Ранец, шапка и рожок (Гримм; Снессорева)/ДО
| ← Бѣлоснѣжка | Ранецъ, шапка и рожокъ | Жаръ-птица → |
| Оригинал: нем. Der Ranzen, das Hütlein und das Hörnlein. — Источникъ: Братья Гриммъ. Народныя сказки, собранныя братьями Гриммами. — СПб.: Изданіе И. И. Глазунова, 1870. — Т. I. — С. 323. |
Жили-были три брата; они были очень бѣдны и бѣдность ихъ съ каждымъ днемъ становилась бѣднѣе; дошло до того, что они и голодъ терпѣли, и куска хлѣба не имѣли, и приходилось имъ — хоть зубы на полку положить. Видя себя въ такой крайности, они стали поговаривать промежъ собой:
— Никакъ нельзя такъ намъ оставаться; ужь лучше будетъ намъ пуститься по бѣлу свѣту и счастья поискать.
Отправились они въ путь-дорогу и проходили уже по далекимъ дорогамъ, и по разнымъ долинамъ, а все счастья своего нигдѣ не повстрѣчали. Вотъ разъ зашли они въ дремучій лѣсъ, а въ лѣсу стоитъ гора и вся изъ чистаго серебра. Тогда старшій братъ говоритъ:
— Вотъ теперь я нашелъ желанное счастье и другого не требую.
Онъ захватилъ съ собою столько серебра сколько могъ снести, затѣмъ повернулся и ушолъ домой.
А младшіе братья говорятъ:
— Ну, мы отъ счастья желаемъ чего-нибудь получше, чѣмъ простое серебро.
И, даже не прикоснувшись къ серебру, они пошли дальше. Такъ прошли они еще нѣсколько дней и увидѣли гору, которая была вся изъ чистаго золота. Остановился средній братъ, призадумался и не зналъ на что рѣшиться.
— Что тутъ дѣлать? — говорилъ онъ, — захватить ли побольше золота, такъ, чтобы на цѣлую жизнь довольно было, или еще дальше идти?
Наконецъ онъ рѣшился: туго набилъ карманы золотомъ и, распрощавшись съ братомъ, тоже вернулся домой.
Но младшій братъ сказалъ:
— Ни серебро, ни золото не прельщаютъ меня; не хочу я отказываться отъ своего счастья; можетъ-быть, оно готовитъ мнѣ что-нибудь получше того.
И пошолъ онъ опять все впередъ, шолъ три дня и три ночи и зашолъ въ лѣсъ, который былъ гораздо больше прежнихъ, такъ что ни конца, ни края не видать; ничего тутъ не нашлось ни поѣсть, ни выпить, такъ что онъ падалъ отъ изнеможенія. Тогда влѣзъ онъ на высокое дерево, чтобы посмотрѣть, не видать ли конца лѣсу; но какъ далеко глазомъ ни окинулъ — все только верхушки деревьевъ видѣлъ. Сталъ онъ слѣзать съ дерева, а голодъ не свой братъ, мучитъ его порядкомъ; онъ въ головѣ и держитъ думу:
«Ахъ, когда бы еще разъ пришлось поѣсть!»
Спустился онъ на земь и съ удивленіемъ видитъ, что подъ деревомъ стоитъ накрытый столъ, а на столѣ куча разныхъ кушаньевъ, отъ которыхъ паръ столбомъ такъ и валилъ.
— Надо признаться, — сказалъ онъ, — на этотъ разъ мое желаніе очень кстати исполнилось.
И, не допрашиваясь кто принесъ или кто варилъ кушанье, онъ подошелъ къ столу и съ большимъ аппетитомъ ѣлъ, пока его голодъ утолился. Понаѣвшись вдоволь, онъ подумалъ:
«А вѣдь жалко будетъ, еслибы затерялась въ лѣсу такая прекрасная скатерть!»
Съ этимъ вмѣстѣ старательно сложилъ онъ скатерть и сунулъ къ себѣ въ карманъ. Послѣ этого онъ опять пустился въ путь; а какъ вечеръ наступилъ и голодъ опять заговорилъ, доброму молодцу захотѣлось пробу сдѣлать своей скатерти; вытащилъ онъ ее, разложилъ на землѣ да и говоритъ:
— По моему велѣнью будь опять уставлена хорошими яствами.
Не успѣлъ выговорить онъ этого желанья, какъ на скатерти явилось столько блюдъ съ прекраснѣйшими кушаньями, сколько мѣста было.
— Вижу я, — сказалъ онъ, — вижу въ какой кухнѣ для меня кушанье готовится и не промѣняю тебя, скатерть, ни на какія горы серебра и золота.
А добрый молодецъ догадался, что скатерть-то досталась ему волшебная.
Какъ ни чудесна была скатерть, однако все же одной скатерти не довольно было для него, чтобы сложа руки сидѣть. Показалось ему, что лучше будетъ еще пошататься по бѣлу свѣту и своего счастья поискать.
Разъ вечеромъ встрѣтилъ онъ въ дремучемъ лѣсу чорнаго закопчонаго угольщика, который пережигалъ тамъ уголья и поставилъ на огонь картофель, чтобъ поужинать.
— Добрый вечеръ, чорный дроздъ, — сказалъ онъ, — каково поживаешь въ своей глуши?
— Живу-себѣ по маленьку день за день, ныньче какъ вчера, а вечеромъ картошкой пробавляюсь. Нѣтъ ли у тебя охоты быть моимъ гостемъ?
— Благодаримъ покорно, — отвѣчалъ путникъ, — не стану я обижать тебя и лишать ужина: вѣдь ты не разсчитывалъ на гостей; но если ты хочешь сдѣлать мнѣ удовольствіе, то будь моимъ гостемъ.
— Да кто же готовить про тебя станетъ? при тебѣ ничего не видать, а въ окружности и на семь верстъ никого не найдется, кто бы могъ послужить тебѣ чѣмъ-нибудь.
— А все же ужинъ у насъ будетъ, да такой, какого ты отродясь не ѣдалъ.
Вытащилъ онъ свою скатерть изъ сумки, разостлалъ ее по землѣ и сказалъ:
— Скатерть, накрывайся!
И въ ту же минуту скатерть покрылась разными вареными и жареными кушаньями, да такими горячими, какъ-будто прямо изъ кухни. Угольщикъ вытаращилъ глаза, но не заставлялъ себя просить, а усѣлся и усердно принялся большими кусками уписывать за обѣ свои чорныя щоки.
Наѣвшись до отвала, угольщикъ сказалъ со смѣхомъ:
— Послушай-ка, пріятель, скатерётка-то твоя какъ разъ по мнѣ пришлась, словно для меня и сдѣлана: вишь, живу я въ глухомъ бору, гдѣ некому мнѣ приготовить лакомаго куска. Хочу я предложить тебѣ промѣнъ. Вонъ, видишь, въ углу виситъ солдатскій ранецъ, и старъ онъ ужь очень и не взраченъ, а между тѣмъ въ немъ есть чудесная сила. Но теперь мнѣ нѣтъ въ немъ надобности, такъ я, пожалуй, обмѣнялся бы съ тобою на скатерть.
— Но прежде чѣмъ мѣняться, мнѣ надо знать, что въ немъ за такая чудесная сила, — возразилъ добрый молодецъ.
— А вотъ сейчасъ скажу! каждый разъ какъ ты только стукнешь въ него рукою, а оттуда сейчасъ и выскочитъ ефрейторъ съ шестью рядовыми, съ тесаками и ружьями, и что ты имъ ни прикажешь, такъ все мигомъ и будетъ сдѣлано.
— Ну, если такъ, пожалуй, я не прочь, давай мѣняться.
Тутъ добрый молодецъ отдалъ скатерть угольщику, а самъ снялъ съ гвоздя ранецъ, надѣлъ на себя и ушолъ.
Прошелъ онъ немножко по дорогѣ, захотѣлось ему испытать чудесную силу своего ранца. Вотъ онъ и постучалъ въ него. Вдругъ появились предъ нимъ семеро воиновъ и ефрейторъ сказалъ:
— Что прикажете, ваше благородіе?
— Отнять у угольщика мою волшебную скатерть, — кругомъ, шагомъ маршъ!
Солдаты сдѣлали налѣво кругомъ и мигомъ воротились ужь назадъ съ волшебною скатертью, да и взяли-то ее отъ угольщика, не много словъ теряя. Добрый молодецъ опять отпустилъ ихъ на покой, а самъ пошолъ впередъ въ надеждѣ, что его счастье еще больше просіяетъ.
Къ вечеру увидѣлъ онъ другого угольщика, который тоже готовилъ себѣ ужинъ на огнѣ.
— Не хочешь ли со мной поужинать картошки съ солью, только безъ масла? — сказалъ закоптѣлый хозяинъ, — если хочешь, такъ милости просимъ.
— Нѣтъ, — отвѣчалъ гость, — на этотъ разъ будь ужь моимъ гостемъ.
Растянулъ онъ свою скатерть и мигомъ она уставилась что ни на есть лучшими кушаньями. Напились, наѣлись они до отвала и весело было имъ. Послѣ ужина угольщикъ и говоритъ:
— Вонъ тамъ на полкѣ валяется старая шляпёнка, только она имѣетъ чудное свойство: кто надѣнетъ ее на голову да разъ повернетъ ее вокругъ, того вдругъ станутъ защищать двѣнадцать невидимыхъ пушекъ, и всѣ начнутъ такъ палить, что никому противъ нихъ не устоять. Но отъ этой шляпёнки мнѣ пользы нѣтъ никакой, такъ я охотно промѣнялъ бы ее на твою скатерть.
— Это дѣло, и я не прочь промѣняться съ тобою, — отвѣчалъ добрый молодецъ, взялъ шляпёнку, надѣлъ на себя, а скатерть оставилъ угольщику.
Немного прошолъ онъ по дорогѣ, какъ и стучится уже опять въ ранецъ и приказываетъ своимъ солдатамъ опять принести ему скатерть.
«Ужь всегда такъ бываетъ: одно приходитъ къ другому и сдается мнѣ, какъ-будто счастью моему еще не конецъ», — думаетъ онъ про-себя.
Предчувствіе не обмануло его. Къ концу дня встрѣтилъ онъ третьяго угольщика, который тоже предложилъ ему поужинать съ собой картофелемъ безъ масла. Но добрый молодецъ пригласилъ его за свою волшебную скатерть, и это такъ понравилось угольщику, что онъ предложилъ помѣняться на рожокъ, который обладалъ совсѣмъ другими качествами чѣмъ шапка. Надо только подуть въ этотъ рожокъ, такъ тотчасъ же станутъ разрушаться всѣ стѣны и крѣпости, и даже города и деревни.
Не долго думая, добрый молодецъ обмѣнялся съ нимъ скатертью на рожокъ; но, немного отойдя, послалъ опять своихъ солдатъ за скатертью, такъ что теперь онъ всѣмъ завладѣлъ: и ранцемъ, и шапкой и рожкомъ.
«Ну, теперь, — подумалъ онъ, — дѣло мое сдѣлано и пора ужь мнѣ вернуться на родину и взглянуть на братьевъ, каково-то имъ живется».
А его старшіе братья, вернувшись на родину, выстроили себѣ прекрасный домъ на захваченное ими серебро и золото, и жили-поживали въ радости и безъ заботы. Какъ показался къ нимъ младшій братъ въ изорванномъ кафтанишкѣ, въ измятой шапкѣ на головѣ да съ старымъ ранцемъ за спиной, такъ они не захотѣли и за брата его признать, и только насмѣхаясь надъ нимъ, говорили:
— Ты только выдаешь себя за нашего брата; а онъ презиралъ серебромъ и золотомъ и все надѣялся добыть себѣ лучшаго счастья. Нѣтъ, нашъ братъ вернется на родину въ полномъ блескѣ, пріѣдетъ въ каретѣ, какъ могущественный король, а не оборваннымъ нищимъ.
И съ этими словами, они прогнали его вонъ изъ дому.
Разгнѣвался добрый молодецъ, и сталъ стучать въ свой ранецъ до-тѣхъ-поръ, пока передъ нимъ явилось сто пятьдесятъ солдатъ въ полномъ вооруженіи и готовые въ походъ. Онъ приказанъ имъ окружить домъ братьевъ, а двое изъ нихъ должны были взять по орѣховому пруту и до тѣхъ поръ стегать зазнавшихся выскочекъ, пока они признаютъ его, кто онъ такой.
Поднялся страшный шумъ, сбѣжались сосѣди и хотѣли-было помочь несчастнымъ братьямъ, но ничего не могли сдѣлать противъ солдатъ. Дошолъ объ этомъ слухъ и до короля. Очень разгнѣвался король, и послалъ своего капитана съ отрядомъ, чтобы выгнать изъ города возмутителя общаго покоя. Но добрый молодецъ какъ сталъ стучать въ свой ранецъ, такъ у него собралось еще больше войска, которое разбило королевскій отрядъ, такъ что капитанъ съ своими воинами обратились въ бѣгство да и еще съ разбитыми носами.
— А все же мы одолѣемъ этого сорванца! — сказалъ король и на другой же день выслалъ еще больше войска противъ него.
Но этому войску еще хуже досталось. Добрый молодецъ созвалъ еще больше воиновъ изъ своего ранца, и чтобы разомъ покончить, то раза два-три повернулъ шапку на головѣ, тогда началась такая страшная пальба изъ пушекъ, что вся королевская армія была разбита и разсѣяна.
— Ну, теперь, — сказалъ добрый молодецъ, — я не помирюсь до-тѣхъ-поръ, пока король не отдастъ за меня дочь свою, а я буду управлять всѣмъ королевствомъ отъ его имени.
Когда передано было это извѣстіе королю, то онъ сказалъ своей дочери:
— Нужда не знаетъ закона, и что остается мнѣ дѣлать иное, какъ не исполнить его требованія? Чтобы сохранить миръ и корону на головѣ моей, я долженъ выдать тебя за него.
Такимъ образомъ сыграна была свадьба: но королевна не могла безъ досады смотрѣть, что ея мужъ изъ простонародья и носитъ на головѣ такую гадкую шляпёнку и такой старый ранецъ, что стыдно смотрѣть. Очень хотѣлось ей какъ-нибудь да отдѣлаться отъ него; денно и нощно она только о томъ и думаетъ, какъ бы это сдѣлать. Вдругъ пришла ей въ голову мысль: не въ старомъ ли ранцѣ заключается его чудесная сила? Она притворилась такою доброю, и ласкала и миловала мужа, а когда сердце его растаяло, она и говоритъ ему:
— Ахъ! когда бы ты сбросилъ съ себя этотъ гадкій ранецъ! вѣдь онъ такъ тебя безобразитъ, что мнѣ даже стыдно.
— Милое дитя, — отвѣчалъ онъ, — этотъ ранецъ мое лучшее сокровище: пока онъ на мнѣ я не боюсь никого въ мірѣ.
И тутъ же разсказалъ ей, какая чудесная сила заключается въ ранцѣ. Тогда упала она ему на шею, какъ-будто затѣмъ, чтобы обнять его, а между тѣмъ проворно сняла съ него ранецъ и убѣжала вонъ. Оставшись одна, она сейчасъ постучала въ ранецъ и приказала явившимся воинамъ схватить ихъ прежняго господина и выпроводить вонъ изъ дворца. Они повиновались, а лукавая жена все стучала въ ранецъ и посылала въ погоню за нимъ еще много воиновъ, съ приказаніемъ выпроводить его вонъ изъ государства. Не будь у добраго молодца чудесной шапки, такъ бы задаромъ онъ пропалъ. Какъ только высвободилъ онъ руки, сейчасъ же повернулъ свою шапку нѣсколько разъ и въ ту же минуту загремѣла страшная пальба, такъ что всѣ были убиты и самой же королевѣ пришлось бѣжать къ нему и просить помилованія. Она такъ сильно умоляла его о пощадѣ, такъ клялась исправиться, что онъ тронулся и помиловалъ.
Королевна стала такая ласковая къ мужу, и все притворно увѣряла, что онъ ей куда какъ милъ, такъ что опять прельстила его и онъ скоро повѣрилъ ей и ту тайну, что если бы кто и утащилъ у него ранецъ, такъ все же ему нечего бояться, пока старая шляпёнка у него на головѣ.
Узнавъ эту тайну, королевна стала поджидать, пока мужъ покрѣпче заснетъ и тогда сняла съ него шляпёнку и выбросила на улицу. Но у него оставался еще рожокъ и, въ сердцахъ, схватилъ онъ рожокъ да и давай дуть, что было силъ.
Въ тотъ же мигъ все стало разрушаться: стѣны, укрѣпленія, города, деревни, и король съ королевной погибли тутъ же. И не перестань онъ дуть въ свой рожокъ, или если еще хоть одну бы минуточку продолжалъ дуть, то навѣрное, всѣ бы дома сокрушились такъ, что камня на камнѣ не осталось бы тамъ.
Ну, ужь тогда, конечно, никто не сталъ ему противиться и онъ сдѣлался королемъ надъ цѣлымъ королевствомъ.