| «Дѣйствія наши въ Приамурскомъ краѣ, защита Петропавловска, факты принадлежащіе исторі; а на основаніи того, что исторія, по выраженію Цицерона: «должна имѣть два закона, а именно: чтобы она не смѣла сказать ложь, и не устрашилась сказать истину», — исторія воздастъ и в этомъ дѣлѣ всякому, что онъ заслуживаетъ. И, можетъ быть, исторія выведетъ такія личности, которыя нынѣ остаются неизвѣстными, и личности, которымъ въ настоящее время приписываютъ на ряду съ прочими характеръ чисто исполнительный, тогда какъ они были въ этомъ дѣлѣ самостоятельны». Невельской)[1]. (Морск. Сб. 1860 годъ кн. XII стр. 385). |
Въ декабрьскомъ нумерѣ «Морского Сборника» за 1854 г. напечатана статья: «Нападеніе на Камчатку англо-французской эскадры, въ августѣ 1854 г.», составленная на основаніи совершенно недостовѣрныхъ свѣдѣній объ отраженіи нападенія на Петропавловскій портъ англо-француской эскадры. Подробности знаменитаго отраженія неприятелей отъ восточныхъ предѣловъ нашего отечества сдѣлались, такимъ образомъ, извѣстны Россіи не вполнѣ, и при томъ, главнымъ образомъ, изъ означенной статьи. Желаніе представить дѣло въ болѣе полномъ и правдивомъ видѣ, обязываетъ меня, какъ участника въ немъ, напечатать выдержки изъ записокъ, веденныхъ мною въ то время.
Мнѣ, старому матросу и солдату, не приводилось изощрять своихъ способностей надъ научною работою; чужды мнѣ литературные пріемы, и слава автора мнѣ не привлекательна. Но я привык уважать факты, честно относиться къ истинѣ — вотъ что и заставляетъ меня писать, чтобы просто и вѣрно, безъ претензій на литературную обработку, сказать нѣсколько словъ правды о событіи, славномъ для чести русскаго моряка и солдата.
Высочайшимъ приказомъ по флоту отъ 16 декабря 1853 г. за № 1271, я былъ назначенъ помощникомъ военнаго губернатора Камчатки, капитаномъ надъ портомъ Петропавловска и командиромъ 47 флотск. экипажа. Вслѣдствіе этого, отправясь зимнимъ путемъ по назначенію, я прибылъ въ Иркутскъ въ мартѣ, а въ началѣ апрѣля 1854 года былъ въ деревнѣ Ланченово у рѣки Шилки, Нерчинскаго округа. Здѣсь я встрѣтилъ 500 человѣкъ солдатъ, собранныхъ изъ 12, 13 и 14 сибирскихъ батальоновъ, подъ завѣдываніемъ прапорщика Глейна, назначеннаго съ частью солдатъ въ Ситху. Прежде всего здѣсь приняты мною были мѣры для предупрежденія въ отрядѣ весеннихъ лихорадокъ. Затѣмъ принялся я обучать людей только-что вводимымъ въ войскахъ военнымъ движеніямъ, которому самъ научился въ Турціи у европейских инструкторовъ, въ 1848 г.[2] Къ счастью, стрѣльбѣ обучать было не нужно, ибо болѣе половины солдатъ, бывшихъ сибиряковъ-звѣролововъ, оказались артистами въ этомъ искусствѣ[3]. Съ 3 мая начали приготовлять пловучій отрядъ, состоявшій изъ плотовъ, связаныхъ изъ сукоствольныхъ деревъ, шести барокъ, 12 офицерскихъ лодокъ и парохода Аргунь. Проведеніе парохода на рѣкѣ Шилкѣ отъ завода Шилки до верховья рѣки Амура, при слияніи Шилки съ Аргунью — было возложено на меня. Не имѣя ни карты, ни лоцмана, я могъ взяться за проводъ парохода только подъ ручательствомъ главнокомандующаго, что я не отвѣчаю за могущія произойти случайности и поврежденія отъ подводныхъ камней и карчъ, а, что между прочимъ, плавая по рѣкѣ Дунаю въ 1828, 29 и 30 годахъ, я приучился къ опредѣленію фарватера по струѣ теченія, виду береговъ и изворотамъ рѣки. Такимъ образомъ, 14 мая, подъ звуки колоколовъ, благословляемый священ. единственной церкви, Преображенія Господня, пароходъ нашъ, во главѣ отряда, пустился внизъ по теченію. Отрядъ нашъ состоялъ изъ 52 частей, гдѣ были помѣщены болѣе 1000 солдатъ, 100 конныхъ казаковъ, легкая батарея, стадо быковъ, провіантъ и хоръ музыкантовъ. Черезъ три дня пароходъ достигъ цѣли своего назначенія и остановился у послѣдняго нашего поселенія Усть-Стрѣлецкаго. Продолжая дальнѣйшій путь, подъ предводительствомъ Ник. Никол. Муравьева, 17 мая пустились мы по многоводному Амуру, текущему между островами и высокими берегами; а 12 июня остановились у озера Кизи, не дошедши 120 верстъ до устья. Простоявъ тамъ двое сутокъ, я былъ отправленъ въ портъ де-Кастро съ 400 солдатъ — черезъ озеро Кизи на пароходѣ Аргунь, имѣя лодки на буксирѣ, а далѣе болотомъ. Шли мы туда трое сутокъ, сдѣлавъ въ это время 25 верстъ, причемъ солдаты несли на носилкахъ боевую аммуницію, провизію сухарей и крупы на двѣ недѣли и вещи кап.-лейт. Каралова, инж. поруч. Муравинскаго и мои. Путь этотъ былъ очень труденъ; пробираясь болотомъ, необходимо было срубать во многихъ мѣстахъ деревья и сучья для устройства мостовъ и переходовъ; мѣстами приходилось перепрыгивать съ кочки на кочку… Взятые нами два оленя, для верховой ѣзды, оказались мало полезными, по неудобству сѣделъ и неумѣнью ѣздить, такъ что пришлось идти пѣшкомъ. Кормился весь нашъ отрядъ солониной, варили щи изъ дикой зелени, черемши (allium ursinum), собираемой по дорогѣ, да пили кирпичный чай, варившійся обыкновенно въ солдатскихъ котелкахъ. Чай этотъ спасительное средство отъ влиянія міазмовъ болотъ. Такимъ образомъ, въ сопровожденіи мѣстнаго жителя, полудикаго гольта, служившаго намъ проводникомъ, вышли мы на берегъ Татарскаго пролива. Родная атмосфера моря оживила меня, утомленнаго труднымъ путемъ, и, пройдя верстъ 10 по берегу отлива, мы пришли въ портъ де-Кастро. Переночевавъ здѣсь въ ожиданіи Ник. Ник. Муравьева, мы на другой день были перевезены на транспортъ Двина, пришедшій за нами изъ Петропавловска.
Наконецъ, 19 іюня пустились мы въ путь Охотскимъ моремъ черезъ Курильскій проливъ. Труденъ былъ переходъ по болоту до порта де-Кастро; но плаваніе наше по морю и океану грозило сдѣлаться для насъ губительнымъ. Огромное число людей на небольшомъ транспортѣ пользовалось весьма тѣснымъ помѣшеніемъ. Въ теченіи 35-ти-дневнаго плаванія нашего продовольствіе нашихъ людей было весьма скудное; а подъ конецъ дошло до того, что питались сметками съ сухарей и самымъ незначительнымъ количествомъ дождевой воды, собираемой съ тентовъ, парусины, растянутой по верхней палубѣ. Во все время плаванія люди обучались артиллерійскому дѣлу и изготовлялись къ встрѣчѣ съ непріятелемъ. Но Провидѣніе видимо покровительствовало намъ, такъ что несмотря на всѣ дорожныя лишенія, мы привезли въ Петропавловскъ только трехъ слабыхъ[4].
24 іюля, въ день мученицы Христины, мы прибыли въ портъ Петропавловскъ и съ радостью встрѣтили тамъ 44-пушечный фрегатъ Аврору[5]. Въ тотъ же день, строго слѣдуя правиламъ военной дисциплины, я явился къ начальнику, въ лицѣ генералъ-майора Завойко. Но радость наша, при встрѣчѣ съ товарищами, была непродолжительна. Приѣхавъ въ портъ, рискуя на дорогѣ пострадать отъ голода, мы и здѣсь должны были ожидать того же, ибо, согласно сдѣланному распоряженію, имѣвшійся запасъ провизіи былъ разосланъ рабочимъ сѣверо-американской компаніи, такъ что спасеніе наше отъ голодной смерти произошло лишь отъ прихода изъ Гамбурга клипера «Св. Магдалины», за недѣлю до появленія непріятеля, 10 августа, привезшаго намъ 30 тысячъ пудовъ провизіи. Кромѣ этого, вскорѣ по нашемъ приѣздѣ, оказалась господствующая въ портѣ старинная, крайне суровая система управленія, благодаря которой совершенно испортились славные, дальневояжные матросы, составляющіе мой 47 флотскій экипажъ, и обратились въ людей, промышляющихъ безпорядками и воровствомъ. Такое нравственное настроеніе командъ дошло до того, что, во время осады непріятелей, были вынуждены прибѣгнуть къ примѣрному разстрѣливанію пойманныхъ въ воровствѣ (привязавъ черезъ палача къ позорному столбу и выразивъ помилованіе). Въ этомъ хаосѣ и неурядицѣ единственную надежду можно было возлагать лишь на вновь привезенныхъ мною солдатъ и команду славнаго фрегата «Аврора».
Всего подъ ружьемъ составилось 983 нижнихъ чиновъ и 30 вооруженныхъ гражданскихъ чиновниковъ — итого 1013, между тѣмъ, какъ непріятель ожидалъ здѣсь найти лишь команду инвалидовъ, какъ его и извѣстили китоловныя суда, зимовавшія въ Петропавловскѣ и встрѣтившіяся съ нимъ у Сандвичевыхъ острововъ.
Вступая въ отправленіе своихъ обязанностей по порту и экипажу, я на первыхъ же порахъ замѣтилъ неполноту показаннаго по вѣдомостямъ провіанта, а вслѣдъ затѣмъ открылъ, скрытое адъютантомъ К-мъ на чердакѣ, сѣрое сукно въ количествѣ 500 аршинъ, которое предмѣстникъ мой Фрейгангъ преполагалъ употребить на теплыя одѣяла для матросовъ. Когда мною о встрѣченномъ было донесено Завойкѣ, то онъ, вмѣсто изслѣдованія дѣла, посадилъ подвѣдомственнаго мнѣ коммисара г.Руднева на гауптвахту…
Вслѣдъ затѣмъ 10-го августа получилъ я отъ Завойко предписаніе за № 1207, въ которомъ было сказано, что я долженъ отправиться за 800 верстъ для ознакомленія съ страною до селенія Большерѣцкъ. Какъ ни неожиданно и странно показалось мнѣ такое предписаніе, но, привыкнувъ свято исполнять приказанія, дорожа временемъ, я поторопился осмотрѣть оборонительную линію и о найденныхъ слабыхъ пунктахъ донесъ начальнику, при чемъ просилъ, для удобнѣйшаго сохраненія привезеннаго клиперомъ «Св. Магдалина» провіанта, только-что сгружаемаго въ магазины, размѣстить его по разнымъ домикамъ до заморозковъ, бывающихъ въ сентябрѣ, — въ томъ предположеніи, что безъ этого размѣщенія, при бомбардировкѣ города, гарнизонъ можетъ разомъ лишиться ничѣмъ незамѣнимаго продовольствія. Но на это я получилъ предписаніе, отъ 14-го августа за № 2352, съ замѣчаніемъ относительно несообразности сдѣланнаго мною донесенія, потому будто-бы, что гора такъ высока, что непріятельскіе снаряды перелетать черезъ нее не могутъ[6]. Затѣмъ тутъ-же напоминалось мнѣ безотлагательно приступить къ исполненію предписанія отъ 10-го августа. Видя, что мнѣ ничего болѣе не оставалось дѣлать, какъ безусловно повиноваться, я спѣшилъ покончить сдѣланныя къ отъѣзду моему приготовленія, какъ, совершенно неожиданно, важныя, по законамъ, обстоятельства, заставили меня остаться на своемъ посту…
Вечеромъ 16-го августа, сигналомъ съ дальнихъ маяковъ дано было знать о появленіи судовъ на горизонтѣ Восточнаго океана, что и подало всѣмъ мысль о приходѣ непріятеля. Предположеніе это на другой же день подтвердилось. Августа 17-го дня утромъ вошелъ въ Авачинскую губу трехмачтовый колесный пароходъ, подъ американскимъ флагомъ, тотчасъ узнанный офицерами фрегата «Аврора», ибо онъ находился въ эскадрѣ, встрѣченной ими въ Южной Америкѣ, у порта Калао. Людей на пароходѣ было замѣчено мало, и онъ остановился не доходя мили до передовыхъ укрепленій порта. На встрѣчу ему былъ высланъ на вельботѣ штурманскій офицеръ, прапорщикъ Самохваловъ, для оказанія услугъ при проводѣ къ порту. Но пароходъ, завидя шлюпку, тотчасъ-же повернулъ назадъ, и въ это время показалось на немъ много народа. Тогда очевидно было, что эскадра, крейсерующая у входа, была непріятельская. На другой день, 18-го числа[7], при Ю. В. вѣтрѣ вошла въ Авачинскую губу эскадра, состоящая изъ слѣдующихъ судовъ: англійскіе — фрегатъ «Президентъ», подъ флагомъ адмирала Прейса, 52 пушки; «Пайкъ» — 44 пушки; трехмачтовый пароходъ «Вираго» — 8 бомбическихъ пушекъ. Французскій — фрегатъ «Ла-Фортъ» подъ флагомъ адмирала Фебріэ десъ-Пуэнтъ — 60 пушекъ; — «Эвридика» — 32 пушки, и бригъ «Облигадо» — 18 пушекъ.
При такихъ исключительныхъ обстоятельствахъ, я, примѣняясь къ точнымъ смыслу веннаго закона, не имѣлъ права оставлять свой постъ въ виду угрожающаго противника. Законъ говоритъ, что никто изъ служащихъ, при исполненіи возложенныхъ на него обязанностей, не долженъ смотрѣть ни на какое лицо, ни на какія предложенія, но обязанъ исполнить свой долгъ по точной силѣ и словамъ закона. Далѣе законъ говоритъ, что старшій по начальникѣ не оставляетъ своего поста на случай его смерти; начальникъ команды не можетъ быть никуда посылаемъ на срокъ, свыше трехдневнаго; капитанъ надъ портомъ, подъ страхомъ смертной казни, не оставляетъ своего поста… Встрѣтясь въ портѣ съ г. Завойко 18-го августа, передъ началомъ дѣла, я объяснилъ ему всѣ эти обстоятельства въ присутствіи командира фрегата, капитанъ-лейтенанта Изыльметьева; но въ отвѣтъ на это получилъ отъ г. Завойко возраженіе, что онъ дѣйствуетъ по особеннымъ инструкціямъ. Тогда я сказалъ ему: «если ваша власть выше закона, закуйте меня въ кандалы и бросьте на гауптвахту!» На это г. Завойко повернулся отъ меня и отрѣшилъ меня отъ всѣхъ занимаемыхъ мною должностей, о чемъ того же числа былъ имъ отданъ приказъ по управленію. Видя, что мнѣ ничего не оставалось, какъ только поступить волонтеромъ, я обратился съ этой просьбой къ командиру фрегата «Аврора» и, получивъ согласіе его, могъ быть не простымъ зрителемъ начинавшагося дѣла. Находясь на фрегатѣ, мы вскорѣ увидѣли десантъ непріятелей, шедшій на гребныхъ судахъ къ Красному Яру на отдаленную батарею № 4-й. Непріятельский десантъ шелъ подъ прикрытіемъ дыма отъ выстрѣловъ, производимыхъ имъ съ своей позиціи по батареѣ № 1-й, названной непріятелемъ Шаховой, на мысѣ ниже внутренняго маяка надъ скалою известковаго камня, и по батареѣ № 2-й, находящейся на косѣ, по народному — «Кошкѣ», отдѣляющей портъ, запертый бономъ, и прикрывающей лѣвый бортъ нашего фрегата «Аврора». Занявшись на фрегатѣ управленіемъ орудій капитанской каюты и наблюдая за полетомъ ядеръ, я придалъ орудію самое большое возвышеніе и пустилъ по прицѣлу ядро; оно упало на батарею № 4-й, уже занятую непріятелемъ, водрузившимъ французскій флагъ, въ то время какъ командиръ означенной батареи, мичманъ Поповъ, не видя подкрѣпленія, заклепалъ орудія, взялъ порохъ и снаряды и ушелъ. Между тѣмъ начали собираться наши стрѣлковыя партіи и, несмотря на безпорядочный сборъ ихъ, толпившихся около мѣстности фрегата безъ предводителей, непріятель, увидя неожиданную массу нашихъ силъ, тотчасъ отретировался. При этомъ онъ сбросилъ съ батареии одно орудіе и повредилъ брюки и тали морскихъ станковъ. Въ это время на фрегатъ къ намъ взошелъ г. Завойко, въ сопровожденіи палача съ кнутами въ футлярѣ… Это униженіе достоинства начальника до того поразило меня, что я, и безъ того изнуренный путешествіемъ на транспортѣ «Двина» и послѣдовавшими за тѣмъ событіями, упалъ въ обморокъ въ батарѣе, откуда безчувственнаго снесли меня на кубрикъ, гдѣ, съ помощью доктора, привели меня въ чувство. Тутъ узналъ я, что г. Завойко ушелъ и приказалъ орудія на батареяхъ заклепать и, если фрегатъ не выдержитъ огня непріятелей, то его и транспортъ «Двину», стоящую рядомъ, сжечь, а команду собрать на берегъ. Едва держась на ногахъ, пошелъ я въ каюту и, встрѣтивъ фрегатскаго священника, іеромонаха отца Іону, сказалъ ему: «отецъ, можетъ быть, скоро я умру, но завѣщаю вамъ, что наша обязанность — расклепать орудія и поправить дѣло!»[8] Послѣ этихъ словъ я вошелъ въ каюту и объявилъ капитану фрегата и офицерамъ, что опрометчивое рѣшеніе г. Завойко заклепать орудія не поведетъ къ добру, почему прежде всего необходимо расклепать ихъ. Въ отвѣтъ на вызовъ мой взяться за расклепку, г. Изыльметьевъ, вполнѣ соглашаясь съ необходимостью этой операціи, обѣщалъ поручить ее прапорщику артиллеріи Можайскому. Вслѣдъ за этимъ, замѣтивъ, что прислуга батареи № 1-й должна сильно страдать отъ осколковъ скалы, увидя раненаго ими въ голову командира батареи, лейтенанта Гаврилова, я просилъ г-на Изыльметьева распорядиться, чтобы надъ скалою батареи повѣсить старый парусъ-марсель, что и было на слѣдующій день сдѣлано. Въ это время по приказанію начальника, переданному черезъ гардемарина фрегата, успѣли заклепать всѣ орудія на батареяхъ, исключая № 2-го, на косѣ, закрывающей фрегатъ, командиръ которой понялъ несообразность такого решенія. Къ счатію нашему, за неимѣніемъ въ портѣ стали, заклепки были сдѣланы ершами изъ гвоздей мягкаго желѣза, такъ что, при произведеныхъ утромъ 18-го числа выстрѣлхъ стапиномъ съ дульной части, пороховымъ газомъ выбивало заклепку изъ запала; при производствѣ этихъ выстрѣловъ едва не утопили, какъ разсказывали мнѣ расклепывающие пушки люди, — одно десантное непріятельское судно. Между тѣмъ, по сигналу, непріятель ушелъ и огонь его прекратился, какъ бы для отдыха, послѣ пробной перестрѣлки.
18-го числа съ 4-хъ часовъ пополудни и все 19-е число были употреблены нами, равно и непріятелями на исправленіе поврежденій. Изъ поврежденій этихъ замѣтно было на фрегатѣ «Президентъ» разбитіе кормового транца и кормы. При этомъ, по всей вѣроятности, убитъ съ батареи № 1-й адмиралъ Прейсъ. Можно предполагать, что Прейсъ, придя на позицію, спустился въ каюту. Влетѣвшая туда наша бомба произвела разломъ и сотрясеніе, что заставило капитана спуститься въ каюту, гдѣ увидя прахъ адмирала, приказалъ слугѣ прикрыть его, а самъ объявилъ командѣ, что о пробоинѣ безвредной не должно безпокоиться, а слѣдуетъ вѣрнѣе наводить орудія на непріятелей. Эта необходимая ложь экспромтомъ подала поводъ воспользоваться славной смертью адмирала Прейса и придумать самоубійство, совершенное имъ будто для того, что адмиралъ, при 
старости, съ упадкомъ энергіи, боялся отвѣтственности за промедленіе времени и неуспѣхъ первой попытки овладѣть портомъ и Камчаткою. Грѣшно и стыдно клеветникамъ, и смѣшно вѣрить такимъ выдумкамъ, что русское ядро или бомба не можетъ убить англійскаго адмирала....[9] Сомнѣваться въ этомъ тѣмъ болѣе странно, что командиръ батареи № 1-й говорилъ мнѣ, да и всѣмъ извѣстно, что на пробной стрѣльбѣ съ батареи въ щиты, они по первому выстрѣлу разбивали ихъ въ щепки; когда же фрегатъ сталъ по теченію кормою къ батареѣ, то воспользовавшись удачнымъ прицѣломъ, наши разгромили корму....
19-го числа тѣло адмирала было погребено на берегу Тарьинской бухты, и над могилою сложено возвышеніе и покрыто дерномъ. Когда время утишитъ страсти, англичане, безъ сомнѣнія, почтутъ память павшаго воина достойнымъ мавзолеемъ и поставятъ его на могилѣ сраженнаго адмирала!
20-го августа непріятели съ той же позиціи, но на ближайшемъ разстояніи, открыли огонь съ своихъ судовъ, разсчитывая рѣшительнымъ дѣйствіемъ сбить батареи порта, полагаясь на превосходство въ силѣ артиллеріи. Но наши матросы, приучась къ огню, стойко отплачивали непріятелю своими выстрѣлами, такъ что и въ этотъ день непріятель не могъ осуществить своихъ ожиданій. Успѣхъ для насъ был бы еще полнѣе, если бы командиры нашихъ батарей стрѣляли калеными ядрами, для чего были устроены на № 2-мъ и № 3-мъ ядрокалительныя печи изъ чугуннаго баласта (на подобіе употребляемыхъ нашими черноморцами для матросскихъ бань). Клещи были вновь сдѣланы и съ фрегата взяты на берегъ; пыжи намочены, — недоставало лишь умѣнья! Когда я спрашивалъ командира батарени № 2-й, «зачѣмъ онъ не стрѣлялъ калеными ядрами?» то получилъ простосердечный отвѣтъ: «странно вы предлагаете, когда видѣли, что я долженъ былъ стрѣлять рикошетами; вѣдь ядра отъ всплесковъ охладѣютъ!...» Слыша такую чепуху, я однако долженъ былъ молчать, такъ каъ распоряженіемъ г. Завойко я лишенъ былъ права приказывать. Наконецъ, вполнѣ убѣдившись, до какой степени плоход дѣлаются распоряженія къ оборонѣ, я счелъ долгомъ солдата оставить въ сторонѣ оскорбленное чувство человѣка и обратиться къ г. Завойко съ предложеніемъ моихъ услугъ при защитѣ порта. Для этого я отправилъ къ нему письмо, въ которомъ выразилъ, что мнѣ болѣе 20-ти разъ приходилось быть въ дѣлахъ съ непріятелемъ, а потому, изъ числа наличныхъ офицеровъ, едва ли кто-нибудь въ состояніи замѣнить меня за недостакткомъ боевой опытности. Въ отвѣтъ на это письмо я получилъ разрѣшеніе. Приказъ по этому предмету состоялся утром 23-го августа. Вступивъ въ командованіе своей частью, я началъ съ того, что собралъ людей и въ краткой, одушевшенной рѣчи напомнилъ имъ лежащія на нихъ обязанности, причемъ поставилъ имъ на видъ ихъ нерѣшительность во время сбора для отраженія непріятеля 18-го августа. «Теперь, друзья, я съ вами», прибавилъ я, «клянусь крестом св. Георгія, который честно ношу 14 лѣтъ, не осрамлю имени команира! Если же вы увидите во мнѣ труса, то заколите штыками и на убитаго плюйте! — Но знайте, что и я потребую точнаго исполненія присяги — драться до послѣдней капли крови!....» — «Умремъ, — не попятимся!» былъ единогласный отвѣтъ ихъ. «Пѣсенники впередъ!» — крикнулъ я невольно одушевляясь, — и солдатики бодро, весело гаркнули пѣсню; «За царя, за Русь святую грянемъ пѣсню въ добрый часъ!» Распуская людей, я отдалъ приказаніе подточить штыки и осмотрѣть кремни и замки.
19 числа, во время похоронъ адмирала Прейса, англичане встрѣтили двоихъ американскихъ матросовъ съ судна, стоявшаго въ нашей гавани подъ національнымъ флагомъ. Матросы эти были посланы своимъ шкиперомъ рубить дрова, и тѣ, изъ сочувствія къ своей расѣ, взялись показать англичанамъ тропинку, удобную, по ихъ мнѣніямъ, для входа и овладѣнія портомъ[10]. Вслѣдствіе этого, 24 августа, около 8-ми часовъ утра, непріятели задумали воспользоваться этимъ открытіемъ и, замаскировывая нападеніе, начали пальбу по батареѣ № 1 у мыса Шаховой, гдѣ развѣшенъ былъ парусъ; по батарѣ № 3, у Лаперузова перешейка, гдѣ оторвана рука у командира князя Александра Максютова, и по батареѣ № 7-й у оконечности горы Никольской; затѣмъ высадили десантъ и осыпали фрегатъ пулями, безъ всякаго впрочемъ вреда. Сбивъ батареи № 3 и № 7-й, непріятели свезли всю силу десанта изъ 700 человѣкъ. — Услышавъ тревогу, я бросился въ казармы и видя, что люди всѣ въ движеніи, явился къ г. Завойко, во время дѣйствія стоявшему за пороховымъ погребомъ подъ горою. Здѣсь, замѣтивъ смертельно раненаго, еще дышавшаго молодого сына купца Сахарова, я распорядился отнести его въ госпиталь, и видя, что наши чиновники, вооруженные ружьями со штыками, были совершенно безполезно разбросаны по подошвѣ горы, правѣе погреба, на жертву непріятельскихъ выстрѣловъ, я испросилъ позволеніе немедленно возвратить ихъ и помѣстить тѣлохранителями при особѣ начальника… Чтобы охарактеризовать, до какой степени начало боя производилось безпорядочно, укажу на то, что̀ происходило возлѣ самого г. Завойко. Господинъ полиційместеръ, поручикъ Г***, имѣвшій приказаніе защищать неприступную съ моря высоту Никольской горы и батарею № 7-й, самовольно спустился оттуда со стрѣлками, видя, что непріятели какъ-бы обходятъ его по вышеупомянутой тропинкѣ, совершенно при этомъ не понимая, что она защищена батареею № 6-й съ шестью орудіями. Затѣмъ, какх бы желая оправдать себя, онъ усѣлся у ногъ г. Завойко и, стрѣляя на удачу, кричалъ: «убилъ, убилъ, ваше превосходительство!» Сцена была по истиннѣ комическая!... Въ это время непріятели-французы, подъ предводительствомъ англійскаго лейтенанта Паркера, показались на полугорѣ. Вслѣдствіе этого посланы были двѣ партіи стрѣлковъ — первая подъ командою мичмана Михайлова[11], а вторая подъ командою лейтенанта Анкудинова. — Въ это время я слѣдилъ за движеніями непріятеля и, куря сигару, разговаривалъ съ инженеромъ-поручикомъ Муравинскимъ, какъ вдругъ пуля ударила его въ ногу, а другая убила на повалъ лошадь, стоявшую шаговъ за 600 отъ насъ у полевого орудия. — Между тѣмъ г. Завойко, узнавъ о движеніи непріятеля въ обходъ горы, приказалъ мнѣ идти на батарею № 6-й у озера, лежащую въ 200 шагахъ отъ порохового погреба, — съ тѣмъ, чтобы не допускать непріятеля пройти указанной ему тропинкою. Придя по назначенію, я просилъ командира батареи г. Гозехуса, чтобы прислуга изъ писарей зарядила орудія черезъ одно — ядромъ и картечью, а самъ приказалъ бывшимъ тутъ казакамъ нарѣзать шашками травы и прикрыть орудія. Затѣмъ направивъ, при содѣйствіи прапорщика морской артиллеріи Сахарова, всѣ орудія по прицѣламъ и посадивъ бойкихъ писарей за насыпью, самъ сталъ на банкетъ. Вскорѣ явились два англичанина въ красных мундирахъ съ бѣлыми перевязями; за ними подошли еще четверо и вздумали прицѣливаться по мнѣ, какъ единственной живой цѣли. Я стоялъ шагахъ въ 600 отъ нихъ, между первымъ и вторымъ орудіемъ слѣва и, въ простотѣ сердечной, еще не зная полета штуцерныхъ пуль, только грозился имъ саблей, дорожа зарядомъ орудій. Остальные изъ высадившихся англичанъ поджигали въ это время сарай съ запасомъ соленой рыбы въ обрѣзахъ. — Непріятели, пошутивъ со мною и не пробуя стрѣлять, вздумали возвратиться. Тогда, дернувъ за шнурокъ, я сдѣлалъ выстрѣлъ и непріятели, подхвативъ одного на руки, скрылись къ рыбному сараю. — Видя, что присутствіе мое на этомъ мѣстѣ безполезно, я передалъ постъ командиру, корабельному инженеру Гозехусу, а самъ отправился съ донесеніемъ къ г. Завойко. Идя туда я замѣтилъ, что непріятель растянулся по горѣ между кустарниками мелкаго кедровника и лысинами. Тогда я сталъ проситься лично повести партію стрѣлковъ изъ 30 человѣкъ. Генералъ возразилъ на это, что не можетъ рѣшиться, не имѣя около себя людей. Я повторилъ свою просьбу и прибавилъ: «вокругъ вашего превосходительства остаются преданные чиновники, а если непріятель опомнится и возвратится, то поставитъ наши партіи между двухъ огней — съ тыла и спереди». Стоявшій возлѣ секретарь Лохвицкій поддержалъ мое мнѣніе, и я получилъ дозволеніе идти въ дѣло. — Отправясь съ своей партіей въ обходъ непріятеля, за погребомъ, я едва не выстрѣлилъ по унтеръ-офицеру Шепелихину, принявъ въ кустахъ его синюю фуражку за непріятельскую. Идя далѣе, встрѣтилъ я мичмана Фесуна съ 12-ю матросами. Мичманъ не принялъ моего предложенія присоединиться ко мнѣ, онъ спѣшилъ къ г. Завойкѣ, своему дядѣ; затѣмъ, идя далѣе, я увидѣлъ французика-гардемарина, заколотаго русскимъ солдатомъ, и вслѣдъ затѣмъ лейтенанта Пилкина, прапорщика Жилкина и боцмана Подсамуйлова съ 90 матросами; всѣ они были вызваны съ фрегата посланнымъ отъ начальника гардемариномъ съ призывомъ: «все пропало! посылайте всѣхъ въ стрѣлки!»… Я не стану описывать всѣхъ приключеній боевого столкновенія моей партии съ непріятелемъ. Послѣ общаго ура! ударивъ въ штыки съ фланга, мы опрокинули непріятеля и, быстро преслѣдуя его, вскорѣ сошлись съ 1-й и 2-й нашими стрѣлковыми партіями. Успѣхъ былъ полный! 32 тѣла непріятельскихъ нашли мы на мѣстѣ встрѣчи моей партіи, изъ которой ни одного человѣка не оказалось раненымъ, что можно приписать хорошему умѣнью владѣть штыкомъ. Бѣгущіе непріятели бросались почти съ отвѣсной скалы[12] и на берегу собрались у своихъ гребныхъ судовъ. Въ это время подползли къ нимъ изъ-за каменьевъ 16 камчадаловъ, обыкновенно убивающихъ бобра въ головку, чтобъ не испортить шкурки, теперь они своими мѣткими выстрѣлами увеличили пораженіе непріятелей. — Увлекаясь полнымъ успѣхомъ дѣла, я предложилъ-было г‑ну Пилкину броситься вмѣстѣ и отрѣзать непріятелей отъ гребныхъ судовъ; но онъ объявилъ мнѣ, что не имѣетъ на это приказанія, и оказавъ намъ помощь, обязанъ воротиться къ фрегату, гдѣ союзники замаскировывали нападеніе… Спустя полчаса послѣ удаленія непріятелей, я послалъ унтеръ-офицера доложить г. Завойкѣ о происшедшемъ, и что если будетъ приказано проиграть отбой, то мы спустимся съ горы. Отбой вскорѣ послѣдовалъ, и мы возвратились къ погребу. Здѣсь генералу угодно было назначить меня собирать по горѣ убитыхъ и раненыхъ. Но я, страдая удушьемъ отъ ощущеній успѣха и боя, отправился въ госпиталь, гдѣ докторъ Линчевскій, къ удивленію для самого себя, долженъ былъ пустить мнѣ кровь. — Возвратясь къ погребу, я присутствовалъ тамъ при похоронахъ — своихъ и непріятелей. Здѣсь на сорочкѣ убитаго англійскаго предводителя нашли надпись: «Parker», а въ карманѣ — составъ высаженнаго десанта, афишку изъ театра Франциско въ Калифорніи объ оперѣ «Эрнани» и помѣтку на ней карандашемъ: «N'oubliez pas de prendre dix pairs de bracelets». Затѣмъ послѣдовало угощеніе начальника, но я отказался отъ него и обѣдалъ въ послѣдній разъ за общимъ нашимъ съ чиновниками сборнымъ столомъ въ канцеляріи губернатора[13].
26 августа непріятельская эскадра удалилась въ океанъ.
3-го сентрября я, несмотря на свое нездоровье, вынужденъ былъ отправиться, по предписанію контръ-адмирала Завойко отъ 1 сентября 1854 г. за № 2397 и второму его же предписанію, отъ 2-го сентября за № 2408, на ботѣ № 1-й (въ 40 ф. длины) съ тѣмъ, чтобы передать паровой шкунѣ «Востокъ» запасъ качатскаго каменнаго угля, и отправиться на ней далѣе въ Большерѣцкъ. Уголь, которымъ нагружено было судно, былъ мокрый, такъ что мы едва не сгорѣли отъ начавшагося его разложенія. Къ счастію, что противный вѣтеръ не позволилъ намъ три дня выдти въ океанъ, а пришедшій тендеръ Кадьякъ привезъ извѣстіе, что шкуны Востокъ и нѣтъ въ Большерѣцкѣ. Поэтому назначеніе мое на несомнѣнную гибель было отмѣнено, и вскорѣ, 15-го числа, я былъ отправленъ въ Аянъ на нанятомъ американскомъ бригѣ «Noble».
Примѣчание. Для того, чтобы разсказъ А. П. Арбузова объ отражении англо-французской эскадры и десанта съ нея отъ Петропавловскаго порты былъ яснѣе, мы сочли необходимымъ приложить планъ этого порта съ обозначеніемъ на картѣ расположенія домовъ, батарей, числа пушекъ на нихъ, также наступающихъ кораблей непріятеля. Считаемъ нелишнимъ привести здѣсь нѣкоторыя къ плану поясненія. Авачинская бухта въ Камчаткѣ находится подъ 53° широты N и 176°24′ долготы O; бухта образуетъ превосходный, внутренній бассейнъ въ 10 миль діаметра. Въ этомъ отличномъ рейдѣ можетъ укрыться самый громадный въ мірѣ флотъ. Заливъ соединяется съ Восточнымъ океаномъ проходомъ съ южной стороны. Войдя въ заливъ черезъ проходъ, мы, на восточном берегу — встрѣчаемъ небольшой Петропавловскій портъ. Это нѣчто въ родѣ глухой улицы, открытой съ юга; длина 562 саж., ширина средн. 185 саж. Съ запада портъ окаймляется длиннымъ и узкимъ полуостровомъ, дл. до 100 саж., средняя ширина его 33 саж.; съ юго-востока вытягивается коса — от 14 до 16 саж. ширины; она лишь на нѣсколько футъ выше воды, но, во всякомъ случаѣ, замыкаетъ собой бухту.
Наконецъ, узкій бонъ запираетъ проходъ между косой и полуостровомъ. Такимъ образомъ эту бухту сама природа укрѣпила сильнѣе любого форта, воздвигнутаго искуснѣйшими инженерами. Здѣсь-то, за косой расположились въ дни боя русскіе фрегатъ „Аврора“ и транспорт „Двина“ — первый о 44, второй о 12 пушкахъ. Батарея № 2 въ 11 орудий на косѣ во время прилива поднималась надъ водой на 4 фута. Затѣмъ площадь воды предъ бухтой защищаема была еще двумя батареями: № 1, Шахова, въ шесть пушекъ и № 4, на Красномъ Ярѣ, въ 5 пушекъ. Далѣе къ сѣверу у подошвы горы Никольской, батарея № 7 въ пять орудій, и наконецъ у озера, внутри порта, за горою находилась батарея № 6 въ шесть орудий. Ред.
Примѣчанія править
- ↑ Геннадий Ивановичъ Невельской — тотъ самый, которому Россія обязана приобретеніем Амурскаго края по айхунскому трактату 16 мая 1858 г. Въ 1854 году Геннадій Ивановичъ приуготовилъ по рѣкѣ Амуру тотъ путь, по которому защищены бурега восточной Россіи отъ нападенія англо-французовъ и спасена Камчатка. А. П. Арбузовъ.
- ↑ Такъ, между прочимъ, я обучалъ быстрымъ построеніямъ и движеніямъ по сигналамъ горна; приучалъ къ фехтованію штыкомъ въ повѣшенныя шарообразныя цѣли, свитыя изъ соломы и сѣна, и служившія во время отдыха подушками. Употребленіемъ въ дѣло таковыхъ подушекъ я обязанъ указаніямъ гимнастовъ поляковъ, служившихъ матросами на корабляхъ черномоскаго флота. А. П. Арбузовъ.
- ↑ Не скрою и того оригинальнаго способа, какимъ я приучалъ матросовъ дѣйствовать разсыпнымъ строемъ въ мѣстности пересѣченной. Выбирая мѣстность гористую и лѣсную, я приглашалъ дѣвушекъ деревни гулять туда, выводилъ туда же команду и затѣмъ, приучая солдатиковъ прятаться за деревья, кусты и камни, дѣлалъ всякаго рода эволюціи разсыпанными солдатами, быстро окружалъ враговъ, мгновенно, по сигналамъ, дѣлалъ перемѣны фронта всѣмъ разсыпнымъ строемъ, двигалъ въ атаку, такъ чтобы ни одинъ врагъ не ушелъ и не укрылся. Шутя, весело, как бы играя лихие солдаты приобыкали къ бою на сушѣ, къ умѣнью примѣняться къ мѣстности. А враги собирались затѣмъ, послѣ ученья, ко мнѣ на дворъ, и здѣсь раздавались пѣсни, дребезжалъ барабанъ, шипѣла гребенка, и плясъ не переставалъ до поздней ночи. Всѣмъ этимъ поддерживалось въ моей командѣ самое веселое настроеніе духа, и мысль о предстоявшихъ въ ближайшемъ времени лишеніяхъ и опасностяхъ никому не туманила головы. А. П. Арбузовъ.
- ↑ Не могу не упомянуть съ глубочайшей признательностью о покойномъ Степанѣ Ѳедоровичѣ Соловьевѣ, пожертвованія котораго для солдатъ простирались свыше полъ-пуда злотомъ на амурскую экспедицію. Онъ же снабдилъ нижнихъ чиновъ сапогами, бѣльемъ и кирпичнымъ чаемъ, столь благодѣтельственнымъ для сибиряковъ. А. П. Арбузовъ.
- ↑ На этомъ фрегатѣ было 350 матросовъ, что составило значительное подкрѣпленіе командѣ Камчатскаго порта, не превышавшей 283 человѣкъ вмѣстѣ съ командою транспорта. А. П. Арбузовъ.
- ↑ Не лишнимъ считаю замѣтить, что мои предположенія, при бомбардировкѣ порта, оказались однако столь вѣрными, что г. Завойко, въ ночь съ 18-го на 19-е августа, сдѣлалъ распоряженіе о переноскѣ и перевозкѣ всей провизіи изъ магазиновъ внутрь порта и о погруженіи ея въ озеро. Къ счастію, что утомленные ночью люди не понадобились къ отраженію неприятеля. А. П. Арбузовъ.
- ↑ Всѣ числа, приводимыя мною, повѣрены съ мореходнымъ журналомъ фрегата «Аврора», находящимся въ архивѣ морского министерства, но не сходны съ числами, приведенными въ статьѣ «Морского Сборника» 1854 г. А. П. Арбузовъ.
- ↑ Этотъ почтенный іеромонахъ показалъ по время боя полнѣйшее мужество; онъ съ самаго начала дѣла оставался на шканцахъ и ростерахъ, ободрялъ матросовъ и хладнокровно считалъ сколько пролетало ядеръ. А. П. Арбузовъ.
- ↑ «Морской Сборникъ» 1855 г. сентябрь: «Физическое и нравственное мужество». Съ англійскаго. Въ этой статьѣ приведено, межу прочимъ сравненіе, что-де «адмиралъ Прейсъ боялся болѣе отвѣтственности, чѣмъ дитя — привидѣнія». Прейсъ отличался съ юныхъ лѣтъ безстрашіемъ. Будучи мичманомъ онъ, однажды, взобрался на самую вышку церкви св. Павла въ Лондонѣ и развѣсилъ тамъ платокъ, вызывая охотниковъ снять этотъ платокъ, но другихъ подобныхъ ему смѣльчаковъ не нашлось. А. П. Арбузовъ.
- ↑ Такъ поступили американцы; а вотъ какъ повелъ себя, при подобномъ же случаѣ, русский матросикъ. 18-го числа, послѣ перваго дѣла, на рейдъ безпечно выплылъ съ кирпичнаго завода нашъ ботъ; на немъ былъ боцманъ Усовъ съ женою и двумя дѣтьми и трое гребцовъ. Начальство порта было столь непредусмотрительно, что не дало знать на заводъ, чтобы на рейдъ не выходили — такъ какъ появился неприятель. Матросики наши, сидя на ботишкѣ, приняли выстрѣлы непріятеля за привѣственные салюты и спокойно подлыли къ судамъ. Ботикъ мгновенно былъ захваченъ. Въ 1855 г. одинъ изъ этихъ плѣнныхъ, матросъ 47-го фл. экипажа Семенъ Удаловъ бросается за бортъ непріятельскаго брига Obligado, чтобы не служить врагу противъ своихъ — въ возобновленномъ въ тотъ годъ движеніи непр. эскадры къ порту. Достойно замѣчанія, что первый кто сообщ. объ этомъ подвигѣ русскаго матроса былъ иноземецъ офицеръ съ брига Obligado, Ed. du Hailly (Revue des deux mondes т. XVII. вып. I, стр. 169—198). Въ Морскомъ Сборникѣ 1857 г. (кн. VII смѣсь, стр. 4—7) помѣщенъ разсказъ о томъ же товарищей Семена Удалова: они, будучи съ нимъ въ плѣну, видѣли какъ онъ не пошелъ, по зову командира-француза, къ пушкѣ, не захотѣлъ стрѣлять въ своихъ и съ прощальнымъ призывомъ къ своимъ собратьямъ не подымать рукъ противъ русскихъ, ринулся съ вантовъ въ море. Ред.
- ↑ Изъ этой партии солдатъ сибирскаго батольона, Сунцовъ, подползъ изъ-подъ горы и пулею прострѣлилъ — из-подъ бороды въ черепъ — голову английскаго лейтенанта Паркера. А. П. Арбузовъ.
- ↑ Здѣсь, между прочими, нашли послѣ дѣла обезумѣшаго отъ страха французскаго матроса съ фрегата «Laforte» — Pierre Landoirs. А. П. Арбузовъ.
- ↑ Строго и свято держась единой только правды не скрою и слѣдующаго факта, достовѣрность котораго подтвердятъ, какъ и все что я описалъ, многочисленные очевидцы (имена многихъ изъ нихъ въ разсказѣ моемъ названы). Послѣ боя — въ Петербургъ съ пышной реляціей былъ посланъ англійский флагъ въ качествѣ трофея, будто-бы вырваннаго изъ рукъ непріятеля. Но, увы! никто не видалъ этого флага въ рукахъ непріятеля, никто не исторгалъ его въ жару боя, англичане просто забыли его на берегу, а расторопный полиціймейстеръ Г***, когда уже и духу не было непріятельскаго, поднялъ флагъ и представилъ г. Завойкѣ мнимый трофей. Еще слово: за общимъ обѣдомъ 24-го августа 1854 г., всѣ чиновники и офицеры, участвовашіе въ оборонѣ потра, предлагали выдать мнѣ свидѣтельство, за ихъ подписями, въ томъ, что спасеніемъ порта они обязаны ни кому другому, какъ только мнѣ, Арбузову. Но я, отклонивъ отъ себя эту честь, просилъ только подтвердить настоящее заявленіе подъ присягою, тогда, когда то окажется нужнымъ. А. П. Арбузовъ.