На словах — все согласны, что российское государство трещит по всем швам и разваливается, как старая баржа в половодье.
Никто, как будто, не спорит против необходимости культурного строительства. И, вероятно, никто не станет возражать против того, что для всех нас обязательно крайне осторожное отношение к человеку, очень внимательное к факту. Мы никогда ещё не нуждались столь жестоко в точных и мужественно правдивых оценках явлений жизни, возмущённой до последней глубины, — явлениях, которые грозят всем нам в стране нашей бесконечной китайской разрухой.
Но никогда ещё наши оценки, умозаключения, прожекты не отличались столь печальной поспешностью, как в эти трагические дни.
Я, конечно, вполне согласен с ироническими словами Вл. Каренина, автора превосходнейшей книги о Жорж-Занд:
«Политики, — консерваторы или либералы, — люди, убеждённые в своём знании истины и в праве преследования других за заблуждения…» я прибавил бы только — в интересах справедливости — к либералам и консерваторам радикалов-революционеров и прозелитов социализма.
«Борьба за власть» — неизбежна, однако, над чем же будут «властвовать» победители, когда вокруг них останутся только гнилушки и головни?
Увлечение политиков как бы совершенно исключает здравый интерес к делу культуры, — едва ли это полезно для больной страны и её жителей, в головах большинства которых «чёрт палкой помешал». Я позволю себе указать на такой факт: «Свободная ассоциация для развития и распространения положительных наук» вызывает в демократических массах чрезвычайно внимательное отношение к её задачам.
Вот напр. «обозные солдаты Нижегородского Драгунского полка, посылая свою лепту в фонд «Научного Института» пишут, что «Ассоциация — великое национальное дело». Союз служащих Полтавы называет Институт «всенародным делом» и т. д. Можно привести десятки отзывов солдат, рабочих, крестьян, и все эти отзывы свидетельствуют о жажде просвещения, о глубоком понимании немедленности культурного строительства.
Иначе относится к этому делу столичная пресса: когда «Ассоциация» послала воззвания о целях и нуждах своих в главнейшие газеты Петрограда, — ни одна из этих газет, кроме «Новой Жизни» не напечатала воззвания. Организуется «Дом-Музей памяти борцов за свободу», нечто подобное институту социальных наук и гражданского воспитания, — только одна «Речь» посвятила этому делу несколько сочувственных строк.
Устраивается «Лига социального воспитания», в задачи её входит и забота о дошкольном воспитании детей улицы, — и это лучший способ борьбы с хулиганством, это даст возможность посеять в душе ребёнка зёрна гражданственности.
«Свободное слово» столичной прессы молчит по этому поводу. Молчит оно и о «Внепартийном Союзе молодежи», объединяющем уже тысячи подростков и юношей, в возрасте от 13 до 20 лет. В провинции развивается культурное строительство, — не преувеличивая, можно сказать, что в десятках сёл и уездных городов организуются «Народные дома», наблюдается живейшее стремление к науке, знанию.
Столичная печать молчит об этом спасительном явлении, она занимается тем, что с какой-то странной, бесстрастной яростью пугает обывателя анархией — и тем усиливает её.
Газеты Петрограда вызывают впечатление бестолкового «страшного суда», в котором все участвующие — судьи и, в то же время, все они — беспощадно обвиняемые.
Если верить влиятельным газетам нашим, то необходимо признать, что на «Святой Руси» совершенно нет честных и умных людей. Если согласиться с показаниями журналистов, то революция величайшее несчастье наше, она и развратила всех нас, и свела с ума. Это было бы страшно, если б не было глупо, не вызывалось «запальчивостью и раздражением». Говорят: на улице установилось отвратительно грубое отношение к человеку. Нет, это не верно!
На ночных митингах улицы пламенно обсуждаются самые острые вопросы момента, но почти не слышно личных оскорблений, резких слов, ругательств.
В газетах — хуже.
«Подлецы», - пишет Биржевка по адресу каких-то людей, несогласных с нею. Слова́ — вор, мошенник, дурак, — стали вполне цензурными словами: слово «предатель раздаётся столь же часто, как в трактирах старого времени раздавался возглас «человек»!
Эта разнузданность, это языкоблудие внушает грустное и тревожное сомнение в искренности газетных воплей о гибели культуры, о необходимости спасать её. Это не крики сердца, а возгласы тактики. Но, между тем, культура действительно в опасности и эту опасность надо искренно почувствовать, с нею необходимо мужественно бороться.
Способны ли мы на это?
Кстати: вот одна из иллюстраций отношения прессы к фактам. В один и тот же день в двух газетах рассказали:
Одна:
«В воскресенье вечером на Богословском кладбище казачий хорунжий Фёдоров шашкой изрубил на могиле анархиста Аснина футляр с венком и несколько знамён. Находившиеся на кладбище милиционеры 3-го Выборгского подрайона задержали хорунжего и препроводили в комиссариат, где и был составлен протокол о нарушении Фёдоровым порядка в общественном месте. Спустя час, в комиссариат явилась группа анархистов в количестве человек 15, которая и предъявила требование выдать им задержанного. Комиссар отказал анархистам в выдаче и препроводил Фёдорова к военному коменданту Полюстровского подрайона, откуда под охраной казачьего разъезда хорунжий был доставлен домой».
Другая:
«Как сообщают, при похоронах убитого на даче Дурново «анархиста» Аснина произошёл инцидент, едва не разрешившийся кровавым столкновением.
Анархисты почему-то выбрали местом погребения Аснина православное Богословское кладбище и водрузили на могиле крест.
Находившиеся случайно на кладбище казаки заявили протест против похорон Аснина на Богословском кладбище, а затем сняли с могилы крест.
Анархисты намеревались было защищать могилу, но казаки, обнажив шашки, остановили их».
Это — разные факты?
Нет, это только различное освещение одного и того же факта.
Если вторую заметку прочитает человек, привыкший думать, он, конечно, усомнится кое в чём. — напр. в водружении анархистами креста. Верующего человека оскорбит факт снятия креста с могилы. Обыватель ещё раз вздрогнет, читая про «обнаженные шашки».
А сопоставляя заметки, естественно спросить: где же здесь правда?
И ещё более естественно усомниться в педагогическом значении «свободного слова» — «чуда средь Божьих чудес».
А не захлебнёмся ли мы в грязи, которую так усердно разводим?
