Ромео и Джульетта (Шекспир; Михаловский)/ПСС 1899 (ДО)/Действие первое
| ← ПРОЛОГЪ | Ромео и Джульетта — Дѣйствіе первое | ДѢЙСТВIЕ ВТОРОЕ → |
| Оригинал: англ. The Tragedy of Romeo and Juliet. — Источникъ: Информаціонно-изслѣдовательская база данныхъ «Русскій Шекспиръ», Шекспиръ В. Ромео и Джульетта. Трагедія въ пяти дѣйствіяхъ. Переводъ Д. Михаловскаго // Полное собраніе сочиненій В. Шекспира въ переводѣ русскихъ писателей: Въ 3 т. / Подъ ред. Д. Михаловскаго. — СПб., 1899. — Т. 3. — С. 43—97. |
- Википроекты
ДѢЙСТВIЕ ПЕРВОЕ.
СЦЕНА I.
САМСОНЪ. Грегоріо, я ручаюсь, что мы не позволимъ плевать намъ въ лицо.
ГРЕГОРIО. Еще бы! лицо — не плевательница.
САМСОНЪ. Я хочу сказать, что когда насъ разсердятъ, мы живо выхватимъ мечи изъ ножонъ.
ГРЕГОРIО. А покуда ты живъ — не лѣзь на рожонъ.
САМСОНЪ. Когда меня выведутъ изъ себя, я скоръ на удары.
ГРЕГОРIО. Да только не скоро тебя можно вывести изъ себя — для ударовъ.
САМСОНЪ. Всякая собака изъ дома Монтекки выводитъ меня изъ себя.
ГРЕГОРIО. Выйти — значитъ двинуться съ мѣста, а быть храбрымъ — значитъ стоять крѣпко; поэтому, если ты выйдешь изъ себя, то струсишь и убѣжишь.
САМСОНЪ. Собака изъ дома Монтекки заставитъ меня стоять крѣпко; я точно въ стѣну упрусь, отбиваясь отъ каждаго мужчины или дѣвки изъ этого дома.
ГРЕГОРIО. Ну вотъ и видно, что ты — слабый рабъ: къ стѣнѣ припираютъ только слабѣйшихъ.
САМСОНЪ. Вѣрно; поэтому женщинъ, какъ болѣе слабые сосуды, всегда припираютъ къ стѣнѣ. Я буду отталкивать слугъ Монтекки отъ стѣны, а служанокъ прижимать къ стѣнѣ.
ГРЕГОРIО. Но вѣдь ссорятся-то наши господа, а мы — только ихъ слуги.
САМСОНЪ. Это все равно. Я выкажу себя тираномъ: поколотивъ мужчинъ, не дамъ пощады и дѣвкамъ: я сорву имъ головы.
ГРЕГОРIО. Сорвешь головы дѣвкамъ?
САМСОНЪ. Ну, да, или ихъ дѣвственность — понимай, какъ хочешь.
ГРЕГОРIО. Понимать должны тѣ, которыя почувствуютъ.
САМСОНЪ. Меня-то онѣ почувствуютъ; я постою за себя; я, какъ извѣстно, здоровый кусокъ мяса.
ГРЕГОРIО. Хорошо, что ты не рыба; будь ты рыбой — ты не годился бы ни къ чорту. Вынимай свой инструментъ: вонъ идутъ люди изъ дома Монтекки.
САМСОНЪ. Мое оружіе обнажено. Начинай ссору, а я буду сзади и тебя поддержу.
ГРЕГОРIО. Да ты убѣжишь!
САМСОНЪ. Обо мнѣ не безпокойся.
ГРЕГОРIО. Да я не безпокоюсь о тебѣ, чортъ возьми! Безпокоиться о тебѣ!
САМСОНЪ. Пусть законъ будетъ на нашей сторонѣ: пусть начнутъ они.
ГРЕГОРIО. Я нахмурю брови, когда они будутъ проходить мимо насъ; пусть они принимаютъ это, какъ хотятъ.
САМСОНЪ. То-есть какъ смѣютъ. Я закушу на нихъ палецъ, и будетъ имъ срамъ, если они стерпятъ это.
АБРАМО. Это вы на насъ закусили палецъ, синьоръ?
САМСОНЪ (обращаясь къ Грегоріо). На нашей сторонѣ будетъ законъ, если я скажу «да»?
ГРЕГОРIО. Нѣтъ.
САМСОНЪ. Нѣтъ, синьоръ, не на васъ, а просто закусилъ палецъ.
ГРЕГОРIО. Вы хотите затѣять ссору, синьоръ?
АБРАМО. Ссору? Какую ссору? Нѣтъ, синьоръ.
САМСОНЪ. Если желаете, то я къ вашимъ услугамъ, синьоръ. Я нахожусь въ услуженіи у господина, который не хуже вашего.
АБРАМО. Да и не лучше.
САМСОНЪ. Хорошо, синьоръ.
ГРЕГОРIО. Признайся, что лучше. Вотъ идетъ одинъ изъ родственниковъ моего господина.
САМСОНЪ. Да, лучше, синьоръ.
АБРАМО. Ты лжешь.
САМСОНЪ. Вынимайте мечи, если вы мужчины. Грегоріо, вспомни свой знаменитый ударъ. (Дерутся.)
БЕНВОЛIО. Прочь, глупцы! вложите свои мечи въ ножны; вы сами не знаете, что дѣлаете. (Выбиваетъ мечи у нихъ изъ рукъ.)
Съ мечомъ въ рукѣ, средь этихъ слугъ негодныхъ!
Поворотись, Бенволіо, взгляни
На смерть свою.
Я водворяю миръ,
Не болѣе. Вложи свой мечъ въ ножны,
Иль помоги разнять мнѣ эту сволочь.
Ты вынулъ мечъ — и говоришь о мирѣ!
Я ненавижу это слово такъ же,
Какъ адъ, какъ всѣхъ Монтекки и тебя.
Трусъ, защищайся! (Дерутся.)
Эй! алебардъ, дубинъ и бердышей!
Бей ихъ! Долой Монтекки, Капулетти!
Что тутъ за шумъ? Подайте длинный мечъ мой!
Костыль, костыль! Зачѣмъ тебѣ твой мечъ?
Мечъ, говорю! Идетъ старикъ Монтекки,
Своимъ клинкомъ размахиваетъ онъ,
Съ угрозой мнѣ.
Негодный Капулетти! (женѣ.)
Пусти меня!
Не ступишь ты ни шагу;
Не допущу, чтобъ лѣзъ ты на врага.
Мятежники, спокойствія враги,
Свои мечи позорящіе кровью
Согражданъ! Эй! — не слышатъ?.. Люди, звѣри,
Гасящіе огонь своей вражды
Губительной пурпурными струями
Изъ жилъ своихъ! Подъ страхомъ пытки, бросьте
Оружье изъ окровавленныхъ рукъ,
И слушайте разгнѣваннаго князя.
Три раза ужъ междоусобной распрей,
Изъ пустяковъ, ты старый Капулетти,
И ты, Монтекки, нарушали миръ
На улицахъ Вероны, заставляя
Ея гражданъ, степенный снявъ нарядъ,
За бердыши старинные схватиться,
Чтобъ во враждѣ закоренѣлой вашей
Участіе принять. Когда вы снова
Осмѣлитесь нарушить тишину
На улицахъ, то жизнію своею
Отвѣтите за возмущенный миръ.
На этотъ разъ всѣ остальные пусть
Уходятъ прочь; ты, старый Капулетти,
Иди со мной, а ты, Монтекки, въ наше
Судилище явись къ намъ, пополудни,
Чтобъ выслушать дальнѣйшій нашъ приказъ.
Всѣ — прочь отсель, подъ страхомъ смертной казни!
Кто поднялъ вновь старинную вражду?
Ты былъ ли здѣсь, когда возникла ссора?
Нѣтъ; вашего врага и ваши слуги
Ужъ собрались, когда я подошелъ;
Я ихъ хотѣлъ разнять, но въ тотъ моментъ
Запальчивый Тибальдо появился,
Съ мечомъ въ рукѣ; онъ оскорблялъ меня,
Надъ головой своей мечомъ махая
По воздуху, который лишь свистѣлъ,
Въ отвѣтъ ему, какъ будто бы съ презрѣньемъ.
Межъ тѣмъ какъ мы обмѣнивались съ нимъ
Ударами; все болѣе стекалось
Народа съ двухъ враждующихъ сторонъ,
Чтобы принять участье въ общей свалкѣ,
Покуда ихъ не рознялъ герцогъ нашъ.
Не видѣлъ ли сегодня ты Ромео?
Какъ рада я, что не было его
При этой дракѣ! Гдѣ же онъ?
Синьора,
За часъ предъ тѣмъ, какъ въ золотомъ окнѣ
Востока ликъ свой солнце показало,
Взволнованный я вышелъ побродить
И въ фиговой той рощѣ, что на западъ
Отъ города лежитъ, я увидалъ
Въ столь ранній часъ ходившаго Ромео.
Направился къ нему я, но, меня
Замѣтивши, онъ скрылся въ чащѣ лѣса.
Я понялъ, по себѣ судя, что онъ
Находится въ томъ состояньи духа,
Въ которомъ мы желаемъ тѣмъ сильнѣй
Уйти отъ всѣхъ, чѣмъ болѣе насъ ищутъ;
И, занятый самимъ собой, не сталъ
Мѣшать ему, своимъ отдавшись думамъ.
Я радъ былъ самъ избѣгнуть встрѣчи съ тѣмъ,
Кто отъ меня бѣжалъ, желая скрыться.
Ужъ много разъ его видали въ рощѣ,
Въ часы утра; холодную росу
Слезами тамъ усиливалъ Ромео,
И новыхъ тучъ онъ къ тучамъ прибавлялъ
Туманами своихъ глубокихъ вздоховъ.
Но только лишь востока дальній край
Освѣтится всерадующимъ солнцемъ,
Едва оно тѣнистые покровы
Приподнимать начнетъ съ одра Авроры,
Мой грустный сынъ спѣшитъ уйти домой —
И въ комнатѣ своей одинъ запрется;
Онъ свѣтъ дневной оттуда гонитъ вонъ,
Всѣ окна тамъ онъ плотно закрываетъ
И создаетъ искусственную ночь.
До мрачнаго отчаянья Ромео
Уныніе такое доведетъ,
Коль кто его совѣтомъ не спасетъ,
Не устранитъ его тоски причину.
Вы знаете ее, мой милый дядя?
Не знаю и узнать я не могу
Отъ самого Ромео.
Вы пытались
Настойчиво разспрашивать его?
Разспрашивалъ и самъ, и чрезъ друзей,
Но въ чувствахъ здѣсь онъ самъ себѣ совѣтникъ;
Хорошій ли — не стану говорить,
Но только онъ такъ скрытенъ, недоступенъ,
Какъ почка, гдѣ сидитъ уже червякъ,
Когда она еще не развернула
На воздухѣ прекрасныхъ лепестковъ
И красоты не посвятила солнцу.
Когда бы намъ узнать лишь — отчего
Тоскуетъ онъ, спасли бы мы его.
А, вотъ онъ самъ. Уйдите; — постараюсь
Узнать его печаль, но не ручаюсь.
О если бъ ты добился — чѣмъ она
Въ немъ вызвана! Идемъ, идемъ, жена.
Кузенъ мой, съ добрымъ утромъ!
Развѣ рано?
Лишь девять.
Ахъ, печальные часы
Такъ тянутся! То — не отецъ ли мой
Поспѣшно такъ отсюда удалился?
Да, то былъ онъ. Что за печаль такъ длитъ
Твои часы?
Отсутствіе того,
Что придаетъ имъ быстрое теченье.
Влюбленъ?
Не то...
Лишенъ любви?
Лишенъ
Взаимности.
Подобная любовь,
Прекрасная по виду, быть должна
Такъ тяжела, мучительна на дѣлѣ.
Увы, любовь, хотя она слѣпа,
Безъ глазъ найдетъ, какими ей путями
Дойти до насъ и властвовать надъ нами.
Гдѣ будемъ мы обѣдать? — Горе мнѣ!
Что тутъ была за драка? Впрочемъ, нѣтъ,
Не говори: я слышалъ все; съ враждою
Сопряжено такъ много здѣсь тревогъ,
Но больше ихъ съ любовью... О, любовь
Жестокая! о любящая злоба!
Изъ ничего создавшееся нѣчто!
О, грустное веселье, суета
Серьезная, безформенный хаосъ
Красивыхъ формъ, свинцовое перо,
Блестящій дымъ, морозящее пламя,
Болящее здоровье, сонъ неспящій,
Котораго и сномъ нельзя назвать!
Такую вотъ я чувствую любовь,
Не чувствуя въ такой любви отрады.
Ты не смѣешься?
Нѣтъ, скорѣе плачу.
О чемъ же это, добрая душа?
О горести, твою гнетущей душу.
Причина этой горести — любовь.
Мнѣ тяжело отъ собственныхъ печалей,
И хочешь ты свою прибавить къ нимъ,
Избытокъ ихъ усиливъ состраданьемъ.
Любовь есть дымъ, поднявшійся отъ вздоховъ;
Она — огонь, сверкающій въ глазахъ
Любовниковъ; въ тревогѣ, это — море,
Которое питаютъ слезы ихъ.
Что далѣе? То — хитрое безумье,
Желчь горькая, которая насъ душитъ,
И сладость, что поддерживаетъ насъ.
Прощай.
Постой, и я пойду съ тобою, —
Обидно мнѣ, когда ты такъ уйдешь.
Я потерялъ себя, я не Ромео,
Его здѣсь нѣтъ, онъ гдѣ-нибудь...
Скажи
Серьезно мнѣ: кто та, кого ты любишь?
Потребуй-ка, чтобъ человѣкъ больной,
Въ страданіяхъ, составилъ завѣщанье:
Какъ слово то больного поразитъ!
Но, мой кузенъ, скажу тебѣ серьезно:
Я женщину люблю.
Своей догадкой
Я въ цѣль попалъ.
О, ты стрѣлокъ искусный! —
Прекрасна та, кого я такъ люблю.
Чѣмъ лучше цѣль — попасть въ нее тѣмъ легче.
Ну, тутъ, кузенъ, ты промахъ далъ: въ нее
Нельзя попасть стрѣлою Купидона, —
Діаны умъ ей данъ, невинность въ ней
Защищена броней несокрушимой,
Ей дѣтскій лукъ любви не повредитъ.
Она къ рѣчамъ любовнымъ равнодушна,
Нахальныхъ глазъ не можетъ выносить,
И золотомъ, что въ искушенье вводитъ
Порой святыхъ, ее не соблазнить.
О, красотой она богата, — вмѣстѣ
Бѣдна она — тѣмъ, что когда умретъ,
Богатство то напрасно пропадаетъ.
Иль поклялась она остаться въ дѣвствѣ?
Да; и къ большой потерѣ поведетъ
Безплодное такое воздержанье:
Вѣдь, цѣлое потомство въ ней умретъ,
Заранѣе лишась существованья.
Она чиста, прекрасна и умна, —
Но для того ль всѣ эти совершенства,
Чтобъ, ввергнувши въ отчаянье меня,
Тѣмъ въ небесахъ ей заслужить блаженство?
Безбрачія обѣтъ она дала;
Я умерщвленъ суровымъ тѣмъ обѣтомъ,
Хотя живу и говорю объ этомъ.
Послушай, другъ, забудь о ней и думать.
О, научи, какъ это сдѣлать мнѣ!
Глазамъ дай волю, на другихъ красавицъ
Вниманье обрати.
Вотъ средство — чаще
О красотѣ ея мнѣ вспоминать!
Такъ маски, что лица прекрасныхъ женщинъ
Касаются, наводятъ насъ на мысль
О красотѣ, таящейся подъ ними.
Тотъ, кто ослѣпъ, не можетъ позабыть
Сокровища утраченнаго зрѣнья.
О, покажи красавицу ты мнѣ —
Изъ ряда вонъ — и красота ея
Послужитъ мнѣ лишь памятною книжкой,
Гдѣ буду я читать черты другой,
Что красотой ее такъ превосходитъ.
Прощай; меня не можешь научить
Забвенью ты.
Я научу, иль буду
До гроба я въ долгу передъ тобой.
СЦЕНА II.
Такой же штрафъ наложенъ на Монтекки,
Какъ на меня; и намъ, двумъ старикамъ,
Я думаю, не трудно бы жить въ мирѣ.
Обоихъ васъ глубоко уважаютъ,
И очень жаль, что длится вашъ раздоръ.
Но что же вы на сватовство мое
Мнѣ скажете?
То, что сказалъ ужъ прежде:
Что дочь моя едва вступила въ свѣтъ,
Ей нѣтъ еще четырнадцати лѣтъ;
Когда краса еще двухъ лѣтъ увянетъ —
Для ней пора невѣстой быть настанетъ.
Есть матери моложе, чѣмъ она.
За то онѣ и блекнутъ слишкомъ рано.
Я всѣ мои надежды схоронилъ,
Она — одна моя надежда въ мiрѣ.
Но, милый мой Парисъ, понравьтесь ей,
Ея любви добиться постарайтесь:
Согласіе мое заключено
Въ согласіи и выборѣ Джульетты.
Сегодня пиръ вечерній я даю,
По старому обычаю семейства,
И множество гостей я пригласилъ,
Изъ тѣхъ, кого люблю я; въ томъ числѣ
Вы будете моимъ желаннымъ гостемъ.
И я васъ жду; придите въ эту ночь
Въ мой скромный домъ, чтобъ на земныя звѣзды
Тамъ посмотрѣть, которыхъ яркій блескъ
Сіянье звѣздъ небесныхъ затмеваетъ.
Васъ у меня то наслажденье ждетъ,
Что юноши такъ чувствуютъ весною,
Когда она, цвѣтущая, идетъ
За скучною, медлительной зимою.
Тамъ въ цвѣтникѣ изъ почекъ молодыхъ
Вы видомъ ихъ прекраснымъ насладитесь;
Прислушайтесь ко всѣмъ и присмотритесь —
И выберите лучшую изъ нихъ.
И дочь моя тамъ будетъ межъ другими
Для счета лишь: она — ничто предъ ними.
Пойдемте, графъ. (слугѣ.) А ты скорѣй ступай
По городу; ищи и приглашай
Всѣхъ, кто вотъ здѣсь записанъ въ спискѣ этомъ;
Скажи, что жду ихъ съ лаской и привѣтомъ.
Отыскать тѣхъ, чьи имена здѣсь записаны? А тутъ написано, чтобы башмачникъ принимался за аршинъ, а портной за шило; чтобы рыбакъ орудовалъ кистью, а живописецъ — неводомъ. Меня послали найти тѣхъ, чьи имена здѣсь записаны; но мнѣ не отыскать — кто же именно записанъ тутъ. Я долженъ обратиться къ ученымъ людямъ. А, вотъ они кстати!
Одинъ огонь теряется въ другомъ,
Страданіе страданьемъ уменьшится;
Коль голова твоя идетъ кругомъ,
Заставь ее обратно закружиться;
Одна печаль другою исцѣлится:
Пусть новый ядъ въ глаза твои войдетъ —
И прежняя зараза пропадетъ.
Пользителенъ тутъ придорожникъ твой.
Гдѣ? для чего?
Для поврежденной кости
Твоей ноги.
Да ты сошелъ съ ума?
Нѣтъ, не сошелъ, а хуже чѣмъ сошелъ:
Я заключенъ въ тюрьму, лишенъ я пищи,
Истерзанъ я, измученъ. (Подходящему слугѣ.) Здравствуй, милый.
СЛУГА. Здравствуйте, синьоръ. Скажите, пожалуйста, вы читать умѣете?
Мою судьбу въ несчастіи моемъ.
СЛУГА. Вы могли выучиться этому безъ книгъ, а я спрашиваю — умѣете ли вы читать то, что написано.
Да, если знаю буквы и языкъ.
СЛУГА. Вы отвѣчаете честно. Счастливо оставаться.
Постой, любезный, я читать умѣю.
«— Синьор Мартино съ женою и дочерьми; графъ Ансельмо и его прекрасныя сестры; вдова синьора Витрувіо; синьоръ Плаченціо и его милыя племянницы; Меркуціо и его братъ Валентинъ; мой дядя Капулетти, его жена и дочери; моя прекрасная племянница Розалина; Ливія; синьоръ Валенціо и его кузенъ Тибальдо, Лючіо и веселая Елена».
Прекрасное общество. А куда оно приглашено?
СЛУГА. Наверхъ.
РОМЕО. Куда?
СЛУГА. На ужинъ, въ нашъ домъ.
РОМЕО. Въ чей это?
СЛУГА. Въ домъ моего господина.
РОМЕО. Мнѣ слѣдовало бы спросить прежде всего, кто твой господинъ.
СЛУГА. Я отвѣчу вамъ и безъ вопроса. Мой господинъ — знатный и богатый Капулетти; и если вы не принадлежите къ фамиліи Монтекки, то я прошу васъ, приходите осушить стаканчикъ вина. Счастливо оставаться.
На вечерѣ у Капулетти будутъ
И Розалина милая твоя,
И первыя красавицы Вероны:
Иди туда и безпристрастнымъ взоромъ
Сравни ее съ другими, на кого
Я укажу, и бѣлый лебедь твой
Окажется вороною простой.
Коль ересью подобной заразятся
Мои глаза, то пусть они умрутъ;
Пускай въ огонь ихъ слезы превратятся,
Еретиковъ, отступниковъ сожгутъ!
Чтобы была красавица другая
Прекраснѣе возлюбленной моей?
Нѣтъ, — солнце, все на свѣтѣ созерцая,
Не видѣло другой подобной ей.
Ты не видалъ еще другихъ съ ней рядомъ,
Она одна твоимъ владѣла взглядомъ;
На чашечкахъ кристальныхъ глазъ твоихъ
Взвѣсь видъ ее съ наружностью другихъ —
И красоты найдешь ты очень мало
Въ томъ, что твой взоръ донынѣ чаровало.
Пойду туда, но только не затѣмъ,
Чтобъ на другихъ красавицъ любоваться:
Я буду тамъ своею восторгаться.
СЦЕНА III.
Кормилица, гдѣ дочь моя? Зови
Ее ко мнѣ.
Невинностью моей въ двѣнадцать лѣтъ
Клянусь, что я уже звала ее.
Ягненочекъ, порхающая птичка!
О, Господи, да гдѣ жъ она? — Джульетта!
Что тамъ еще? кто кличетъ?
Ваша мать.
Я здѣсь. Что вамъ угодно?
Вотъ въ чемъ дѣло...
Кормилица, оставь насъ; нужно намъ
Поговорить наединѣ. — Постой, вернись.
Я вспомнила, что слѣдуетъ тебѣ
Присутствовать при нашемъ разговорѣ.
Ты знаешь, что Джульетта подросла...
Ее года часъ въ часъ я сосчитаю.
Ей нѣтъ еще четырнадцати лѣтъ.
Да, это вѣрно. Я отдать готова
Четырнадцать зубовъ моихъ, что такъ.
(Четырнадцать тутъ только для прикрасы,
Ихъ у меня всего четыре). Сколько
Осталось до Петрова дня?
Еще
Двѣ съ небольшимъ недѣли остается.
Ну, ровно двѣ, иль съ небольшимъ, а только
Четырнадцать исполнится ей лѣтъ
Въ канунъ Петрова дня; моей Сусаннѣ
Ровесница она, — да упокоитъ
Всѣ души христіанскія Господь!
Сусанна съ Нимъ; была я недостойна
Имѣть ее. Такъ вотъ, — я говорю,
Что въ ночь передъ Петровымъ днемъ Джульеттѣ
Исполнится четырнадцать какъ разъ.
Да, именно, я твердо это помню.
Теперь прошло одиннадцать годовъ,
Со времени землетрясенья; мы
Тогда ее отъ груди отымали.
Вѣкъ не забыть мнѣ дня того; изъ всѣхъ
Онъ дней въ году мнѣ памятнымъ остался.
Полынью я намазала соски —
И сѣла съ ней у стѣнки голубятни,
На солнышкѣ. Васъ не было въ тотъ день:
Вы въ Мантую уѣхали съ супругомъ.
(Как хороша-то память у меня!)
Когда дитя попробовало груди,
Съ полынью, и почувствовало горечь, —
Бѣдняжечка, какъ сморщилась она!
Грудь бросила, и въ этотъ самый мигъ
Вдругъ зашаталась наша голубятня.
Я — прочь скорѣй, — давай Богъ только ноги!
Съ тѣхъ поръ прошло одиннадцать годовъ —
Она тогда стоять уже умѣла.
Нѣтъ, что я! ужъ ходить могла и бѣгать,
Цѣпляяся за что-нибудь. Она
Себѣ ушибла лобикъ наканунѣ
Того же дня; а мужъ мой — весельчакъ
Покойникъ былъ — взялъ на руки ребенка
И говоритъ: «ты личикомъ упала,
А вотъ, когда ты будешь поумнѣй,
То будешь падать навзничь. — Такъ ли, Джуля?»
И дурочка, божусь вамъ, перестала
Тотчасъ же плакать и сказала: «да».
Вотъ видите, какъ шутка помогаетъ.
Хоть прожила бъ я тысячу годовъ,
Я этого бъ до гроба не забыла.
«Не такъ ли, Джуля?» онъ спросилъ; малютка
Сдержала слезы и сказала: «да».
Довольно ужъ объ этомъ, перестань,
Пожалуйста.
Перестаю, синьора.
Но не могу отъ смѣха удержаться,
Лишь вспомню — какъ, оставивши свой плачъ,
Она сказала «да», а вѣдь, у ней
Большущая на лбу вскочила шишка —
Она ушиблась больно и навзрыдъ
Заплакала. Онъ говоритъ: «на личико
Упала ты, — когда же подростешь,
То будешь падать навзничь. Такъ ли, Джуля?»
Она сдержалась и сказала: «да».
Сдержись и ты, прошу тебя.
Ну, ладно.
Не буду больше. Богъ тебя храни!
Изъ тѣхъ дѣтей, которыхъ я кормила,
Ты у меня была красивѣй всѣхъ.
Ахъ, если бъ мнѣ твоей дождаться свадьбы.
Объ этомъ вотъ предметѣ и хочу я
Поговорить. Джульетта, дочь, скажи мнѣ,
Желаешь ли ты выйти замужъ?
Мнѣ
Не грезится объ этой чести.
Чести!
Когда бъ не я кормилицей твоей
Единственной была, тогда бъ сказала,
Что разумъ ты всосала съ молокомъ.
Ну, такъ теперь подумай о замужствѣ.
Въ Веронѣ есть почтенныя синьоры,
Ужъ матери, которыя моложе
Тебя, Джульетта; да и я сама
Давно была ужъ матерью въ тѣ лѣта,
Въ какія ты въ дѣвицахъ остаешься.
Вотъ дѣло въ чемъ: графъ молодой Парисъ
Твоей руки желаетъ.
Ахъ, Джульетта,
Вотъ человѣкъ! такой-то человѣкъ,
Что равнаго нельзя найти на свѣтѣ!
Изъ воска точно вылѣпленъ!
Въ Веронѣ
Цвѣтка такого лѣтомъ не бываетъ.
Да, истинно цвѣтокъ, какъ есть цвѣтокъ!
Что жъ скажешь мнѣ, Джульетта? Можешь ли
Ты полюбить его? У насъ сегодня
На вечерѣ увидишь ты Париса.
Внимательно прочти тогда всю книгу
Его лица, всмотрись въ его черты,
Что вписаны рукою красоты,
И примѣчай — какъ всѣ онѣ согласны
Одна съ другой; а если въ чемъ неясны
Покажутся — его глаза прочтешь:
Тогда ты все неясное поймешь.
Для полноты той книги драгоцѣнной,
Не связанной, обложка ей нужна
Такъ точно, какъ для рыбы глубина,
И красота наружная должна
Дать видъ красѣ, отъ взоровъ сокровенной.
Для большинства становится цѣннѣй
Вся книга отъ богатства переплета;
Достоинства тутъ раздѣляютъ съ ней,
Въ глазахъ толпы, застежки, позолота;
Такъ точно все, чѣмъ обладаетъ графъ,
Раздѣлишь ты, въ союзѣ съ нимъ, нимало
Не потерявъ того, чѣмъ обладала.
Не потерявъ! прибытокъ тутъ одинъ —
Вѣдь, женщины толстѣютъ отъ мужчинъ.
Ну, говори, Джульетта, поскорѣй
Какъ нравится тебѣ любовь Париса?
Я разсмотрю его, чтобъ полюбить,
Когда любовь тѣмъ можно возбудить,
При чемъ, смотрѣть позволю я глазамъ,
На сколько лишь угодно это вамъ.
СЛУГА. Синьора, гости собрались, столъ для ужина накрытъ, васъ ждутъ, спрашиваютъ синьорину, кормилицу проклинаютъ въ буфетѣ. Суматоха страшная, я долженъ итти прислуживать. Ради Бога, идите скорѣе.
Сейчасъ идемъ. — Джульетта, графъ ужъ тамъ!
Иди, мой свѣтъ, къ твоимъ счастливымъ днямъ
Ночей тебѣ счастливыхъ я желаю.
СЦЕНА IV.
Сказать ли намъ при входѣ что-нибудь,
Иль просто такъ войти, безъ предисловій?
Они теперь не въ модѣ; Купидонъ,
Съ повязкой на глазахъ, съ татарскимъ лукомъ
Раскрашеннымъ, предъ нами не идетъ,
Пугая дамъ, какъ пугало воронье.
Не нужно никакихъ прологовъ намъ
Съ запинками, подсказанныхъ суфлеромъ.
Пусть насъ онѣ считаютъ, чѣмъ хотятъ;
Мы только въ тактъ пройтися ихъ заставимъ
Да и уйдемъ оттуда.
Дайте факелъ —
Не до прыжковъ теперь мнѣ; на душѣ
Такъ тяжело; нести я факелъ буду.
Нѣтъ, милый мой, ты долженъ танцовать.
Я не могу; — вы въ бальныхъ башмакахъ,
На тоненькихъ подошвахъ; у меня же
Тоска лежитъ на сердцѣ, какъ свинецъ;
Она меня приковываетъ къ полу,
Я двинуться не въ силахъ.
Ты влюбленъ —
Ну, такъ займи ты крылья у Амура
И воспари высоко надъ землей.
Его стрѣлой я раненъ слишкомъ тяжко,
Чтобы парить на этихъ легкихъ крыльяхъ.
Оцѣпенѣвъ отъ горя, не могу
Подняться я надъ цѣпенящимъ горемъ,
И падаю подъ бременемъ его.
Упавши съ этимъ бременемъ, ты самъ
Обременишь любовь: она нѣжна,
Не вынесетъ подобнаго давленья.
Любовь нѣжна? Нѣтъ, черезчуръ сурова,
Груба, буйна и колется, какъ тернъ.
Когда любовь съ тобою такъ сурова,
То самъ ты будь съ любовію суровъ;
Коли ее, когда она колюча —
И съ ногъ собьешь, и побѣдишь любовь.
Давайте-ка футляръ мнѣ на лицо, (надѣваетъ маску.)
На маску — маску. Вотъ такъ образина!
Пусть надо мной смѣются, — мнѣ-то что?
Пусть за меня краснѣетъ этой хари
Нависшій лобъ.
Ну, что же? Постучимся,
Да и войдемъ.
Подайте факелъ мнѣ.
Пусть шалуны съ веселымъ, легкимъ сердцемъ
Ногой тростникъ бездушный шевелятъ,
А я, держась пословицы старинной,
Свѣтить вамъ буду и смотрѣть: забава
Веселая, а я — совсѣмъ пропалъ.
Когда попалъ ты въ тину, то тебя
Мы вытащимъ изъ этого болота,
Изъ этой, съ позволенія сказать,
Любви, гдѣ ты увязъ по горло. Ну же,
Мы ходимъ днемъ съ огнемъ.
Ты вздоръ городишь.
Я говорю, что понапрасну жжемъ
Мы факелы свои, какъ лампы днемъ,
Не двигаясь впередъ; пойми, Ромео,
Намѣреніе доброе у насъ,
А въ этомъ смысла болѣе въ пять разъ,
Чѣмъ въ нашихъ всѣхъ способностяхъ душевныхъ.
Съ намѣреніемъ добрымъ мы идемъ
На маскарадъ, — но нѣтъ въ томъ вовсе смысла.
А почему? позволено спросить?
Въ ночь прошлую мнѣ снился сонъ.
Мнѣ — тоже.
Что жъ видѣлъ ты во снѣ?
Что очень часто
Сновидцы лгутъ.
Но истины имъ снятся.
О, вижу я, что у тебя была
Царица Мэбъ, волшебницъ повитуха.
Она совсѣмъ малютка: вся она
Не болѣе агатоваго камня
У старшины на пальцѣ; разъѣзжаетъ
На атомахъ, запряженныхъ гуськомъ,
Въ своемъ возкѣ воздушномъ, по носамъ
Людей, что спятъ. Въ его колесахъ спицы
Устроены изъ пауковыхъ ногъ,
Изъ крылышекъ кузнечиковъ — покрышка,
Изъ паутинокъ тоненькихъ — постромки,
Изъ луннаго сіянья — хомуты,
Хлыстъ — изъ сверчковой косточки для ручки
И пленочки тончайшей для бича.
Ея возница — крошечный комаръ
Въ кафтанѣ сѣромъ; онъ гораздо меньше
Тѣхъ червяковъ, что ползаютъ порой
По пальчику лѣнивому дѣвицы.
Ея возокъ — пустой лѣсной орѣхъ;
Устроенъ онъ искусницею-бѣлкой
Иль червякомъ, которые для фей
Работали издревле колесницы.
Въ такомъ-то вотъ парадѣ, по ночамъ,
Царица Мэбъ въ мозгу влюбленныхъ мчится, —
Любовные тогда имъ снятся сны;
Иль скачетъ по колѣнямъ царедворцевъ —
И грезятся имъ низкіе поклоны;
Иль у судьи по пальцамъ — и ему
Приснятся взятки; иль по губкамъ дамъ —
И грезятся тогда имъ поцѣлуи;
(Но эти губки часто злая Мэбъ
Прыщами покрываетъ за пристрастье
Ихъ къ лакомствамъ); иль по носу вельможи
Проѣдетъ — и во снѣ онъ чуетъ запахъ
Благоволенья новаго къ нему;
А иногда задѣнетъ носъ попа,
Щетинкой отъ хвоста свиньи — и тотчасъ
Другой приходъ пригрезится ему;
Порой она проѣдется по шеѣ
У спящаго солдата — и во снѣ
Онъ видитъ битвы, приступы, засады,
Испанскіе клинки, пиры и кубки
Въ пять футовъ глубиной; затѣмъ опять
Почудится ему громъ барабановъ, —
Онъ вздрогнетъ и съ проклятіемъ проснется,
Въ испугѣ, и, молитву прочитавъ,
Опять заснетъ. Она же, эта Мэбъ,
Въ ночную пору гривы заплетаетъ
У лошадей и въ грязные комки
Ихъ волосы сбиваетъ; если жъ ихъ
Распутать, то бѣда грозитъ большая.
Она же, вѣдьма, давитъ тѣхъ дѣвицъ,
Что навзничь спятъ, заранѣ пріучая
Ихъ къ тяжести, и дѣлаетъ изъ нихъ
Хорошихъ женъ.
Да замолчишь ли ты,
Меркуціо? Вѣдь, говоришь ты вздоръ.
Да, вѣрно: я о грезахъ говорю,
Исчадіяхъ незанятаго мозга,
Изъ ничего зачавшихся въ пустой
Фантазіи. Она эѳира тоньше
Измѣнчивѣй, чѣмъ вѣтеръ, что сперва
Холодную грудь сѣвера ласкаетъ,
И вдругъ затѣмъ, разгнѣванный, летитъ
Оттуда прочь, поворотивъ лицо
Къ странамъ росой увлаженнаго юга.
И вѣтеръ тотъ сбиваетъ съ толку насъ.
Чего мы ждемъ? Тамъ, вѣрно, конченъ ужинъ
И слишкомъ поздно мы придемъ.
А я
Боюсь, что слишкомъ рано; душу мнѣ
Какое-то предчувствіе тревожитъ:
Мнѣ кажется, что надо мной виситъ
Въ созвѣздіяхъ какая-то угроза,
Что этотъ пиръ лишь горькое начало
Моей судьбы, и кончится она
Безвременной, насильственною смертью.
Но пусть моей ладьею правитъ Тотъ,
Кто держитъ руль ея въ своей десницѣ.
Впередъ, синьоры.
Бейте въ барабанъ.
СЦЕНА V.
1-ЫЙ СЛУГА. Гдѣ Потпанъ? Зачѣмъ онъ не помогаетъ убирать? Вѣдь, его дѣло перемѣнять тарелки и вытирать столы!
2-ОЙ СЛУГА. Когда вся чистая работа лежитъ на рукахъ только одного или двухъ человѣкъ и эти руки не умыты, выходитъ только грязь одна.
1-ЫЙ СЛУГА. Прочь эти складные стулья, отодвиньте этотъ буфетъ, да присматривайте за посудой. — Пожалуйста, прибереги мнѣ кусочекъ марципана, да будь другъ: вели привратнику пропустить сюда Сусанну и Ленору. — Антонъ! Потпанъ!
3-ИЙ И 4-ЫЙ СЛУГИ. Здѣсь! Сейчасъ!
1-ЫЙ СЛУГА. Васъ ищутъ, зовутъ, ждутъ, требуютъ въ залѣ!
3-IЙ СЛУГА. Мы не можемъ быть и тутъ, и тамъ въ одно время. Живо, ребята, пошевеливайтесь. Кто дольше проживетъ, тотъ все заберетъ.
Пожалуйте, привѣтъ вамъ, господа.
Всѣ дамы, у которыхъ на ногахъ
Мозолей нѣтъ, попляшутъ съ вами. А,
Сударыни! посмотримъ — кто изъ васъ
Откажется отъ танцевъ; если станетъ
Жеманиться которая-нибудь,
То поклянусь, что есть у ней мозоли.
Не правда ли, я ловко васъ поддѣлъ?
(Маскамъ.) Привѣтъ мой вамъ, синьоры! —
Было время,
Когда и я красавицамъ въ ушко
Нашептывалъ плѣнительныя рѣчи,
Подъ маскою. Оно уже прошло,
Прошло, прошло. (къ Ромео и маскамъ.)
Я радъ вамъ, господа.
Ну, музыканты, начинать! — прошу
Раздвинуться; дѣвицы, танцовать!
Эй вы, болваны, свѣта больше! прочь
Столы! Огонь въ каминѣ погасить:
И безъ него тутъ стало слишкомъ жарко.
Вотъ подлинно, что кстати подошла
Нежданная забава. (Дядѣ.) Нѣтъ, сиди,
Сиди, мой добрый дядя; время танцевъ
Прошло для насъ съ тобою. Какъ давно
Въ послѣдній разъ мы надѣвали маски?
Навѣрное, лѣтъ тридцать.
Что ты, полно!
Не можетъ быть, чтобъ такъ давно; со свадьбы
Люченціо прошло лѣтъ двадцать пять,
Не болѣе, когда бъ ни приходился
День Троицы. Въ послѣдній разъ тогда
Мы были въ маскахъ.
Больше; сынъ его
Гораздо старше: тридцать лѣтъ ему.
Толкуй! вѣдь, сынъ назадъ тому два года
Еще имѣлъ опекуна.
Кто эта дама,
Что подала тому мужчинѣ руку?
СЛУГА. Не знаю, синьоръ.
Свѣтильники померкли передъ нею;
Какъ на серьгѣ нубіянки алмазъ,
Она во тьмѣ блеститъ красой своею,
Безцѣнною, доступной лишь для глазъ,
Не созданныхъ для обладанья ею.
Красавица толпой окружена:
Какъ бѣлая голубка тамъ она,
Когда вокругъ вороны соберутся.
Пусть лишь она окончитъ танецъ свой —
Я подойду, чтобъ грубою рукой
Ея руки божественной коснуться.
Любилъ ли я когда до этихъ поръ?
О, отрекись отъ этого, мой взоръ!
Вѣдь, истинныхъ красавицъ эти очи
Не видѣли до настоящей ночи.
По голосу, Монтекки это. — Мальчикъ!
Подай, мой мечъ! Какъ! негодяй дерзнулъ
Войти сюда, подъ шутовскою маской,
Чтобъ надъ семейнымъ нашимъ празднествомъ
Нахально такъ и нагло издѣваться!
Клянуся честью рода моего,
Я не сочту грѣхомъ — убить его!
Изъ-за чего бушуешь ты, племянникъ?
Въ чемъ дѣло?
Дядя, это вотъ — Монтекки,
Нашъ врагъ, подлецъ, забравшійся сюда,
Чтобы надъ нашимъ праздникомъ глумиться.
Ромео этотъ юноша?
Да, онъ, —
Онъ, негодяй Ромео.
Успокойся,
Оставь его, не задѣвай; вѣдь, онъ
Ведетъ себя, какъ должно дворянину;
И, говоря по правдѣ, вся Верона
Гордится имъ, какъ юношею честнымъ
И хорошо воспитаннымъ, — и я
За всѣ богатства города Вероны,
Не допущу, чтобъ въ домѣ у меня
Нанесена ему была обида.
Итакъ, сдержись, не замѣчай его:
Я такъ хочу. Когда ты уважаешь
Желанія мои, то видъ веселый
Прими, не хмурься, — это неумѣстно
На праздникѣ.
Какъ разъ умѣстно, если,
Въ числѣ гостей, забрался негодяй
И выносить его я не желаю.
Перенесешь. Заносчивый мальчишка!
Я говорю, перенесешь. — Ступай,
Кто здѣсь хозяинъ: я иль ты? ступай!
Переносить его ты не желаешь!
О, Господи! переполохъ ты хочешь
Произвести среди моихъ гостей?
Затѣять шумъ? Довольно, будь мужчиной.
Но, дядя, это стыдъ.
Ступай, ступай
Ты — дерзкій мальчикъ. Стыдно? въ самомъ дѣлѣ?
Не доведетъ задоръ твой до добра.
Перечить мнѣ! Какъ разъ нашелъ ты время.
Отлично вы сказали. (Къ Тибальду.) Ну, ступай,
Молокососъ, да не шуми, иначе...
Прибавьте свѣчъ! (Тибальду.) Ну какъ тебѣ не стыдно!
Я усмирю тебя! (гостямъ.) Ну, веселѣе,
Мои друзья!
Невольное терпѣнье
И вольный гнѣвъ приходятъ въ столкновенье,
И тѣло все мое отъ нихъ дрожитъ.
Привѣтливый принять я долженъ видъ —
И съ наглостью на время примириться;
Но въ желчь мое терпѣнье превратится!
Когда моей рукою недостойной
Я могъ твоей святыню оскорбить,
Позволь губамъ моимъ, двумъ пилигриммамъ,
Мой сладкій грѣхъ лобзаньемъ искупить.
Но, пилигриммъ, невелика вина
Твоей руки: въ ней набожность видна;
Паломникамъ позволено руками
Съ молитвою касаться рукъ святыхъ,
И жмутъ они другъ другу руку сами,
Пожатіе руки — лобзанье ихъ.
Но, кромѣ рукъ, даны и губы имъ.
Да, — чтобъ читать молитвы, пилигриммъ.
О, если такъ, то, милая святая,
Позволь губамъ молиться, подражая
Моей рукѣ; даруй ей благодать,
Чтобъ вѣры мнѣ своей не потерять.
Недвижными святые пребываютъ,
Хоть милость за молитву посылаютъ.
Не двигайся жъ, пока не испросилъ
Я милости молитвами своими...
Ну, вотъ, теперь я прегрѣшенье смылъ,
Соединивъ мои уста съ твоими.
И на моихъ устахъ твой грѣхъ лежитъ.
Какъ мило ты на это негодуешь!
Отдай его назадъ, коль тяготитъ.
Ты, пилигриммъ, по требнику цѣлуешь.
Васъ матушка зоветъ. (Джульетта уходитъ.)
А кто она?
Не знаете? Богъ мой! хозяйка дома;
И добрая, и умная такая
Синьора; я кормила дочь ея,
Ту самую, съ которою сейчасъ
Вы говорили; и могу увѣрить,
Что тотъ, кому достанется она,
И денежки хорошія получитъ.
Итакъ, она — дочь Капулетти? Плохо!
Теперь вся жизнь моя въ рукахъ врага.
Идемъ, идемъ, окончилась забава.
Окончилась; я этого боюсь,
Съ спокойствіемъ моимъ я разстаюсь.
Нѣтъ, господа, пока не уходите:
Кой чѣмъ еще васъ надо угостить.
Нельзя? — Такъ я благодарю всѣхъ васъ,
Благодарю васъ отъ души, синьоры.
Спокойной ночи! — Факелы сюда!
Теперь — въ постель: спать хочется. Ужъ поздно.
Поди сюда, кормилица. Скажи —
Кто господинъ вонъ тотъ?
Сынъ и наслѣдникъ
Тиберіо.
А тотъ, что въ дверь выходитъ?
Мнѣ кажется, Петрукьо молодой.
А тотъ, что вслѣдъ идетъ за нимъ, который
Не танцовалъ?
Не знаю.
Разузнай,
Кто онъ такой. (Кормилица уходитъ.) О, если онъ женатъ,
То гробъ одинъ мнѣ будетъ брачнымъ ложемъ.
Онъ вашего врага Монтекки сынъ
Единственный; зовутъ его Ромео.
Среди моей единственной вражды
Любовь моя единая возникла.
Не во время узнала я, кто онъ;
Не во время его я увидала!
Не приведетъ къ добру любовь моя:
Въ заклятаго врага влюбилась я.
Что? что ты тамъ?
Стихи припоминаю,
Которымъ научилъ меня одинъ
Изъ кавалеровъ.
Мы идемъ! сейчасъ! —
Пойдемъ, пора, всѣ гости разошлись.
Страсть прежняя внезапно охладѣла,
И новая ее смѣнила страсть;
Та, что Ромео сердцемъ овладѣла,
Утратила надъ этимъ сердцемъ власть;
Ея краса красой быть перестала
Въ его глазахъ, — и полюбилъ онъ вновь:
Джульетта взоръ его очаровала,
Онъ самъ любимъ, — опасная любовь!
Какъ врагъ семьи Джульетты, онъ не смѣетъ
Войти къ ней въ домъ, съ признаніемъ своимъ;
И никакой надѣжды не имѣетъ
Она на то, чтобъ повстрѣчаться съ нимъ.
Но случаи имъ время посылаетъ,
И пылъ любви имъ мужество даетъ
Для встрѣчъ, — и мигъ блаженства утѣшаетъ,
И сладкую отраду въ сердце льетъ.