Сахалин (Дорошевич)/«Исправился»/ДО
| ← Карцеры | Сахалинъ (Каторга) — «Исправился» | Два одессита → |
| Опубл.: 1903. Источникъ: Дорошевичъ В. М. I // Сахалинъ. — М.: Товарищество И. Д. Сытина, 1903. — С. 61. |
— Хе-хе! Это — человѣкъ, котораго лишили невинности, — сказалъ мнѣ о немъ одинъ изъ сахалинскихъ чиновниковъ.
Человѣкъ, съ которымъ случилось это странное происшествіе, — Баладъ-Адашъ, горецъ, осужденный за убійство.
Человѣкъ феноменальной силы, вѣроятно когда-то такой же отваги, рѣшительный и гордый.
Онъ былъ «нетерпимъ на каторгѣ».
Онъ не отказывался работать, но если ему или кому-нибудь изъ его товарищей назначали работу «не по правиламъ», онъ протестовалъ тѣмъ, что бросалъ работать.
Онъ былъ вѣжливъ и почтителенъ, но, если его ругали, онъ повертывался и уходилъ.
Если ему дѣлали замѣчаніе «зря, не за дѣло», онъ возражалъ.
— Ему — слово, а онъ — десять.
Онъ былъ прямо помѣшанъ на справедливости. И водворялъ ее всюду, какъ могъ.
— Словно не мы его, а онъ насъ исправлять сюда пріѣхалъ! — обиженно разсказывалъ мнѣ о немъ чиновникъ.
Къ тому же «пороться» за свои дерзости Баладъ-Адашъ не давался.
— Его на «кобылу» класть, а онъ драться. «Не позволяемъ меня розгамъ трогать! Себѣ, другимъ, какимъ попало, рѣзать будемъ! Не трогай лучше!» — кричитъ. Что съ нимъ подѣлаешь?!
— Связать бы да выдрать хорошенько! — перебилъ кто-то, присутствовавшій при разговорѣ.
— Покорнѣйше благодарю. Сегодня его свяжешь и выдерешь, а завтра онъ тебѣ ножъ въ бокъ. Съ этими кавказцами шутки плохи.
Въ это время на Корсаковскій округъ налетѣлъ, — именно не пріѣхалъ, а налетѣлъ, — новый смотритель поселеній Бестужевъ.
Человѣкъ вида энергичнаго, силы колоссальной, нрава крутого, образа мыслей рѣшительнаго: «Какіе тамъ суды? Въ морду, — да и все».
Къ нему-то и отправили для «укрощенія» Баладъ-Адаша.
Отправили съ отвѣтственнымъ предупрежденіемъ, что это за экземпляръ.
Весь округъ ждалъ.
— Что выйдетъ?
Но пусть объ этомъ разсказываетъ самъ энергичный смотритель.
— Выхожу изъ канцеляріи. Смотрю, стоитъ среди арестантовъ типъ этакій. Поза свободная, взглядъ смѣлый, дерзкій. Глядитъ, шапки не ломаетъ[1]. И всѣ, сколько здѣсь было народу, уставились: «Что, молъ, будетъ? Кто кого?» Самолюбіе заговорило. Подхожу. «Ты что, молъ, такой сякой, шапки не снимаешь? А? Шапку долой!» Да какъ развернусь, — съ ногъ!
Баладъ-Адашъ моментально вскочилъ съ земли, «осатанѣлъ», кинулся на смотрителя: «Ты драться?»
Я развернулся — два. Съ ногъ долой, кровь, безъ чувствъ унесли.
Поединокъ былъ конченъ. Баладъ-Адашъ укрощенъ.
— Думали потомъ, что онъ его зарѣжетъ. Нѣтъ, ничего, обошелся, — разсказывали мнѣ другіе чиновники.
— Плакалъ Баладка въ тѣ поры шибко. Сколько денъ ни съ кѣмъ не говорилъ. Молчалъ, — разсказывали мнѣ арестанты.
Я видѣлъ Баладъ-Адаша. Познакомился съ нимъ.
Баладъ-Адашъ, дѣйствительно, исправился.
Его можно ругать, бить. Онъ дается сѣчь, сколько угодно, и ему частенько приходится испытывать это удовольствіе: пьяница, воръ, лгунъ, мошенникъ, доносчикъ; нѣтъ гадости, гнусности, на которую не былъ бы способенъ этотъ «потерявшій невинность» человѣкъ.
Лѣнтяй, — только и старается, какъ бы свалить свою работу на другихъ.
Онъ пользуется презрѣніемъ всей каторги и принадлежитъ къ «хамамъ» — людямъ совсѣмъ ужъ безъ всякой совѣсти, самому презрѣнному классу даже среди этихъ «подонковъ человѣчества».
Я спрашивалъ его, между прочимъ, и объ «укрощеніи».
Баладъ-Адашъ чуть-чуть было нахмурился, но сейчасъ же улыбнулся во весь ротъ, словно вспоминая о чемъ-то очень курьезномъ, и сказалъ, махнувъ рукой:
— Сильно мене мордамъ билъ! Шибко билъ!
Таковъ Баладъ-Адашъ и его исправленіе.
Примѣчанія
править- ↑ Баладъ-Адашъ зналъ, что его прислали для «укрощенія».