Результаты предыдущей книги носят не только отрицательный характер. Мы установили в ней, что в каждой социальной группе существует совершенно специфическая наклонность к самоубийству, не объяснимая ни физико-органическим строением индивидов, ни физической природой окружающей их среды. Отсюда, по методу исключения, вытекает, что наклонность эта неизбежно должна зависеть от социальных причин и представлять собой коллективное явление; некоторые рассмотренные нами факты, в особенности же географические и сезонные колебания процента самоубийств, привели нас именно к такому заключению. Эту наклонность мы должны теперь изучить ближе и более тщательно.
Для того, чтобы достигнуть намеченной нами цели, всего лучше, как кажется, будет рассмотреть сначала, представляет ли интересующая нас наклонность явление простое, неразложимое или же состоит из целой совокупности различных наклонностей, которые можно расчленить анализом и следует изучать в отдельности. Мы предлагаем в данном случае избрать нижеследующий путь. Является ли наклонность к самоубийству по существу своему единой или нет, — всё равно наблюдать её мы сможем только путём индивидуальных случаев, и потому эти последние надо взять отправной точкой нашего анализа. Следует рассмотреть возможно большее число самоубийств, конечно, помимо тех случаев, когда оно вызвано психическим расстройством, и дать им всем подробное описание. Если окажется, что все они по существу обладают одними и теми же признаками, то мы поместим их в один и тот же класс; в противном, и гораздо более вероятном, случае — ведь самоубийства слишком различны по своему характеру, чтобы не распадаться на разновидности — надо будет установить известное число видов, основываясь на сходстве и различии конкретных фактов самоубийства. Сколько будет установлено различных типов самоубийств, столько же придётся признать тех обособленных тенденций к самоубийству, причины и относительную важность которых мы хотим здесь выяснить. Мы следовали приблизительно этому методу, когда самым беглым образом рассматривали самоубийство умалишённых.
К несчастью, классификация сознательных самоубийств по их формам или морфологическим признакам практически неосуществима, так как необходимые для этого данные почти целиком отсутствуют. Для реализации подобной попытки потребовалось бы точное описание большого количества частных случаев самоубийств; надо было бы узнать, в каком психическом состоянии находился самоубийца в момент своего решения покончить с собой, как он приготовлялся к его выполнению и как осуществил его в последнюю минуту: надо знать, находился ли он в возбуждённом или подавленном состоянии, был ли он спокоен или взолнован, охвачен тоскою или раздражён и так далее. У нас почти нет указаний подобного рода, исключая некоторые случаи самоубийств умалишённых, которые нам известны благодаря наблюдениям и описаниям психиатров, установивших главные типы таких самоубийств, где определяющей причиной служит безумие. Что же касается других случаев, то мы лишены о них почти всяких сведений. Один только Brierre de Boismont пытался выполнить эту задачу и составил описание трёхсот двадцати восьми случаев самоубийств, в которых самоубийцы оставляли после себя письма или записки, использованные автором в его книге. Но прежде всего подобная сводка материала не исчерпывает вопроса; а затем признания, касающиеся предсмертного состояния, сделанные самим самоубийцей, чаще всего крайне недостаточны, если только не возбуждают сомнения в своей искренности. Человек так легко ошибается относительно самого себя и относительно природы своего настроения; ему, например, кажется, что он действует вполне хладнокровно, тогда как он находится на высшей ступени возбуждения. Наконец, помимо того, что эти данные недостаточно объективны, они относятся к такому небольшому количеству фактов, что из них нельзя вывести вполне точных заключений. Мы можем в самых общих чертах наметить некоторые демаркационные линии и постараемся использовать все вытекающие из них выводы, хотя они и слишком неопределённы для того, чтобы послужить основанием для правильной классификации. Наконец, принимая во внимание самую обстановку, при которой совершается большинство самоубийств, нужно признать, что необходимые для нас наблюдения почти неосуществимы.
Но для достижения нашей цели, мы можем идти другим путём; для этого достаточно будет изменить порядок нашего изыскания. В самом деле, различные типы самоубийств могут вытекать только из различных определяющих причин. Каждый из этих типов может иметь свою особую природу лишь в том случае, если имеются налицо специфические условия его осуществления. Одно и то же обстоятельство или стечение обстоятельств не может вызывать то одно, то другое последствие, так как иначе разность результатов была бы необъяснима и являлась бы отрицанием принципа причинности. Поскольку мы можем констатировать специфическое различие между причинами, постольку мы должны ожидать подобного же различия между последствиями. Исходя из этого положения, мы можем установить социальные типы самоубийств не путём непосредственной классификации, опирающейся на предварительное описание их характерных особенностей, а классифицируя самые причины, вызывающие их. Не касаясь вопроса, почему они различаются одни от других, мы прежде всего исследуем, каковы те социальные условия, от которых они зависят. Затем мы сгруппируем условия по их сходству и различию в отдельные классы и можем быть тогда уверенными в том, что каждый такой класс будет соответствовать определённому типу самоубийств. Одним словом, наша классификация будет этиологической, вместо того, чтобы быть только морфологической. Подобный результат в качественном отношении нисколько не ниже, так как мы можем гораздо глубже проникнуть в природу явления в том случае, если нам известна его причина, чем в том случае, если известны только его признаки, хотя бы и самые существенные.
Правда, у этого метода есть тот недостаток, что он постулирует различие типов, не описывая их непосредственно; он может определить самый факт существования типов, число их, но не характерные их признаки. К счастью, у нас есть способ, который может помочь нам хотя бы до некоторой степени пополнить этот пробел. Если нам известна природа причин, производящих то или иное явление, то легко умозаключить о природе последствий, которые, таким образом, сразу будут характеризованы и классифицированы именно тем, что мы сведём их к их источникам.
Правда, если бы эта дедукция не руководилась фактами, то она могла бы привести к совершенно фантастическим комбинациям. Но мы можем осветить её с помощью некоторых имеющихся у нас указаний относительно морфологии самоубийства. Сами по себе эти сведения слишком неполны и недостоверны для того, чтобы лечь в основание классификации; но они могут быть утилизированы, раз рамки такой классификации уже установлены. Они укажут нам, какое направление должна принять эта дедукция, и, обращаясь к тем примерам, которые они предоставляют в наше распоряжение, мы можем убедиться в том, что образованные таким дедуктивным способом виды не будут плодами нашего воображения. Итак, от причин мы поднимемся к следствиям, и наша этиологическая классификация пополнится морфологической, так что мы будем в состоянии взаимно проверять одну посредством другой.
Со всех точек зрения этот обратный метод оказывается единственным, отвечающим требованиям поставленной нами социальной проблемы. Не надо забывать, что изучаемый нами предмет — это социальный процент самоубийств; и потому нас должны интересовать только те типы, которые оказывают на него влияние, в зависимости от которых он изменяется. Между тем, не все индивидуальные разновидности добровольных смертей обладают этим свойством. Некоторые виды самоубийства, будучи достаточно распространёнными, или не связаны вовсе с моральным темпераментом общества, или недостаточно тесно связаны с ним для того, чтобы представлять собою характерный элемент того особенного облика, которым обладает каждый народ с точки зрения наклонности к самоубийству. Мы видели выше, что алкоголизм не относится к числу факторов, от которых зависит специфическая для каждого общества наклонность к самоубийству; и однако не подлежит сомнению, что довольно большое количество самоубийств совершается на алкоголической почве. Даже самое подробное и точное описание частных случаев не поможет нам определить, какие именно из них носят социологический характер. Если хотят узнать, из каких элементов состоит самоубийство, рассматриваемое как коллективное явление, то с самого начала нужно исследовать его в его коллективной форме, то есть путём статистических данных. Предметом анализа надо взять непосредственно социальный процент самоубийств и идти от целого к частям. Ясно, что анализировать этот процент можно только по отношению его к различным, вызывающим его причинам, так как сами по себе единицы, из которых он состоит, совершенно однородны по качеству и ничем одна от другой не отличаются. Поэтому, не теряя времени, следует приступить к определению этих причин, а затем перейти к тому, как они отражаются на индивидах.
Но каким образом можно исследовать эти причины? В протоколах, составляемых по поводу каждого самоубийства, указывают между прочим ту побудительную причину (семейное горе, физическое или какое-либо другое страдание, угрызение совести, пьянство и так далее), которая, по-видимому, была его определяющим мотивом; и в каждой почти стране в статистических отчётах есть специальная таблица, где сведены результаты такого исследования под заголовком: «Предполагаемые мотивы самоубийства». Казалось бы, всего естественнее воспользоваться этою готовою уж работой и начать наше изыскание сравнением этих документов. В самом деле, они указывают нам, по-видимому, на обстоятельства, непосредственно предшествовавшие совершению различного рода самоубийств; не будет ли поэтому вполне правильным методом обратиться, для объяснения изучаемого нами явления, к этим наиболее близким причинам, с тем, чтобы затем в случае надобности перейти к ряду других?
Но, как уже очень давно заметил Вагнер, то, что называется статистикой мотивов самоубийств, есть, на самом деле, не что иное, как статистика тех мнений, которые составляют себе по поводу этих мотивов чины, зачастую низшие чины полиции, обязанные собирать соответственные сведения.
К несчастью, известно, что официальные сведения бывают очень часто извращёнными и неполными даже тогда, когда касаются только материальных и очевидных сторон факта, доступных всякому добросовестному наблюдателю и не нуждающихся ни в какой оценке. Тем большее сомнение должны вызывать эти сведения, когда своею задачей они имеют не простую регистрацию происшествий, а понимание и объяснение их. Определение причины какого-нибудь явления всегда является очень трудной проблемой; даже учёному нужен целый ряд наблюдений и экспериментов для того, чтобы разрешить хотя бы один из вопросов подобного рода. К тому же, проявления человеческой воли принадлежат к числу самых сложных явлений. Легко понять, как мало ценности могут иметь для нас эти, зачастую импровизированные, мнения полиции, составляющиеся на основании поспешно собранных справок и в то же самое время претендующие на указание определённой причины каждого частного случая. Как только оказывается, что в прошлом самоубийцы можно найти факты, которые, по господствующему убеждению, способны привести человека к полному отчаянию, всякие дальнейшие поиски причин прекращаются, и смотря по тому, какие обстоятельства установлены, — то есть претерпел ли человек денежные потери или семейное горе, или имел наклонность к спиртным напиткам, — самоубийство приписывается либо пьянству, либо домашним неурядицам, либо расстройству в делах. Каждый понимает, что нельзя в основание объяснения самоубийства класть такие сомнительные сведения.
Мало того, даже если бы они заслуживали большей веры, то и тогда не оказали бы нам значительной помощи, потому что определяющие мотивы, которым, правильно или неправильно, приписывается самоубийство, в действительности не являются настоящими его причинами. Доказательством этого утверждения является то обстоятельство, что относительное число случаев, приписываемое статистикой каждой из этих предполагаемых причин, остаётся почти неизменным, тогда как абсолютные числа, наоборот, подвергаются очень значительному изменению. Во Франции, начиная с 1856 до 1878 год, число самоубийств увеличивается приблизительно на 40%, а в Саксонии больше, чем на 100%, в течение периода 1854—1880 (1171 случай, вместо 547). А между тем мы видим, что в этих двух странах каждая категория мотивов в продолжение всех периодов сохраняет то же самое влияние (См. таб. XVII).
| ФРАНЦИЯ | ||||
| Мужчины | Женщины | |||
| 1856—60 | 1874—78 | 1856—60 | 1874—78 | |
| Бедность, потеря состояния | 13,30 | 11,79 | 5,38 | 5,77 |
| Семейное горе | 11,68 | 12,53 | 12,79 | 16,00 |
| Любовь, ревность, распутство, беспутная жизнь | 15,48 | 16,98 | 13,16 | 12,20 |
| Различные неприятности | 23,70 | 23,43 | 17,16 | 20,22 |
| Психическое расстройство | 25,67 | 27,09 | 45,75 | 41,81 |
| Угрызения совести, боязнь кары за преступление | 0,84 | — | 0,19 | — |
| Другие причины и неизвестные прич. | 9,33 | 8,18 | 5,57 | 4. |
| ИТОГО | 100,00 | 100,00 | 100,00 | 100,00 |
| САКСОНИЯ (По Oettingen из «Moralstatistik»). | ||||
| Мужчины | Женщины | |||
| 1854—78 | 1880 | 1854—78 | 1880 | |
| Физические страдания | 5,64 | 5,86 | 7,43 | 7,98 |
| Семейные неприятности | 2,39 | 3,30 | З,18 | 1,72 |
| Бедность и потеря состояния | 9,52 | 11,28 | 2,80 | 4.42 |
| Разврат, страсть к игре | 11,15 | 10,74 | 1,59 | 0,44 |
| Угрызения совести, боязнь преследования | 10,41 | 8,51 | 10,44 | 6,21 |
| Несчастная любовь | 1,79 | 1,50 | 3,74 | 6,20 |
| Психическое расстройство, религиозное помешательство | 27,94 | 30,27 | 50,64 | 54,43 |
| В состоянии гневного раздражения | 2,00 | 3,29 | 3,04 | 3,09 |
| Отвращение к жизни | 9,58 | 6,67 | 5,37 | 5,76 |
| Неизвестные причины | 19,58 | 18,58 | 11,77 | 9,75 |
| ИТОГО | 100,00 | 100,00 | 100,00 | 100,00 |
Если считать приведённые в этой таблице цифры лишь грубо приблизительными и если, поэтому, не приписывать большого значения их небольшим изменениям, то можно признать их довольно постоянными. Но для того, чтобы каждая часть, приписываемая той или иной причине, оставалась неизменной в то время, как удвоилось общее число самоубийств, необходимо допустить, что каждая из этих частей также возросла вдвое. Здесь не может быть речи о случайном стечении обстоятельств, поскольку все причины одновременно вызывают вдвое большую смертность. Волей или неволей приходится прийти к тому заключению, что все они поставлены в зависимость от какого-то более общего условия, влияние которого они, в лучшем случае, только приблизительно отражают на себе. Именно это общее условие делает их более или менее продуктивными в смысле числа самоубийств и поэтому служит истинною определяющею причиною этого последнего. Поэтому нам необходимо прежде всего познакомиться с этим условием, не останавливаясь на тех отдалённых его отголосках, которые могут наблюдаться в сознании отдельных индивидов.
Другой заимствуемый нами у Legoyt[1] факт указывает ещё лучше на то, к чему сводится причинное воздействие этих различных мотивов. Не существует более разнородных занятий, чем земледелие и свободные профессии. Жизнь артиста, учёного, адвоката, чиновника ничем не напоминает жизнь человека, занимающегося земледельческим трудом; поэтому можно с достоверностью сказать, что социальные причины самоубийства не будут однородными для тех и других. А между тем в этих двух социальных категориях самоубийства не только приписываются одинаковым мотивам, но взаимоотношения различных причин почти не отличаются друг от друга в обоих случаях. Мы приводим здесь за период 1874—1878 г.г. процентное отношение главных мотивов самоубийств в этих двух профессиях для Франции:
| Земледелие | Свободные занятия | |
Потеря места или состояния, нищета
|
8,15 | 8,87 |
Семейное горе
|
14,45 | 13,14 |
Отвергнутая любовь, ревность
|
1,48 | 2,01 |
Пьянство и периодический запой
|
13,23 | 6,41 |
Самоубийство преступников
|
4,09 | 4,73 |
Физические страдания
|
15,91 | 19,89 |
Психическое расстройство
|
35,80 | 34,04 |
Отвращение к жизни, различного рода неприятности
|
2,93 | 4,94 |
Неизвестные причины
|
3,96 | 5,87 |
| 100,00 | 100,00 |
За исключением пьянства и запоя, цифры, особенно высокие, очень мало отличаются между собою в этих двух столбцах. Основываясь на одном рассмотрении мотивов, можно было бы подумать, что в этих двух случаях причины, вызывающие самоубийство, если и не обладают одинаковою интенсивностью, то по крайней мере одинаковы по своей природе. А между тем совершенно разнородные силы толкают на самоубийство примитивного землероба и утончённого горожанина. Таблица доказывает только то, что мотивы, приписываемые самоубийцей самому себе, не дают объяснения его поступку, и в действительности являются, в большинстве случаев, лишь кажущимися причинами. Они представляют собою не что иное, как индивидуальное отражение общего условия, к тому же очень неправильное, так как оно остаётся неизменным, когда это условие коренным образом меняется. Можно сказать, что они указывают на те слабые стороны индивида, благодаря которым внешнее влияние, толкающее его на самоубийство, с большею лёгкостью проникает в его психику, но не входят в состав этого внешнего влияния и, поэтому, не смогут нам помочь понять интересующее нас явление.
Мы поэтому нисколько не сожалеем, что некоторые страны, вроде Англии или Австрии, отказываются от собирания этих сведений относительно предполагаемых причин самоубийства. Усилия статистики должны обратиться совсем в другую сторону: вместо того, чтобы стараться разрешить недоступные проблемы моральной казуистики, надо, чтобы статистика с большею точностью регистрировала соприсутствующие самоубийству социальные условия. Во всяком случае, мы поставили себе за правило не допускать в наши исследования вмешательства таких сомнительных и малопригодных сведений; учёным, занимавшимся изучением вопроса о самоубийстве, никогда не удавалось извлечь из этих сведений никакого интересного закона. Поэтому мы будем обращаться к их содействию только тогда, когда к этому побудит нас какой-либо специальный интерес и когда их достоверность в данном частном случае чем-либо гарантирована. Не касаясь вопроса о том, в какой форме могут у отдельных индивидов выражаться причины, производящие самоубийство, мы непосредственно обратимся к определению этих последних. Оставив в стороне индивида, как индивида, его мотивы и идеи, мы прямо спросим себя, каковы те различные состояния социальной среды (религиозные верования, семья, политическая жизнь, профессиональные группы и так далее), под влиянием которых изменяется процент самоубийств. И только затем, возвращаясь к отдельным лицам, мы рассмотрим, каким образом индивидуализируются эти общие причины, вызывая конкретные акты самоубийства.
Примечания
править- ↑ op. cit., стр. 358.
