Ранец, шапка и рожок (Гримм; Снессорева)
| ← Белоснежка | Ранец, шапка и рожок | Жар-птица → |
| Оригинал: нем. Der Ranzen, das Hütlein und das Hörnlein. — Источник: Братья Гримм. Народные сказки, собранные братьями Гримм. — СПб.: Издание И. И. Глазунова, 1870. — Т. I. — С. 323. |
Жили-были три брата; они были очень бедны, и бедность их с каждым днём становилась беднее; дошло до того, что они и голод терпели, и куска хлеба не имели, и приходилось им — хоть зубы на полку положить. Видя себя в такой крайности, они стали поговаривать промеж собой:
— Никак нельзя так нам оставаться; уж лучше будет нам пуститься по белу свету и счастья поискать.
Отправились они в путь-дорогу и проходили уже по далёким дорогам, и по разным долинам, а всё счастья своего нигде не повстречали. Вот раз зашли они в дремучий лес, а в лесу стоит гора и вся из чистого серебра. Тогда старший брат говорит:
— Вот теперь я нашёл желанное счастье и другого не требую.
Он захватил с собою столько серебра, сколько мог снести, затем повернулся и ушёл домой.
А младшие братья говорят:
— Ну, мы от счастья желаем чего-нибудь получше, чем простое серебро.
И, даже не прикоснувшись к серебру, они пошли дальше. Так прошли они ещё несколько дней и увидели гору, которая была вся из чистого золота. Остановился средний брат, призадумался и не знал на что решиться.
— Что тут делать? — говорил он. — Захватить ли побольше золота, так, чтобы на целую жизнь довольно было, или ещё дальше идти?
Наконец он решился: туго набил карманы золотом и, распрощавшись с братом, тоже вернулся домой.
Но младший брат сказал:
— Ни серебро, ни золото не прельщают меня; не хочу я отказываться от своего счастья; может быть, оно готовит мне что-нибудь получше того.
И пошёл он опять всё вперёд, шёл три дня и три ночи и зашёл в лес, который был гораздо больше прежних, так что ни конца, ни края не видать; ничего тут не нашлось ни поесть, ни выпить, так что он падал от изнеможения. Тогда влез он на высокое дерево, чтобы посмотреть, не видать ли конца лесу; но как далеко глазом ни окинул — всё только верхушки деревьев видел. Стал он слезать с дерева, а голод не свой брат, мучит его порядком; он в голове и держит думу:
«Ах, когда бы ещё раз пришлось поесть!»
Спустился он наземь и с удивлением видит, что под деревом стоит накрытый стол, а на столе — куча разных кушаний, от которых пар столбом так и валил.
— Надо признаться, — сказал он, — на этот раз моё желание очень кстати исполнилось.
И, не допрашиваясь, кто принёс, или кто варил кушанье, он подошёл к столу и с большим аппетитом ел, пока его голод утолился. Понаевшись вдоволь, он подумал:
«А ведь жалко будет, если бы затерялась в лесу такая прекрасная скатерть!»
С этим вместе старательно сложил он скатерть и сунул к себе в карман. После этого он опять пустился в путь; а как вечер наступил, и голод опять заговорил, доброму молодцу захотелось пробу сделать своей скатерти; вытащил он её, разложил на земле да и говорит:
— По моему велению будь опять уставлена хорошими яствами.
Не успел выговорить он этого желанья, как на скатерти явилось столько блюд с прекраснейшими кушаньями, сколько места было.
— Вижу я, — сказал он, — вижу, в какой кухне для меня кушанье готовится, и не променяю тебя, скатерть, ни на какие горы серебра и золота.
А добрый молодец догадался, что скатерть-то досталась ему волшебная.
Как ни чудесна была скатерть, однако всё же одной скатерти не довольно было для него, чтобы сложа руки сидеть. Показалось ему, что лучше будет ещё пошататься по белу свету и своего счастья поискать.
Раз вечером встретил он в дремучем лесу чёрного закопчённого угольщика, который пережигал там уголья и поставил на огонь картофель, чтоб поужинать.
— Добрый вечер, чёрный дрозд, — сказал он, — каково поживаешь в своей глуши?
— Живу себе помаленьку день за день, нынче как вчера, а вечером картошкой пробавляюсь. Нет ли у тебя охоты быть моим гостем?
— Благодарим покорно, — отвечал путник, — не стану я обижать тебя и лишать ужина: ведь ты не рассчитывал на гостей; но если ты хочешь сделать мне удовольствие, то будь моим гостем.
— Да кто же готовить про тебя станет? При тебе ничего не видать, а в окружности и на семь вёрст никого не найдётся, кто бы мог послужить тебе чем-нибудь.
— А всё же ужин у нас будет, да такой, какого ты отродясь не едал.
Вытащил он свою скатерть из сумки, разостлал её по земле и сказал:
— Скатерть, накрывайся!
И в ту же минуту скатерть покрылась разными варёными и жареными кушаньями, да такими горячими, как будто прямо из кухни. Угольщик вытаращил глаза, но не заставлял себя просить, а уселся и усердно принялся большими кусками уписывать за обе свои чёрные щеки.
Наевшись до отвала, угольщик сказал со смехом:
— Послушай-ка, приятель, скатерётка-то твоя как раз по мне пришлась, словно для меня и сделана: вишь, живу я в глухом бору, где некому мне приготовить лакомого куска. Хочу я предложить тебе промен. Вон, видишь, в углу висит солдатский ранец, и стар он уж очень и невзрачен, а между тем в нём есть чудесная сила. Но теперь мне нет в нём надобности, так я, пожалуй, обменялся бы с тобою на скатерть.
— Но прежде чем меняться, мне надо знать, что в нём за такая чудесная сила, — возразил добрый молодец.
— А вот сейчас скажу! Каждый раз, как ты только стукнешь в него рукою, а оттуда сейчас и выскочит ефрейтор с шестью рядовыми, с тесаками и ружьями, и что ты им ни прикажешь, так всё мигом и будет сделано.
— Ну, если так, пожалуй, я не прочь, давай меняться.
Тут добрый молодец отдал скатерть угольщику, а сам снял с гвоздя ранец, надел на себя и ушёл.
Прошёл он немножко по дороге, захотелось ему испытать чудесную силу своего ранца. Вот он и постучал в него. Вдруг появились пред ним семеро воинов, и ефрейтор сказал:
— Что прикажете, ваше благородие?
— Отнять у угольщика мою волшебную скатерть, — кругом, шагом марш!
Солдаты сделали налево кругом и мигом воротились уж назад с волшебною скатертью, да и взяли-то её от угольщика, не много слов теряя. Добрый молодец опять отпустил их на покой, а сам пошёл вперёд в надежде, что его счастье ещё больше просияет.
К вечеру увидел он другого угольщика, который тоже готовил себе ужин на огне.
— Не хочешь ли со мной поужинать картошки с солью, только без масла? — сказал закоптелый хозяин. — Если хочешь, так милости просим.
— Нет, — отвечал гость, — на этот раз будь уж моим гостем.
Растянул он свою скатерть, и мигом она уставилась что ни на есть лучшими кушаньями. Напились, наелись они до отвала, и весело было им. После ужина угольщик и говорит:
— Вон там на полке валяется старая шляпёнка, только она имеет чудное свойство: кто наденет её на голову да раз повернёт её вокруг, того вдруг станут защищать двенадцать невидимых пушек, и все начнут так палить, что никому против них не устоять. Но от этой шляпёнки мне пользы нет никакой, так я охотно променял бы её на твою скатерть.
— Это дело, и я не прочь променяться с тобою, — отвечал добрый молодец, взял шляпёнку, надел на себя, а скатерть оставил угольщику.
Немного прошёл он по дороге, как и стучится уже опять в ранец и приказывает своим солдатам опять принести ему скатерть.
«Уж всегда так бывает: одно приходит к другому, и сдаётся мне, как будто счастью моему ещё не конец», — думает он про себя.
Предчувствие не обмануло его. К концу дня встретил он третьего угольщика, который тоже предложил ему поужинать с собой картофелем без масла. Но добрый молодец пригласил его за свою волшебную скатерть, и это так понравилось угольщику, что он предложил поменяться на рожок, который обладал совсем другими качествами чем шапка. Надо только подуть в этот рожок, так тотчас же станут разрушаться все стены и крепости, и даже города и деревни.
Недолго думая, добрый молодец обменялся с ним скатертью на рожок; но, немного отойдя, послал опять своих солдат за скатертью, так что теперь он всем завладел: и ранцем, и шапкой и рожком.
«Ну, теперь, — подумал он, — дело моё сделано, и пора уж мне вернуться на родину и взглянуть на братьев, каково-то им живётся».
А его старшие братья, вернувшись на родину, выстроили себе прекрасный дом на захваченное ими серебро и золото и жили-поживали в радости и без заботы. Как показался к ним младший брат в изорванном кафтанишке, в измятой шапке на голове да со старым ранцем за спиной, так они не захотели и за брата его признать и только, насмехаясь над ним, говорили:
— Ты только выдаёшь себя за нашего брата; а он презирал серебром и золотом и всё надеялся добыть себе лучшего счастья. Нет, наш брат вернётся на родину в полном блеске, приедет в карете как могущественный король, а не оборванным нищим.
И с этими словами они прогнали его вон из дому.
Разгневался добрый молодец и стал стучать в свой ранец до тех пор, пока перед ним явилось сто пятьдесят солдат в полном вооружении и готовые в поход. Он приказан им окружить дом братьев, а двое из них должны были взять по ореховому пруту и до тех пор стегать зазнавшихся выскочек, пока они признают его, кто он такой.
Поднялся страшный шум, сбежались соседи и хотели было помочь несчастным братьям, но ничего не могли сделать против солдат. Дошёл об этом слух и до короля. Очень разгневался король и послал своего капитана с отрядом, чтобы выгнать из города возмутителя общего покоя. Но добрый молодец как стал стучать в свой ранец, так у него собралось ещё больше войска, которое разбило королевский отряд, так что капитан со своими воинами обратились в бегство да и ещё с разбитыми носами.
— А всё же мы одолеем этого сорванца! — сказал король и на другой же день выслал ещё больше войска против него.
Но этому войску ещё хуже досталось. Добрый молодец созвал ещё больше воинов из своего ранца, и чтобы разом покончить, то раза два-три повернул шапку на голове, тогда началась такая страшная пальба из пушек, что вся королевская армия была разбита и рассеяна.
— Ну, теперь, — сказал добрый молодец, — я не помирюсь до тех пор, пока король не отдаст за меня дочь свою, а я буду управлять всем королевством от его имени.
Когда передано было это известие королю, то он сказал своей дочери:
— Нужда не знает закона, и что остаётся мне делать иное, как не исполнить его требования? Чтобы сохранить мир и корону на голове моей, я должен выдать тебя за него.
Таким образом сыграна была свадьба: но королевна не могла без досады смотреть, что её муж из простонародья и носит на голове такую гадкую шляпёнку и такой старый ранец, что стыдно смотреть. Очень хотелось ей как-нибудь да отделаться от него; денно и нощно она только о том и думает, как бы это сделать. Вдруг пришла ей в голову мысль: не в старом ли ранце заключается его чудесная сила? Она притворилась такою доброю и ласкала и миловала мужа, а когда сердце его растаяло, она и говорит ему:
— Ах! Когда бы ты сбросил с себя этот гадкий ранец! Ведь он так тебя безобразит, что мне даже стыдно.
— Милое дитя, — отвечал он, — этот ранец — моё лучшее сокровище: пока он на мне, я не боюсь никого в мире.
И тут же рассказал ей, какая чудесная сила заключается в ранце. Тогда упала она ему на шею, как будто затем, чтобы обнять его, а между тем проворно сняла с него ранец и убежала вон. Оставшись одна, она сейчас постучала в ранец и приказала явившимся воинам схватить их прежнего господина и выпроводить вон из дворца. Они повиновались, а лукавая жена всё стучала в ранец и посылала в погоню за ним ещё много воинов, с приказанием выпроводить его вон из государства. Не будь у доброго молодца чудесной шапки, так бы задаром он пропал. Как только высвободил он руки, сейчас же повернул свою шапку несколько раз, и в ту же минуту загремела страшная пальба, так что все были убиты, и самой же королеве пришлось бежать к нему и просить помилования. Она так сильно умоляла его о пощаде, так клялась исправиться, что он тронулся и помиловал.
Королевна стала такая ласковая к мужу и всё притворно уверяла, что он ей куда как мил, так что опять прельстила его, и он скоро поверил ей и ту тайну, что если бы кто и утащил у него ранец, так всё же ему нечего бояться, пока старая шляпёнка у него на голове.
Узнав эту тайну, королевна стала поджидать, пока муж покрепче заснёт, и тогда сняла с него шляпёнку и выбросила на улицу. Но у него оставался ещё рожок, и, в сердцах, схватил он рожок да и давай дуть, что было сил.
В тот же миг всё стало разрушаться: стены, укрепления, города, деревни, и король с королевной погибли тут же. И не перестань он дуть в свой рожок или если ещё хоть одну бы минуточку продолжал дуть, то наверное, все бы дома сокрушились так, что камня на камне не осталось бы там.
Ну, уж тогда, конечно, никто не стал ему противиться, и он сделался королём над целым королевством.