Сахалин (Дорошевич)/Преступления в Корсаковском округе/ДО

Сахалинъ (Каторга) — Преступленія въ Корсаковскомъ округѣ
авторъ Власъ Михайловичъ Дорошевичъ
Опубл.: 1903. Источникъ: Дорошевичъ В. М. I // Сахалинъ. — М.: Товарищество И. Д. Сытина, 1903. — С. 138.

— Мы въ тайгу иначе не ходимъ, какъ съ ножомъ за голенищемъ! — говорили мнѣ сами каторжные.

Вотъ вамъ то, что лучше всякихъ статистическихъ цифръ говоритъ объ имущественной и личной безопасности на Сахалинѣ.

Когда разгружаются пароходы, каторжныхъ на бортъ ни за что не пускаютъ.

— Все уволокутъ, что попадется!

У моей квартирной хозяйки поселенцы успѣли стащить въ кухнѣ со стола деньги, едва она отвернулась.

Несмотря на то, что у меня сидѣлъ въ это время ихъ начальникъ, — смотритель поселеній.

— Ваше высокоблагородіе, простите ихъ! — молила квартирная хозяйка, когда виновные нашлись. — Простите, а то они меня подожгутъ.

Къ ея просьбѣ присоединился и я.

— Да бросьте вы ихъ! Вѣдь, дѣйствительно, сожгутъ домъ, по міру пойдетъ баба.

Смотритель поселеній долго настаивалъ на необходимости наказанія.

— Невозможно! Подъ носомъ у меня смѣютъ воровать. До чего жъ это дойдетъ?!

Но потомъ энергично плюнулъ и махнулъ рукой.

— А, ну ихъ къ дьяволу? Вѣдь, дѣйствительно, — съ голоду все!

Кражи, грабежи, воровство — сильно развиты въ округѣ.

Но убійствъ съ цѣлью грабежа какъ-то меньше, чѣмъ въ другихъ округахъ.[1]

Незадолго до моего пріѣзда тутъ произошло четыре убійства.

Просѣка въ сахалинской тайгѣ.

Одинъ поселенецъ, — похороны котораго я описывалъ, — хорошій, работящій, «смирный» парень, зарѣзалъ изъ ревности свою «сожительницу» и отравился самъ.

Женщина свободнаго состоянія отравила своего мужа, крестьянина изъ ссыльныхъ, за то, что онъ не хотѣлъ ѣхать на материкъ, куда уѣхалъ ея «милый» изъ ссыльно-поселенцевъ.

Одинъ поселенецъ зарѣзалъ сожительницу и надзирателя[2].

Послѣднее дѣло отлично рисуетъ картину возмутительныхъ взаимныхъ отношеній на Сахалинѣ.

«Сожительница» спуталась съ надзирателемъ.

— Уйду да уйду!

— Нѣтъ, не уйдешь! — удерживалъ ее сожитель-поселенецъ.

В концѣ-концовъ, надзиратель явился однажды и «отобралъ» у поселенца бабу.

Прямо, просто, такъ, ни слова не говоря.

Взялъ и повел въ «постъ».

— Ты, молъ, скверно съ ней обращаешься!

Поселенецъ нагналъ ихъ на дорогѣ, убилъ и страшно надругался надъ трупами. Буквально — искромсалъ ихъ ножомъ.

«Натѣшилъ свою душу».[1]

Наконецъ, — объ этомъ упоминалось въ разговорѣ съ Рѣзцовымъ,[3] — убитъ былъ зажиточный писарь изъ ссыльно-каторжныхъ.

Сожительница, которая и «подвела» убійцъ,[4] не сознается, но, когда я бесѣдовалъ съ ней одинъ на одинъ въ карцерѣ, гдѣ она содержится, она озлобленно отвѣтила:

— А чего жъ на нихъ смотрѣть-то, на чертей? Не законный, чай? Поживетъ, кончитъ срокъ, — да и поминай его какъ звали! Куда наша сестра подъ старость лѣтъ безъ гроша дѣнется!..

И, помолчавъ, добавила:

— Не убивала я. А ежели бъ и убила, не каялась бы. Всякій о себѣ тоже долженъ подумать!

Вотъ вамъ сахалинскіе «нравы».

Примѣчанія

править
  1. а б Выделенный текстъ присутствуетъ въ изданіи 1903 года, но отсутствуетъ въ изданіи 1905 года.
  2. Съ несчастнымъ «героемъ» этого преступленія мы уже встрѣчались въ «кандальной тюрьмѣ».
  3. Въ изданіи 1903 года: четвертое преступленіе, съ цѣлью грабежа, совершено въ самомъ «посту»
  4. Въ изданіи 1903 года: У него водились деньжонки, — и его же сожительница «подвела» убійцъ. Она