(Переводъ). I. Съ нѣкотораго времени носится слухъ о военномъ дѣйствіи, предпринимающемся противъ Берлина. Какая его цѣль — неизвѣстно, но можно предполагать, что оно будетъ обращено противъ черни, дѣлающей почти каждый вечеръ изъ Берлина арену всѣхъ своихъ неистовствъ. Надо надѣятся, что цѣль эта будетъ легко достигнута помощью многочисленнаго и вѣрнаго войска, нетерпѣливо желающаго отомстить за оскорбленія и униженія, такъ мало имъ заслуженныя.
Но когда этотъ фактъ совершится, какое будетъ дальнѣйшее дѣйствіе правительства и что́ надо будетъ ему сдѣлать, чтобъ возвратить монархіи бывшую ея силу и возстановить ея прошедшую власть?
Въ отвѣтъ на этотъ вопросъ, казалось-бы сначала необходимымъ опредѣлить: какой именно родъ правленія подходитъ болѣе къ географическому положенію Пруссии, къ ея прошедшему и къ ея настоящему составу?
Исторія свидѣтельствуетъ, что Пруссія своимъ величіемъ была обязана мужеству и побѣдамъ своихъ властителей и въ высшей степени воинственному духу, который преобладалъ въ этой странѣ, опираясь на воспоминаніяхъ славы и несчастій, изъ которыхъ Пруссія вышла побѣдительницей при безсмертномъ ея королѣ Фридрихѣ Вильгельмѣ III.
Устройство, данное покойнымъ королемъ своему войску, было тѣсно связано съ правительственнымъ устройствомъ страны. Все носило на себѣ отпечатокъ военнаго духа, потому что всякій проходилъ черезъ военную шеренгу, всякій былъ приученъ къ военной дисциплинѣ и всякій повиновался по наслѣдственной привычкѣ.
Если, къ великому несчастію страны, эта самая дисциплина не была обращена на старинную систему общественнаго образованія, она по крайней мѣрѣ вмѣнялась въ обязанность для каждого лица пройти черезъ военную шеренгу. Поэтому можно сказать, что Пруссія, до кончины короля, была обширною военною колоніею, которая, при зовѣ своего короля, составляла одинъ лишь лагерь, одинъ лишь вооруженный народъ, съ радостью и счастьемъ слѣдующій за однимъ лишь голосомъ своего государя.
Какая-же была цѣль нынѣшняго короля къ разрушенію основаній подобнаго устройства и въ желаніи замѣнить его — правлениемъ съ конституціонными формами? Была-ли эта страна несчаслива? Была ли она бѣдна, недовольна? промышленность, искусства, науки находились ли въ бѣдственномъ положении? не представляло ли королевство видъ самый богатый, самый счастливый, какого только можно было встрѣтить? Что-же было причиной подобнаго посягательства на столь блестящее прошедшее?
Разсмотримъ теперь эти столь хваленыя, и столь загадочныя конституционныя формы; могли-ли онѣ быть примѣнены съ нѣкоторымъ основаніемъ къ странѣ, въ высшей степени военной и привыкшей повиноваться одной лишь волѣ?
Не ясно ли то́, что тамъ гдѣ болѣе не повелѣваютъ, а позволяютъ разсуждать вмѣсто повиновенія, — тамъ дисциплины болѣе не существуетъ; поэтому повиновеніе, бывшее до тѣхъ поръ распорядительнымъ началомъ, — переставало быть тамъ обязательнымъ и дѣлалось произвольнымъ. Отсюда происходитъ безпорядокъ во мнѣніяхъ, противорѣчіе съ прошедшимъ, нерѣшительность на счетъ настоящаго и совершенное незнаніе и недоуменіе на счетъ неизвѣстнаго, непонятнаго, и, скажемъ правду, невозможнаго будущаго. Такимъ образомъ, установимъ тотъ фактъ, что Пруссія, для того, чтобъ остаться той, чѣмъ она была: великой и сильной военной державой, должна возвратиться къ стариннымъ своимъ учрежденіямъ, основаннымъ на опытахъ и преданіяхъ прошедшаго, или-же она должна перестать быть военной державой, должна спуститься въ разрядъ государствъ, правда, обширныхъ, но слабыхъ, съ очень разнообразнымъ, вовсе не однородными мѣстными интересами и подвергнуться всѣмъ превратностямъ, происходящимъ отъ пустословія и страстей 100 или 200 повелителей, замѣняющихъ благотворную волю одного государя, отца своихъ подданныхъ.
Можно надѣяться, что военное дѣйствіе противъ Берлина не можетъ и не должно имѣть цѣлью возстановить и скрѣпить то, что было сдѣлано въ послѣднее время и съ чего уже получаются горькіе плоды, но напротивъ, возстановить старинное правительственное зданіе въ такомъ видѣ, въ какомъ оно было въ года славы и благосостоянія монархии. Никто не можетъ желать лишить самаго себя жизни, потому что взять вторично оружіе для того лишь, чтобъ укрѣпить гнусный образъ февральскаго правленія, было-бы преступленіемъ, ибо это значило навсегда погубить Пруссію и замѣнить ее жалкимъ государствомъ, безъ силы и прочности.
Но мгновенное военное дѣйствіе во всей монархии, во имя короля, для возстановленія или водворенія стариннаго порядка вещей, мне кажется возможнымъ.
Оно должно быть сопровождено провозглашениемъ отъ самого короля, объявляющаго, что во время мартовскихъ событій, король не могъ безъ ужаса видѣть проливающуюся кровь своихъ подданныхъ въ этой братоубійственной борьбѣ; что, желая, во что-бы то ни стало, прекратить эту борьбу, онъ уступилъ мольбамъ, выраженнымъ ему во имя народа, пожаловавъ странѣ желаемыя ею учрежденія; что, впрочемъ, онъ заранѣе былъ убѣжденъ въ томъ, что неодобренія не замедлятъ выразиться со стороны большинства народа, какъ вещь противорѣчащая духу народныхъ преданій, воспоминаніямъ о монархіи и къ тому-же въ совершенной противоположности съ интересами страны. Что убѣжденіе это овладѣло теперь всѣми благонамѣренными сословіями, что почти ежедневныя неистовства самой презрѣнной берлинской черни, не знавшей болѣе никакихъ границъ, угрожали и жизнямъ и собственностямъ. Что съ этой минуты, король полагаетъ, что наступило время прекратить такой порядокъ вещей, нетерпимаго и несовмѣстнаго съ честью Прусси и что, опираясь на непоколебимую вѣрность своего войска, прошедшаго черезъ цѣлую эпоху всевозможныхъ испытаній невредимымъ и непорочнымъ, — онъ объявляетъ все случившееся съ февраля 1847 года, отстраненнымъ и несуществующимъ; прежніе-же законы и постановления монархіи вновь установленными во всей своей силѣ и лица, противящіяся имъ будутъ сочтены измѣнниками и внѣ закона и что, наконецъ, вездѣ, гдѣ оно только окажется нужнымъ, войско и военная сила будутъ отвечать за исполненіе натоящаго постановленія.
II. Послѣ бѣдственныхъ берлинскихъ дней, прусскій король объявилъ, что отнынѣ Пруссія сливается съ Германіей. Безъ сомнѣнія, значеніе этого выраженія было понято немногими лишь людьми, но бо̀льшая часть пруссаковъ, въ особенности войско, оплакиваетъ это рѣшеніе, не будучи въ состояніи свыкнуться съ мыслью, что столь исключительно военнаго характера монархія, имѣющая такіе исключительные интересы и преданія, должна вдругъ отказаться отъ своего прошедшаго и впредь признать своимъ — прошедшее всей остальной Германіи, съ которой она не имѣетъ ни тѣсныхъ связей, ни даже какихъ-либо хорошо доказанныхъ сношеній по общимъ интересамъ, по крайней мѣрѣ въ большинствѣ провинцій, составляющихъ королевство. Неудовольствіе существуетъ, это несомнѣнно; честь войска столько же оскорблена, сколько оскорблены и его самыя дорогія преданья; самая страна испытываетъ, и очень вѣроятно, долго еще будетъ испытывать лишь неблагопріятные результаты, происходящіе какъ отъ совершеннаго переворота установленнаго порядка теперь уже болѣе не существующаго правленія, такъ и отъ нурядицы мыслей, отъ соверщеннаго разстройства всего общественнаго порядка и частныхъ отношеній, которыя, по несчастію, замѣняютъ прошедшія: благосостояніе, безопасность и благоденствіе, бывшихъ предметами справедливаго удивленія Европы.
Но если къ этимъ грустнымъ истинамъ надо еще прибавить, что прошедшее свергнуто и ничто не создано, что̀ могло бы его замѣнить, что безначаліе продолжается, что нахальство увеличивается и затрогиваетъ уже принципъ о законности престолонаслѣдія, — надо согласиться, что всякій истинный пруссакъ долженъ испугаться результата безпорядковъ двухъ послѣднихъ мѣсяцевъ и онъ отнынѣ смотритъ на гибель своего отечества, какъ на вещь почти неминуемую.
Естественно, что чувство благородной любви къ отечеству заставляетъ искать средства спасти отечество, вопреки лицамъ, желающимъ его погибели, и возстановить старинное прусское знамя для того, чтобъ соединить подъ нимъ всѣхъ тѣхъ, которые не желаютъ дать погибнуть монархіи.
Берлинъ, измѣннически возставший противъ своего короля, имѣетъ ли право предписывать законы всему королевству? Подчиниться волѣ толпы, овладѣвшей властью, не значитъ ли это предоставить ей странную силу? И если правительство настолько слабо, что не можетъ найти средство восторжествовать надъ нею, слѣдуетъ ли изъ этого, что вся монархія должна ей подчиниться? Если смѣлость нѣсколькихъ подлецовъ приговоритъ прусскаго принца, законнаго наслѣдника престола, къ лишенію всѣхъ правъ его, надо ли изъ этого вывести, что Пруссія должна признать столь гнусное дѣйствіе?
Если, по несчастію, подобное дѣйствіе прошло бы въ Берлинѣ безнаказанно и король далъ-бы на то свое согласіие, нельзя предполагать, что король сохранилъ дѣйствіе своей свободной воли; подобное согласіе было-бы у него вынуждено, какъ у плѣнника — силой.
Въ этомъ несчастномъ случаѣ я полагаю, что принцъ прусскій не долженъ-бы подчиняться подобному рѣшенію. Ему-бы слѣдовало требовать возвращенія своихъ неотъемлемыхъ прав; онъ долженъ ихъ требовать посредствомъ вооруженной силы; все войско и большинство всей страны приняли-бы его сторону.
Два средства представились-бы ему, чтобъ снова завладѣть своимъ престоломъ: первое состояло-бы въ соединеніи его съ войсками, находящимися въ настоящую минуту въ Голштиніи, преданность которыхъ ему извѣстна; войско это немногочисленно, но испытано и находится ближе другихъ къ Берлину. Съ нимъ онъ мог-бы тотчасъ идти на Берлинъ, освободить короля, овладѣть столицей и подвергнуть справедливому наказанию всѣхъ подлецовъ, которые тамъ преобладаютъ.
Второй средство состояло-бы въ томъ, чтобы сначала удостовѣриться въ чувствахъ графа Дона, командующаго 1-мъ корпусомъ, и генерала Колломба, командующаго войсками въ Познани; я-же не сомнѣваюсь въ искренности ихъ национальнаго чувства. Принцъ прусскій могъ-бы тогда отправиться въ Данцигъ или Пиллау, собрать 1-й корпусъ на берегахъ Вислы, присоединить къ нимъ часть или даже все находящееся въ Познани войско, которымъ можно располагать, — и всѣмъ вмѣстѣ идти на Берлинъ.
Въ обоихъ случаяхъ успѣхъ несомнѣненъ. Первый представляетъ болѣе выгодъ по скорости своего исполнения; второй имѣлъ-бы преимуществомъ опираться на наше войска, какъ на резервъ, готовый идти на помощь принцу, — но только въ случаѣ вмѣшательства Франции или Южной Германии.
Настало, по-мо́ему, время съ полнымъ довѣріемъ открыться генераламъ графу Дона и Колломбу, чрезъ посредство здѣшняго прусскаго министра. Его дѣло будетъ выбрать вѣрный и непредосудительный способъ, чтобъ въ этомъ удостовѣриться.
Но если принцъ прусский такъ слабъ, что возвратится теперь же въ Берлинъ, послѣ того, какъ настоящее направленіе оказалось такимъ гнуснымъ въ отношеніи его, то это была-бы непростительная ошибка, могущая наконецъ совершенно погубить Прусскую монархію, потому что принцъ долженъ бы былъ подписать унизительныя, почти позорныя условія и правая сторона, съ той же самой минуты потеряла-бы всякій предлогъ къ противодѣйствію и всякую надежду на спасеніе праваго дѣла.
Примѣчание. Сообщеніемъ приведенныхъ документовъ (1848 г.) мы обязаны (нынѣ покойному) генералъ-лейтенанту Василію Федоровичу Ратчу.