Сахалин (Дорошевич)/«Исправился»

Сахалин (Каторга) — «Исправился»
автор Влас Михайлович Дорошевич
Опубл.: 1903. Источник: Новодворский В., Дорошевич В. Коронка в пиках до валета. Каторга. — СПб.: Санта, 1994. — 20 000 экз. — ISBN 5-87243-010-8.

— Хе-хе! Это — человек, которого лишили невинности, — сказал мне о нём один из сахалинских чиновников.

Человек, с которым случилось это странное происшествие, — Балад-Адаш, горец, осуждённый за убийство.

Человек феноменальной силы, вероятно, когда-то такой же отваги, решительный и гордый.

Он был «нетерпим на каторге».

Он не отказывался работать, но если ему или кому-нибудь из его товарищей назначали работу «не по правилам», он протестовал тем, что бросал работать.

Он был вежлив и почтителен, но, если его ругали, он повёртывался и уходил.

Если ему делали замечание «зря, не за дело», он возражал.

— Ему слово, а он — десять.

Он был прямо помешан на справедливости. И водворял её всюду, как мог.

— Словно не мы его, а он нас исправлять сюда приехал! — обиженно рассказывал мне о нём чиновник.

К тому же «пороться» за свои дерзости Балад-Адаш не давался.

— Его на «кобылу» класть, а он драться. «Не позволяем меня розгам трогать! Себе, другим, каким попало, резать будем! Не трогай лучше!» — кричит. Что с ним поделаешь?!

— Связать бы да выдрать хорошенько! — перебил кто-то, присутствовавший при разговоре.

— Покорнейше благодарю. Сегодня его свяжешь и выдерешь, а завтра он тебе нож в бок. С этими кавказцами шутки плохи.

В это время на Корсаковский округ налетел, — именно не приехал, а налетел, — новый смотритель поселений Бестужев.

Человек вида энергичного, силы колоссальной, нрава крутого, образа мыслей решительного: «Какие там суды? В морду, — да и всё».

К нему-то и отправили для «укрощения» Балад-Адаша.

Отправили с ответственным предупреждением, что это за экземпляр.

Весь округ ждал.

— Что выйдет?

Но пусть об этом рассказывает сам энергичный смотритель.

Арестантские типы.

— Выхожу из канцелярии. Смотрю, стоит среди арестантов тип этакий. Поза свободная, взгляд смелый, дерзкий. Глядит, шапки не ломает[1]. И все, сколько здесь было народу, уставились: «Что, мол, будет? Кто кого?» Самолюбие заговорило. Подхожу. «Ты что, мол, такой сякой, шапки не снимаешь? А? Шапку долой!» Да как развернусь, — с ног!

Балад-Адаш моментально вскочил с земли, «осатанел», кинулся на смотрителя: «Ты драться?»

Я развернулся — два. С ног долой, кровь, без чувств унесли.

Поединок был кончен. Балад-Адаш укрощён.

— Думали потом, что он его зарежет. Нет, ничего, обошёлся, — рассказывали мне другие чиновники.

— Плакал Баладка в те поры шибко. Сколько ден ни с кем не говорил. Молчал, — рассказывали мне арестанты.

Я видел Балад-Адаша. Познакомился с ним.

Балад-Адаш, действительно, исправился.

Его можно ругать, бить. Он даётся сечь, сколько угодно, и ему частенько приходится испытывать это удовольствие: пьяница, вор, лгун, мошенник, доносчик; нет гадости, гнусности, на которую не был бы способен этот «потерявший невинность» человек.

Лентяй, — только и старается, как бы свалить свою работу на других.

Он пользуется презрением всей каторги и принадлежит к «хамам» — людям совсем уж без всякой совести, самому презренному классу даже среди этих «подонков человечества».

Я спрашивал его, между прочим, и об «укрощении».

Балад-Адаш чуть-чуть было нахмурился, но сейчас же улыбнулся во весь рот, словно вспоминая о чём-то очень курьёзном, и сказал, махнув рукой:

— Сильно мене мордам бил! Шибко бил!

Таков Балад-Адаш и его исправление.

Примечания

править
  1. Балад-Адаш знал, что его прислали для «укрощения».