Любовь къ умершему брату сдѣлалась маніей моей жизни. Я никакъ не могъ забыть его. Чѣмъ больше проходило лѣтъ со дня его смерти, тѣмъ яснѣе выступали въ душѣ моей черты его лица, тѣмъ отчетливѣе понималъ я, какія блаженныя минуты духовнаго единенія исчезли для меня безвозвратно. А эти оскорбленія, эти паденія, униженія,—ихъ не было бы, если бы меня поддерживала его твердая рука.
Да, я слабый человѣкъ. Моя любовь къ нему коренится въ чувствѣ эгоизма. И однакоже никто никогда не мечталъ объ утраченной любимой женщинѣ съ такой страшной напряженностью, съ какою дни и ночи я мечталъ о моемъ погибшемъ братѣ. Гдѣ бы я ни былъ, я видѣлъ его глубокіе сѣрые глаза, его черные курчавые волосы, его улыбку, исполненную печальнаго значенія, я слышалъ его слова, которыя звучали необычно. Я ушелъ изъ города. Меня мучилъ этотъ ненавистный грохотъ. Меня ужасало бездушіе этихъ каменныхъ глыбъ.
Сельское кладбище было окутано безмолвіемъ и все напоено сіяніемъ заходящаго солнца. Я долго плакалъ надъ могильной плитой. Какъ ребенокъ припадаетъ къ колѣнямъ матери, я судорожно прижимался губами къ этому холодному камню. Но сила моихъ безумныхъ рыданій не могла мнѣ вернуть того, на чемъ давно уже лежала рука всепобѣждающей смерти.
Наконецъ, уставъ отъ рыданій, я уснулъ. Не знаю, долго ли я спалъ. Мнѣ показалось, что я проснулся тотчасъ же, пробужденный легкимъ толчкомъ. Дѣйствительно, плита слегка приподнялась, и изъ-подъ нея постепенно и безшумно выросла блѣдная тѣнь. Кладбища больше не было видно, не было видно и села съ его ветхой желтой церковью, съ его сѣрыми покосившимися избами. Кругомъ, куда только могъ достичь взоръ, вездѣ простиралась гигантская равнина, сплошь покрытая высокими-высокими цвѣтами. Голубое и глубокое небо было безоблачно, и надъ дальней гранью горизонта слабо обрисовывался золотистый полумѣсяцъ.
Блѣдная тѣнь безшумно прошла мимо меня, а я, опершись на локоть, сталъ смотрѣть ей вслѣдъ, не испытывая никакого изумленія, а только чувствуя странную признательность за то, что она вышла изъ могилы. И тѣнь пошла по равнинѣ, и она слегка наклонялась надъ каждымъ стеблемъ, надъ каждымъ цвѣткомъ, и я видѣлъ, что вслѣдъ за этимъ въ каждомъ изъ цвѣтковъ, мимо которыхъ проходила тѣнь, загоралась лучистая капля.
И, уходя, тѣнь скрылась, наконецъ, на самомъ дальнемъ мѣстѣ горизонта, гдѣ едва обрисовывался золотистый полумѣсяцъ. И тогда всѣ цвѣты этой гигантской равнины ярко заблистали, и они стали выростать, и они все росли, и тянулись, и они доросли до самаго неба, и мгновенно растаяли, и небо вспыхнуло дрожащими безчисленными звѣздами, которыя своимъ безмолвнымъ языкомъ говорили другъ съ другомъ о красотѣ и благородствѣ любви.