкой углей. Угли разсыпались по полу, и одинъ попалъ на связку кудели подъ Митьку.
— Эй, ты, лѣшій, пожару еще надѣлаешь! — сказалъ, вскочивъ на ноги, Митька.
— Ничего, Бунтовъ сгоритъ — опять тыщу страховки получитъ — невозмутимо заключилъ Тимошка, отшвырнувъ концомъ сапога уголь и садясь на мѣсто. — Въ земствѣ достатковъ много.
— Вы развѣ тыщу получили страховки-то? — спросилъ Антона дружка.
— Тыщу.
— То-то и сворочали такой домина!
— Сворочаютъ и два! — сказалъ Тимошка. — А люди за нихъ плати...
— Какъ это люди плати? — спросилъ уже полуобиженно Антонъ.
— Очень просто... — пояснилъ Тимошка. — У васъ сколько душъ?
— Четыре.
— Такъ, четыре... Твой отецъ былъ уполномоченнымъ? Покупалъ насосы да бочки для стойки?
— Покупалъ.
— Сколько вышло денегъ на это?
— Тыща, что ли?... полторы ли?
— Такъ! Да стойщикамъ за лѣто даютъ девятьсотъ съ лишнимъ. А деньги-то вѣдь изъ раскладки... съ душъ... съ земли, значитъ...
— Ну, такъ что-жъ? — спросилъ Антонъ, все еще не догадываясь въ чемъ суть.
— А тожъ? — передразнилъ Тимошка, — я тоже за четыре души плачу, а хоромы-то мои совсѣмъ и съ потрохомъ двухъ красныхъ не стоятъ... Вы насосами-то своими мой загонъ заливать будете, али ваши вѣтрянки, да дранки, да дома тысячные? Нѣтъ братъ!... Земля — она не горитъ... Ты построился, застраховался — ну и плати съ каждой постройки на пожарную нужду... а ты съ меня берешь?
Антонъ поникъ головой. Сколько разъ уже Тимошка Бѣленькій разбивалъ самымъ безпощаднымъ образомъ все то, что онъ считалъ за непоколебимую истину... И какъ такое простое соображеніе не приходило до сихъ поръ ему въ голову?... Они, Бунтовы... заставляютъ платить бѣдняковъ на свои нужды! Срамота...
— Ну, голова! — удивлялся дружка, — въ старшинахъ бы тебѣ ходить, Бѣлый... только...
— Что только?
— Да, такъ... Слава идетъ про тебя...
Тимошка выпрямился:
— Какая слава? — спросилъ онъ строгимъ голосомъ.
— Болтаютъ все... — увиливалъ дружка.
— Болта-аютъ!... Сла-ва!... — передразнилъ Тимошка. — А ты толкомъ говори. Не бойся, не съѣмъ: вкусу-то въ тебѣ не больше, чѣмъ въ щипаной воронѣ...
— Графа ты подпалилъ?
— Ну я... такъ что-жъ?
— То-то...
— Hy?
— То-то, молъ...
Тимошка въ гнѣвѣ началъ подергивать ноздрями.
— Да!.. забылъ я сказать тебѣ, Тимоѳей, — вступилъ Антонъ. — Учитель, Семенъ Петровичъ, насчетъ этихъ пожаровъ господскихъ толковалъ... Мишанька нашъ сказывалъ: себя, говоритъ, жгутъ мужики-то. Какъ только пошли пожары по барскимъ имѣньямъ, они, господа-то, съѣхались въ земство на собранье и порѣшили страховаться на земскій счетъ... бери, что влѣзетъ...
— А въ земство все съ насъ же идутъ денежки! — подхватилъ дружка. — Вотъ, оно куда дѣло-то пошло.
Дружка замолкъ, замѣтивъ, какъ сверкнули у Тимошки глаза. Тимошка тряхнулъ волосами, какъ бы отгоняя докучливую мысль, и сказалъ:
— Ну, будетъ объ этомъ!.. Митька! — валяй острожную!..
Митька широко развелъ гармонію и заигралъ.
|
Говорила мнѣ мамаша, |
затянулъ Тимошка легкимъ баритономъ;
|
Поведетъ тебя конвой, |
вступили дружно остальные, и пѣсня подъ аккомпанементъ гармоники широкой волной понеслась изъ подземелья наружу.