РАЗСКАЗЪ ДЯДИ ДЖОРДЖА. править
Утро, наканунѣ дня моей свадьбы, мы посвятили тѣмъ хлопотливымъ, пріятнымъ и нескончаемымъ дѣламъ, которыя въ подобныхъ случаяхъ непремѣнно должны быть приведены въ порядокъ, и уже вечеромъ Шарлотта и я отправились бросать послѣдній дѣвственный взглядъ и взглядъ холостаго человѣка на домъ, который предстояло намъ занять на другой день въ качествѣ супруговъ. Добрая Барнсъ, введенная въ домъ, какъ будущая наша повариха и ключница, стояла у дверей, готовая принять насъ въ то время, какъ мы переходили рыночную площадь, чтобъ осмотрѣть нашъ коттеджъ въ двадцатый разъ, — коттеджъ въ строгомъ смыслѣ этого названія, рядомъ съ домомъ моего отца, лучшій и красивѣйшій домикъ въ цѣломъ мѣстечкѣ. Онъ находился въ недальнемъ разстояніи отъ дома Шарлотты, въ которомъ она проживала съ своей матерью вдовой, и отъ котораго проходила липовая аллея, пересѣкаемая сельскимъ выгономъ, и потомъ главная и единственная улица, кончавшаяся рыночной площадью.
Лицевой фасадъ нашего домика, относительно чистоты и скромности въ отдѣлкѣ, былъ чисто квакерскій. Но войдите въ него! Безъ малѣйшаго труда вы замѣтили бы въ немъ прекрасный вкусъ: одна мебель поразила бы васъ чистотою и изящностью отдѣлки; наша гостинная обращалась окнами къ величайшей роскоши въ мірѣ — къ тѣнистому саду, изъ котораго, какъ на ладони, виднѣлась окрестная мѣстность и, между прочимъ, ферма, подаренная мнѣ отцомъ, чтобъ.поддерживать спокойствіе и достатокъ въ домашнемъ быту. Въ заключеніе всей перспективы, на краю горизонта разстилалось море, какъ свѣтло-голубая стѣна, прерывавшая даль нашего зрѣнія. Корабли подъ бѣлыми парусами или дымящіеся пароходы носились передъ нами взадъ и впередъ, какъ будто для нашего удовольствія.
Мы вышли на террасу и, само собою разумѣется, посмотрѣли на маленькій искусственный гротъ, который я собственноручно украсилъ чужеземными раковинами и обломками блестящаго шпата — другими подарками моего щедраго отца. Шарлотта и я весело пробѣжали по песчаной дорожкѣ, окаймленной съ обѣихъ сторонъ георгинами; эта дорожка вывела насъ, чрезъ небольшую калитку, въ садъ моего отца.
Добрѣйшій старикъ былъ въ восторгѣ отъ нашего прихода. Имѣть дочь — было его давнишнимъ желаніемъ. Когда мы сѣли на садовую скамейку, отѣняемую листвою тюльпаннаго дерева, которое, какъ говорили, мой отецъ самъ привезъ изъ Америки, — мы не знали, смѣяться ли намъ или плакать отъ радости. Какимъ образомъ, какими средствами сдѣлался онъ обладателемъ многихъ его любимѣйшихъ драгоцѣнностей, — я не слышалъ отъ него ни полслова. Его отецъ, это мнѣ очень хорошо извѣстно, былъ не болѣе, какъ простой фермеръ, разработывавшій не большой участокъ довольно безплодной прибрежной земли; — но подвѣнечное кружевное платье Шарлотты, тоже подарокъ моего отца, не постыдилась бы, по словамъ матери Шарлоты, надѣть самая разборчивая принцесса.
Шарлотта полушопотомъ, полу-вслухъ замѣтила, что она уже больше не боится, что Ричардъ Лерой, ея неистовый поклонникъ, осмѣлится выполнить угрозу увезти ее на материкъ на своемъ куттерѣ. Имя Ричарда заставило моего отца нахмуриться, — поэтому мы замолчали;мы углубились въ то состояніе безмолвнаго наслажденія, которое служило вѣрнымъ выраженіемъ нашего счастія.
Отецъ Лероя назывался фермеромъ; но на нашей части англійскаго берега можно встрѣтить множество вещей, которыя легче понять, чѣмъ ясно и опредѣлительно выразить. Отецъ мой не сближался съ нимъ до дружественныхъ отношеній; онъ былъ вѣжливъ и любезенъ въ разговорахъ съ нимъ, но остороженъ, и даже многое скрывалъ. Онъ не поощрялъ моей дружбы съ Ричардомъ, но былъ слишкомъ далекъ отъ того, чтобъ воспретить ее. Однажды, въ тихое и свѣтлое лѣтнее утро, когда я упрашивалъ отца позволить мнѣ съѣздить съ молодымъ Лероемъ на рыбную ловлю въ каналъ, онъ рѣшительно отвѣчалъ: — «нѣтъ! я не хочу, чтобъ ты научился быть контрабандистомъ». Но потомъ онъ вдругъ замолчалъ, и послѣ того былъ внимательнѣе и добрѣе ко мнѣ, чѣмъ когда нибудь. Между тѣмъ, Ричардъ и я продолжали быть добрыми товарищами, вмѣстѣ росли и вмѣстѣ восхищались Шарлоттой. Онъ сдѣлалъ бы ей формальное предложеніе, если бъ явное нерасположеніе къ нему родныхъ Шарлотты не устраняло всякую возможность. Это затронуло его самолюбіе, и однажды, въ минуту откровенности, онъ объявилъ, что ему не будетъ стоить ни малѣйшаго труда перевезти такой легкій грузъ, въ одинъ прекрасный вечеръ, во Францію или на одинъ изъ Азорскихъ острововъ, если только Шарлоттѣ нравятся померанцовыя рощи и цвѣтъ померанцовыхъ деревьевъ. Удивительно, какъ далеко и какъ быстро иногда разносятся безразсудныя рѣчи. Онѣ не только не дѣлаютъ человѣка привлекательнымъ, но, напротивъ, служатъ поводомъ къ отчужденію, которое очень хорошо извѣстно жителямъ маленькихъ мѣстечекъ. Таинственность, которою прикрывалъ источникъ своихъ довольно обширныхъ средствъ Лерой, была причиною нерасположенія къ нему друзей Шарлотты. Выборъ палъ на меня. Слѣдствіемъ этого были пренебреженіе и надменность, съ которыми Лерой говорилъ, смотрѣлъ и обходился съ нами.
Шарлотта и я простились съ отцомъ моимъ въ туманный, сѣренькій сентябрьскій вечеръ, съ полнымъ убѣжденіемъ, что насъ ожидало впереди блаженство, какое только могли доставить любовь и богатство. Сельскій выгонъ и липовая аллея, какъ будто промелькнули мимо насъ. Спокойной ночи!… этотъ прощальный привѣтъ, эта разлука между нами должна быть послѣднею. Завтра…. о! сколько счастія сулило это завтра! Часы на церковной башнѣ пробили половину десятаго. Еще, и еще разъ спокойной ночи, Шарлотта!
Можно было бы повременить, но распоряженія моего отца требовали этой разлуки. Ему хотѣлось, чтобъ насъ вѣнчали не въ церкви нашего села, но въ другой, находившейся въ нѣкоторомъ разстояніи, — въ церкви, къ которой онъ имѣлъ особенное влеченіе: тамъ онъ избралъ мѣсто фамильнаго погребенія и тамъ велась фамильная метрика. Она стояла въ уединенной деревенькѣ, и мой отецъ изъявилъ желаніе, чтобъ я провелъ тамъ нѣсколько дней до моей женитьбы. Мнѣ оставалось одно повиновеніе: въ немъ заключались мой долгъ и моя польза.
Слова: спокойной ночи, Шарлотта! не успѣли еще, кажется, замолкнуть, какъ я уже былъ на пути къ моему временному дому. Наше село и въ немъ нѣсколько разбросанныхъ огоньковъ скоро остались далеко позади и я очутился на открытой равнинѣ. Съ одной стороны разстилался Англійскій Каналъ; отъ времени до времени, я замѣчалъ огонекъ маяка на мысѣ Гринецъ, на французскомъ берегу, — огонекъ, ярко вспыхивавшій и потухавшій на небольшіе промежутки. Между тропинкой, по которой я шелъ, и моремъ, возвышалась крутая скала. Опасности не было никакой; хотя луна еще не восходила, но отъ однѣхъ звѣздъ было достаточно свѣтло. Я зналъ каждый вершокъ дороги такъ хорошо, какъ зналъ всѣ дорожки въ саду моего отца. Въ сентябрѣ, однакожъ, поднимаются туманы; и въ то время, когда я подходилъ къ долинѣ, надъ небольшимъ ручейкомъ разстилалась сѣрая полоса и, какъ легкое облако, волновалась отъ вѣтра. Неужели поднимается туманъ? Весьма могло быть. Если такъ, то лучше держаться подальше отъ скалы и сдѣлать небольшой обходъ. Въ долинѣ заблудиться невозможно, а вступивъ въ долину, трудно было бы не попасть въ деревню. Втеченіе предшествовавшихъ вечеровъ, Ричардъ Лерой часто ходилъ по этой дорогѣ взадъ и впередъ; странно было бы встрѣтиться съ нимъ при такихъ обстоятельствахъ.
Весело я подвигался впередъ и впередъ. Чрезъ нѣсколько минутъ я долженъ былъ дойти до фермы, и потомъ провести одинокую ночь. При одной мысли объ этомъ, я испытывалъ невыразимое наслажденіе, я предвкушалъ свое счастіе. Отъ радости, я готовъ былъ пѣть я плясать. Да, плясать, одинъ одинехонекъ, на этой эластичной торфяной поверхности! Плясать вотъ такъ…. еще одинъ нелѣпый прыжокъ, еще одинъ….
Но, праведное небо! что это значитъ? не землетрясеніе ли? Я дѣлаю шагъ впередъ, земля подо мной колеблется и опускается. Я хватаюсь за окраину зіяющей пропасти, но хватаюсь напрасно. Я стремглавъ падаю внизъ…..
Съ возвращеніемъ чувствъ, я осмотрѣлся кругомъ. Луна уже взошла и свѣтила въ предательское отверстіе, въ которое я ввалился. Достаточно было одного взгляда, чтобъ постичь положеніе, въ которомъ я находился. Зачѣмъ я такъ безразсудно отказался отъ предложенія фермера встрѣчать меня на половинѣ дороги и каждый вечеръ провожать до фермы? Зачѣмъ я сдѣлалъ это, зная очень хорошо, до какой степени мѣловая и известковая почва нашего округа была изрыта извилистыми и скрытыми катакомбами? Бѣдный мой отецъ, бѣдная Шарлотта! Но, терпѣніе! Не можетъ быть, чтобъ теперь, наканунѣ дня моей свадьбы, я внезапно обреченъ былъ на медленную смерть. Пройдетъ ночь, и тогда дневный свѣтъ покажетъ мнѣ средства къ избавленію, Я прилягу на груду земли, которая обрушилась вмѣстѣ со мною, подъ моими ногами.
Среди отчаянія моего и страшныхъ сновидѣній, быстро прерываемыхъ и смѣнявшихся одно другимъ, медленно наступалъ дневной свѣтъ.
Блѣдный свѣтъ луны не открылъ мнѣ всего ужаса моего положенія; но теперь очевидно было, что я упалъ съ высоты вдвое болѣе, чѣмъ казалось мнѣ сначала. Еслибъ не торфъ, который обрушился подо мной, я разбился бы до смерти. Отверстіе было слишкомъ велико, чтобъ подняться наверхъ, упираясь въ стѣны спиной и ногами; на гладкихъ его сторонахъ не было ни выступовъ, благопріятныхъ для меня, ни неровностей. Оно увеличивалось книзу въ діаметрѣ, какъ опрокинутая воронка. Мнѣ бы не стоило большаго труда вскарабкаться на стѣну; но могъ ли я ползти по потолку?
Я закричалъ, что было силы; но никто мнѣ не отвѣтилъ. Я еще разъ закричалъ и еще. Потомъ я подумалъ, что крикъ истощитъ мои силы и сдѣлаетъ меня неспособнымъ къ попыткамъ вылѣзть. Я измѣрилъ глазами разстояніе отъ одного пласта до другаго, изъ которыхъ каждый хорошо обозначался слоемъ мѣлу или слоемъ кремнезема, подававшихъ мнѣ величайшія надежды. О! еслибъ только можно было сдѣлать насѣчки для упора ноги. Подвигъ трудный, но удобоисполнимый. Попытка должна быть сдѣлана.
Я поднялся на ноги окоченѣлый и избитый. Но, ничего. Первый слой кремнезема начинался футъ на семь или восемь надъ моей головой. Достигнувъ его, я могъ бы утвердить на немъ опорную точку для выхода. Я пробовалъ вскарабкаться къ нему руками и ногами — невозможно: хрупкій грунтъ не выдерживалъ и половины моей тяжести. Лишь только я покушался схватиться руками или утвердиться ногами, онъ обломками падалъ на землю.
Наконецъ, въ головѣ моей блеснула свѣтлая мысль: окопать вокругъ себя землю и сдѣлать изъ нее подставку такой вышины, чтобъ, ставъ на нее, я могъ ухватиться за кремнеземъ руками. На помощь я имѣлъ ножикъ; — и, послѣ тяжелаго труда, цѣль моя была достигнута: я могъ ухватиться за кремнистый выступъ.
Я крѣпко держался руками за горизонтальную плиту. Цѣпляясь за нее, я перерѣзалъ всѣ пальцы; но я увидѣлъ, что, приподнявшись немного и упираясь ногами въ мѣлъ и песчаникъ, я могъ поддерживать себя только одной рукой, предоставивъ другой полную свободу работать, — и я работалъ, отбивая мѣлъ надъ кремнистымъ слоемъ. Наконецъ, я подумалъ, что могу встать на выдолбленное мѣсто. Съ чрезвычайнымъ усиліемъ я вскарабкался на него; но влажность пропитала плиту и сдѣлала ея скользкою и непрочною. Безъ всякой опорной точки, безъ всякой возможности ухватиться за что нибудь руками, — напрасно было бы и думать о дальнѣйшемъ возвышеніи. Отчаянный прыжокъ черезъ отверстіе не доставлялъ ни малѣйшей надежды; даже, еслибъ онъ и удался, я бы ни на минуту не могъ воспользоваться пріобрѣтенной выгодой. Я рѣшился оставаться на кремнистомъ пластѣ. Но прошло нѣсколько моментовъ, какъ глухой трескъ подо мною убѣдилъ меня въ непрочности моего сѣдалища. Мѣлъ обломился подъ моею тяжестью; каменистая плита рухнулась вмѣстѣ со мною, чуть-чуть не раздавивъ меня.
Ошеломленный, избитый, съ изрѣзанными руками, я провелъ нѣсколько времени распростертый на землѣ, съ мученіемъ въ сердцѣ, сознавая бѣдственное свое положеніе. Сонъ, котораго я не ощущалъ до сихъ поръ, началъ брать надо мною верхъ, но не могъ вполнѣ преодолѣть меня. Съ каждымъ моментомъ начинавшагося самозабвенія мнѣ представлялась Шарлотта, то въ подвѣнечномъ платьѣ, то стояла она на нашей террасѣ и весело манила меня, то, казалось, мы прогуливались съ ней рука въ руку, полные счастія, и потомъ отдыхали въ библіотекѣ отца. Но быстро наступавшее послѣ этихъ грёзъ полное сознаніе представляло ужасную истину во всей наготѣ. Было уже около полудня, и я живо воображалъ страданія Шарлотты. Я видѣлъ ее, ожидающею меня въ подвѣнечномъ платьѣ; видѣлъ, какъ она подбѣгала къ окну и глядѣла вдаль, въ надеждѣ увидѣть меня; видѣлъ, какъ она приходила въ ужасъ и отчаяніе послѣ тщетныхъ ожиданій. Я живо представлялъ себѣ и отчаяніе моего отца, жизнь котораго сосредоточивалась въ моей жизни! Эти размышленія доводили мое собственное отчаяніе до безумія. Я бѣсился и кричалъ, хотя и зналъ, что никто не подастъ мнѣ отвѣта.
Впрочемъ, мнѣ поданъ былъ отвѣтъ, — отвѣтъ, отъ котораго можно бы сойти съ ума. До меня долеталъ звонъ колоколовъ, — глухой, умирающій звонъ, но въ моемъ ужасномъ вертепѣ довольно внятный. Быть можетъ, это былъ вѣнчальный мой звонъ. О, зачѣмъ земля, съ которой я обрушился, не скрыла меня подъ собою!
Меня мучила жажда, и я готовъ бы былъ напиться своей крови, еслибъ мнѣ ее поднесли. Я долженъ умереть, — это я вполнѣ понимаю; но не дайте умереть мнѣ съ пламенемъ во рту! Потомъ наступила борьба со сномъ, потомъ — тревожныя, мучительныя сновидѣнія. Я видѣлъ во снѣ Шарлотту: она рвала кисти винограда и шутя, по ягодкѣ, клала мнѣ въ ротъ; или, взявъ пригоршнь воды изъ фонтана въ нашемъ гротѣ, давала мнѣ напиться. Но что это за звукъ? Капъ! капъ! капъ! Неужели я сошелъ съ ума? Нѣтъ. Вѣрно изъ боковъ этой ужасной пропасти сочится гдѣ нибудь вода. Тамъ, гдѣ въ предательской стѣнѣ болѣе илу, гдѣ зеленѣющіе клочки земли ярче и шире распускаются по вязкимъ бокамъ моей могилы, тамъ долженъ находиться родникѣ, который слѣдуетъ отъискать и откопать.
Снова ножикъ пошелъ въ дѣло. Но, странно: каждый ударъ производитъ звуки глуше и глуше. Мѣловая глыба тронута съ мѣста и, какъ видно, не отъ влажности; и вотъ остріе ножа вонзается въ дерево — въ дно боченка; что-то медленно начинаетъ капать. Гляжу — водка!
Водка! не попробовать ли мнѣ! Почему же и нѣтъ? я попробовалъ, и вскорѣ на нѣкоторое время ничего не помнилъ.
Я сохранялъ живое и дѣятельное сознаніе до извѣстнаго момента, который можно было бы опредѣлить по секундной стрѣлкѣ, и послѣ котораго все окружавшее меня покрылось мракомъ такъ внезапно, какъ это бываетъ при потушеніи лампы. Я не имѣлъ никакого сознанія, ни о продолжительности времени, ни о моихъ тѣлесныхъ страданіяхъ. Еслибъ это былъ ядъ, — и чудо еще, что водка не отравила меня, — я бы принялъ его, тогда, по крайней мѣрѣ, былъ бы конецъ моему дѣйствительному и сознательному существованію. Всѣ мои чувства замерли. Я совершенно не помню, что происходило въ этотъ промежутокъ моего омертвѣнія.
Но вотъ снова жгучая жажда. Голода я не ощущалъ. Я взглянулъ на верхъ, и увидѣлъ одинъ мракъ; въ отверстіе пещеры не было видно ни звѣздъ, ни облачнаго неба. Когда и находился въ безпамятствѣ, меня осыпалъ градъ тяжелыхъ камней и земли. Это обстоятельство пробудило меня и сознаніе снова возвратилось ко мнѣ; стонъ, вылетѣвшій изъ груди моей, служилъ единственнымъ доказательствомъ, что я снова пришелъ въ чувство.
— Эй! Кто тамъ внизу? вскричалъ чей-то голосъ, звуки котораго казались мнѣ знакомы.
Я испустилъ слабый, но отчаянный крикъ.
Наверху и ослышался шопотъ, потомъ глухое эхо удалявшихся шаговъ, и потомъ снова все затихло. Голосъ надо мной еще разъ окликнулъ меня.
— Мужайся, Джорджъ! потерпи немного! Минуты черезъ двѣ я прійду и помогу тебѣ. Неужели ты меня не узнаешь?
При этихъ словахъ я узналъ, что это былъ мой соперникъ, Ричардъ Лерой. Не успѣлъ я привести въ порядокъ мои мысли, какъ на одной изъ сторонъ пропасти показался тусклый свѣтъ, и, потомъ, въ направленіи, противоположномъ обрушившейся плитѣ, и нѣсколько выше ея, явился Ричардъ, съ фонаремъ въ одной рукѣ и съ веревкой, привязанной къ срединѣ палки, въ другой.
— Есть ли у тебя на столько силы, чтобъ сѣсть на эту палку и держаться за веревку, когда я буду поднимать?
— Я думаю есть, сказалъ я.
Я сѣлъ на палку и всѣми силами ухватился за веревку, чтобъ крѣпче усидѣть на мѣстѣ. Ричардъ уперся ногой въ окраину плиты и потащилъ меня на верхъ. Ловкимъ движеніемъ руки и напряженнымъ усиліемъ, — я былъ слишкомъ слабъ, чтобъ помогать ему, — онъ втащилъ меня въ отверстіе подземной галлереи. Оглянувшись назадъ, я увидѣлъ, что, удержавшись на плитѣ и немного улучшивъ свое положеніе, я могъ бы смѣлымъ и сильнымъ прыжкомъ перескочить въ это самое отверстіе. Но эти идеи были теперь безполезны. Я находился въ такомъ изнеможеніи, что съ трудомъ стоялъ на ногахъ и прежде, чѣмъ выразить благодарность за свое избавленіе, я попросилъ воды.
— Мы напоимъ тебя сію минуту, я радъ, что помогъ тебѣ; но, прежде всего, позволь мнѣ сказать одну вещь. Я увѣренъ, ты не измѣнишь моей тайнѣ. Вѣдь ты не можешь выйти изъ этого мѣста, не узнавъ въ него входъ; оно, пожалуй, и можно, стоитъ только завязать тебѣ глаза, но этимъ я обидѣлъ бы тебя. Все, что ты увидишь въ этихъ галлереяхъ, ты долженъ считать за призраки и сновидѣнія. Обѣщаешь ли мнѣ это?
Вмѣсто отвѣта, я только и могъ схватить его руку и залиться слезами. Какимъ образомъ я выбрался изъ пещеры на поверхность скалы, оттуда на мысъ, потомъ въ уединенную и спящую деревню, — сохранилось въ моей памяти, какъ мимолетное видѣніе. По дорогѣ, пролегавшей по песчаному берегу, Лерой останавливался раза два, не столько для собственнаго своего отдыха, сколько для того, чтобъ дать отдохнутъ моимъ усталымъ и избитымъ членамъ. Во время этихъ промежутковъ, онъ спокойно замѣчалъ мнѣ, до какой степени всѣ мы были предубѣждены противъ него и несправедливы къ нему, онъ говорилъ, что Шарлотту считалъ не болѣе, какъ ребенкомъ, какъ маленькой сестрой, можно сказать, дѣтской игрушкой. Она не годилась ему въ жены: ему, по его словамъ, нужна была дѣвушка, въ которой было бы болѣе жизни и болѣе огня. Онъ могъ бы увезти ее, въ этомъ не было никакого сомнѣнія, какъ не было никакого сомнѣнія, что она пламенно любила бы его втеченіе первыхъ двухъ недѣль послѣ брака; но, что сталъ бы онъ дѣлать съ такимъ нѣжнымъ созданіемъ? Ему и въ голову никогда не приходило огорчать насъ.
— Отцу твоему, говорилъ Лерой: — не слѣдовало бы забывать источниковъ своего собственнаго богатства и чуждаться прежнихъ товарищей; онъ могъ и безъ этого спокойно отдыхать въ гавани, — никто бы его не потревожилъ. — Нe смѣшно ли, въ самомъ дѣлѣ, что вмѣсто того, чтобъ увезти невѣсту, ему удалось привести домой жениха!
Я былъ почти безъ чувствъ, когда онъ привелъ меня къ отцу: — помню только, что онъ прощаясь со мной, сказалъ мнѣ: — до свиданія. Послѣ этого событія, все пошло своимъ чередомъ. Мой отецъ и Ричардъ сдѣлались друзьями. Вліяніе старика на молодаго человѣка было таково, что «морскія прогулки» Лероя становились все рѣже и рѣже и наконецъ совсѣмъ прекратились. Въ послѣднюю поѣздку, онъ привезъ изъ-за границы только жену и больше ничего, — привезъ прекрасную и умную голландку, которая была подъ-стать ему, какъ Шарлота — мнѣ. Ему также понравилась церковь сосѣдняго села, и онъ поселился въ нѣсколькихъ миляхъ отъ насъ. Если наши семейства продолжаютъ поддерживать тѣсную дружбу, образовавшуюся втеченіе послѣднихъ лѣтъ, то, мнѣ кажется, это вслѣдствіе нашей надежды, что другой Ричардъ убѣдитъ другую Шарлотту внести свои имена въ метрическую книгу, любимую всѣми.