Ранние годы моей жизни (Фет)/1893 (ДО)/31
| ← Глава XXX | Ранніе годы моей жизни — Глава XXXI | Глава XXXII → |
| Источникъ: Аѳанасій Аѳанасьевичъ Фетъ. Ранніе годы моей жизни. — Москва: Товарищество типографіи А. И. Мамонтова, 1893. — С. 261—266. |
Стараясь по возможности поручать воспитаніе дѣтей отдѣльному довѣренному лицу, отецъ соображалъ, что для брата моего Васи, воспитывавшагося, подобно мнѣ, въ Верро у Крюммера, не можетъ быть лучшаго мѣста для приготовленія въ университетъ, чѣмъ домъ Матвѣевыхъ въ Кіевѣ. Поэтому, дождавшись зимы, отецъ отправился въ завѣтныхъ кибиткахъ за сыномъ въ Верро, покуда я раздумывалъ объ окончательномъ направленіи своего жизненнаго пути. Положимъ, я давно рѣшилъ двѣ вещи: идти въ военную службу и непремѣнно въ кавалерію. Проживавшій въ это время въ годовомъ отпуску гусарскій ротмистръ двоюродный братъ мой Николай Васильевичъ Семенковичъ нерѣдко пріѣзжалъ къ намъ гостить и настойчиво совѣтовалъ мнѣ поступить на службу въ Кіевскій жандармскій дивизіонъ.
Не имѣя никакого понятія о родахъ оружія, я не могъ понять, почему Семенковичъ отдавалъ такое преимущество жандармскому дивизіону. Тѣмъ временемъ отецъ вернулся изъ Лифляндіи съ братомъ Васей, котораго я сперва не узналъ, принимая его по пестрой ермолкѣ за какого то восточнаго человѣка. Оказалось, что по причинѣ недавно перенесенной горячки онъ былъ съ бритой головою.
— Ну что же? спросилъ меня отецъ: надумался ли ты насчетъ своей карьеры?
— Надумался, сказалъ я; вамъ, какъ опекуну Борисова, извѣстно, что онъ вмѣсто вступленія въ академію изъ артиллеріи перешелъ въ кирасиры, и вотъ онъ зоветъ меня къ себѣ въ Орденскій полкъ и пишетъ: „пріѣзжай, службы никакой, а куропатокъ столько, что мальчишки палками ихъ бьютъ“.
— Ну, братъ, замѣтилъ отецъ, перспектива незавидная. Я надѣялся, что изъ него выйдетъ военный ученый, а онъ, по просту сказать, — куропаточникъ. Ступай, коли охота беретъ; будешь отъ меня получать 300 руб. въ годъ, и отпускаю тебѣ въ услуженіе сына Васинькиной кормилицы Юдашку, а при производствѣ пришлю верховую лошадь.
Говорили, что попъ въ сердцахъ далъ моему будущему слугѣ имя Іуды. Какъ бы то ни было, хотя я и звалъ слугу Юдашкой, имя его много стѣсняло его, а черезъ него и меня въ жизни.
Такъ какъ ближайшій и наиболѣе удобный путь въ Елизаветградъ, корпусный штабъ дивизіи, въ которой первымъ полкомъ состоялъ кирасирскій Военнаго Ордена, лежалъ черезъ Кіевъ, то завѣтнымъ двумъ повозкамъ пришлось снова сослужить службу, увозя насъ съ отцомъ, братомъ Васей и тремя нашими слугами въ Кйевъ.
Дорогою въ Орлѣ отецъ повезъ меня вечеромъ представить зимовавшему тамъ съ женою сосѣду своему по Клейменову, барону Ник. Петр. Сакену, родному племяннику Елизаветградскаго корпуснаго командира, барона Дмитрія Ерофеевича Сакена. Я засталъ миловидную баронессу Сакенъ по случаю какого то траура всю въ черномъ. Она, любезно подавая мнѣ руку, просила сѣсть около себя.
Въ это время баронъ ушелъ къ себѣ въ кабинетъ, изъ котораго вынесъ и передалъ мнѣ рекомендательное письмо къ своему дядѣ. Напившись чаю, мы раскланялись и, вернувшись въ гостинницу, тотчасъ же ночью отправились на почтовыхъ въ путь, въ виду конца февраля, изрывшаго отмягшія дороги глубокими ухабами. Въ Кіевѣ мы помѣстились въ небольшой квартирѣ Матвѣевыхъ, гдѣ отцу отведена была комната, предназначавшаяся для Васи.
Мы же съ братомъ ночевали какъ попало по диванамъ. Успокоенный помѣщеніемъ Васи подъ непосредственный надзоръ старшей сестры и шурина, отецъ, тоже по случаю испортившейся дороги, торопился обратно и, благословивъ меня, далъ мнѣ 150 рублей на дорогу, сказавши, что справится дома и тотчасъ же вышлетъ мнѣ мое годовое содержаніе. Въ свою очередь и я съ Юдашкой отправился въ перекладныхъ саняхъ и съ большимъ чемоданомъ, заключавшимъ все мое небольшое имущество, въ путь къ Борисову въ Новогеоріевскъ на Васильково и Бѣлую церковь. Чѣмъ болѣе мы подвигались къ югу, тѣмъ начало апрѣля давало себя чувствовать болѣе. Снѣгъ становился все тоньше и наконецъ превратился въ блестящую ледяную кору, по которой уносила насъ тройка среди необъятной равнины. Въ воздухѣ днемъ было скорѣе жарко, чѣмъ холодно, и дикіе голуби, спугнутые нашимъ колокольчикомъ съ еще обнаженныхъ придорожныхъ ракитъ, съ плескомъ улетали впереди и снова садились на деревья. Черезъ нѣсколько минутъ мы ихъ нагоняли, и они летѣли далѣе; и такъ на протяженіи многихъ верстъ, пока птицы не догадывались, что ими покойнѣе летѣть отъ насъ назадъ, чѣмъ впередъ. Пустыня и весеннее солнце производили на меня какое-то магическое дѣйствіе: я стремился въ какой-то совершенно невѣдомый мнѣ міръ и возлагалъ всѣ надежды на Борисова, который не откажетъ мнѣ въ своемъ руководствѣ.
Въ Новогеоргіевскѣ, куда мы прибыли рано утромъ, намъ скоро указали небольшой отдѣльный домикъ — квартиру корнета Борисова.
— Это ты, матушка, воскликнули Борисовъ, обнимая меня, — тутъ спозаранку звенишь у крыльца? Добро пожаловать! Отдохни съ дороги, а тамъ надо познакомить тебя съ нашими Орденцами; отличные, братецъ ты мой, люди!
Но узнавъ, что у меня рекомендательное письмо къ корпусному командиру, Борисовъ рѣшилъ, что мнѣ, въ виду окончательной распутицы, медлить нечего, а слѣдуетъ ѣхать въ Елизаветградъ представляться корпусному командиру.
— А когда опредѣлишься, то прямо несись сюда; вотъ это будетъ твоя комната.
Въ Елизаветградѣ я остановился въ скромной комнатѣ гостинницы.
Напившись чаю и недоумѣвая, что дѣлать дальше, я въ въ раздумьи сталъ ходить взадъ и впередъ по одной половицѣ; это упражненіе отчасти унимаетъ волненіе, но мало помогаетъ разрѣшенію трудныхъ задачъ.
Такъ какъ съ самаго Кіева ужь я привыкъ къ появленію евреевъ со всяческими услугами, то не удивился когда въ мою комнату вошелъ юркій еврейчикъ.
— Что тебѣ надо? спросилъ я.
— Ну, я думалъ, что ви хотѣлъ быть юнкеръ и надо явиться къ корпусный командыръ?
— Правда, сказалъ я: ну что же?
— А то, что это все можно, и только Янкелю пожалуйте карбованецъ, и за́разъ все будетъ.
— Когда будетъ, тогда и получишь карбованецъ.
— Помилуйте! вы плюньте тому въ глаза, кто скажетъ, что Янкель сбрехалъ. За́разъ!
Съ этимъ словомъ еврей исчезъ, а я, нѣсколько пріободрившись, занялся своимъ туалетомъ. Черезъ часъ тотъ же еврей вошелъ и сказалъ: „ну, одѣвайтесь и пойдемъ; я покажу вамъ недалеко отсюда квартыра корпусный командыръ, его высоко—пр—о Дмитрій Ерофеевичъ баронъ Сакенъ; тамъ васъ буде ждать его камердинъ и вшо такое; просилъ придти двѣнадцать часовъ, а теперча пора“.
Когда камердинеръ барона отворилъ передо мною дверь въ просторную залу, я увидалъ у накрытаго клеенкой рояля стоящаго небольшаго роста человѣка въ старомъ военномъ сюртукѣ безъ эполетъ и съ лоскутомъ краснаго сукна на носу, на которомъ эта яркая крышечка держалась посредствомъ двухъ нитокъ, заложенныхъ за уши и связанныхъ на затылкѣ.
„Кто эта фигура?“ подумалъ я.
— Что вамъ угодно? почти шепотомъ спросилъ меня незнакомецъ.
— Я бы желалъ представиться его в—пр—у корпусному командиру, отвѣчалъ я, вынимая изъ кармана рекомендательное письмо.
— Это я, что вамъ угодно?
— Я снабженъ письмомъ въ вашему в—пр—у отъ барона Николая Петровича.
Сакенъ какъ-то конфузливо вскрылъ письмо и, прочитавъ его, спросилъ, чтобы сказать что-нибудь: „вамъ Ушаковы родня?“
Позднѣе я узналъ, что жена его Анна Ивановна была рожденная Ушакова; но въ данную минуту, слыша въ первый разъ фамилію Ушаковыхъ, я не зналъ, полезно или безполезно мнѣ сказаться ихъ родственникомъ.
— Дальніе, ваше в—пр—о, отвѣчалъ я, выбирая средній путь.
— У васъ въ Орденскомъ полку землякъ Борисовъ, и вы желаете поступить въ этотъ полкъ; приходите къ намъ обѣдать въ 5 часовъ, а я велю приготовить вамъ бумагу въ дивизіонный штабъ въ посадѣ Новая Прага, это вамъ по пути въ полкъ.
Къ 5-тй часамъ я вошелъ въ кабинетъ барона, который представилъ меня бывшей тамъ женѣ своей Аннѣ Ивановнѣ; она оказалась гораздо разговорчивѣе и словоохотливѣе своего супруга.
— Дмитрій, сказала она, обращаясь къ мужу, все еще сохранявшему свой красный лоскутъ на носу; воображаю, въ какое недоумѣніе привело нашего гостя твое красное сукно на носу.
— У меня сегодня раскраснѣлся кончикъ носа, и я изъ опасенія рожи привязалъ сукна, натертаго мѣломъ.
— Скажите, что заставило васъ избрать Орденскій полкъ?
— У меня тамъ землякъ и, подобно мнѣ, страстный ружейный охотникъ.
— Ахъ, Боже мой, воскликнула Анна Ивановна, въ этомъ случаѣ я вамъ нисколько не сочувствую: мнѣ такъ жаль избіенія бѣдныхъ птичекъ.
Послѣ обѣда, поблагодаривъ хозяевъ, я съ полученнымъ конвертомъ отправился въ Новую Прагу.
За неимѣніемъ въ Прагѣ гостинницы, я остановился у отставнаго трубача, ходившаго цѣлый день въ синемъ ватномъ халатѣ съ длиннымъ чубукомъ, украшеннымъ большимъ янтаремъ въ рукахъ. Трубачъ оказался великимъ моралистомъ. При видѣ большаго чемодана онъ началъ причитать.
— Все это отъ родителей, и вамъ слѣдуетъ почитать родителей. Обо всемъ хлопотали… Сегодня уже поздно, продолжалъ онъ, вамъ идти въ дивизіонный штабъ, а завтра съ десяти часовъ утра тамъ будетъ старшій дивизіонный адъютантъ ротмистръ Малеваный; ему и подайте конвертъ изъ корпуснаго штаба.
— Нѣтъ ли у васъ чего-нибудь пообѣдать? спросилъ я.
— Знаю, знаю, сказалъ трубачъ, мы-то пообѣдали, да вы нашего и кушать не станете; ужь человѣка вашего мы накормимъ, чѣмъ Богъ послалъ, а вамъ самоваръ поставимъ, кубанъ молока подадимъ и яичекъ сваримъ.
На ужинъ появились тѣ же яички въ крутую, а на другой день они же представляли завтракъ, послѣ котораго я отправился въ дивизіонный штабъ. Ротмистръ Малеваный пригласилъ меня сѣсть и самъ за рабочимъ столомъ прочелъ поданное ему письмо.
— Позвольте васъ спросить, сказалъ онъ, обращаясь ко мнѣ, не родственникъ ли вамъ тотъ Фетъ, котораго имя часто встрѣчается на страницахъ Отеч. Записокъ?
— Это я самъ, отвѣчалъ я, причемъ Малеваный взглянулъ на меня съ гораздо большимъ удивленіемъ, чѣмъ я глядѣлъ на красный лоскутъ корпуснаго командира.
— По поводу вашего опредѣленія я сейчасъ же изготовлю бумагу въ полкъ и понесу ее къ подписи начальнику дивизіи, а затѣмъ пришлю вамъ ее на квартиру къ вашему трубачу; правда, тутъ и остановиться-то больше не у кого.
Къ вечеру бумага въ полкъ была мнѣ прислана изъ дивизіоннаго штаба, и, не теряя времени, я собрался въ Новогеоргіевскъ, предварительно потребовавъ счета у трубача; явился и счетъ, написанный крупными шатающимися буквами:
При прощании трубачъ снова внушалъ мнѣ почтеніе къ родителямъ за объемистый чемоданъ.