Строганов, Никита Григорьевич, и двоюродный брат его Максим Яковлевич, дети Григорья и Якова Аникиевичей, первые в роде «именитые люди», известны, главным образом, тем, что призвали к себе на службу волжских казаков во главе с Ермаком и снабдили их средствами для похода в Сибирь. При жизни родителей они играли подчиненную роль, после же их смерти продолжили совместно управлять пермскими землями вплоть до 1579 г., когда вместе с дядей, Семеном Аникиевичем, жившим в Сольвычегодске, решили поделить все имущества, находившиеся до тех пор у них в общем владении. По их просьбе, для утверждения раздела и уверстания каждой части оброком, из Москвы был прислан «сотной писец» Иван Яхонтов, впервые приведший в некоторую известность для московского правительства строгановские владения. Из его описи, известной под именем «Сотной книги» (подлинник её в 1626 г. сгорел во время пожара в Новгороде, сохранились лишь списки, частью опубликованные, но едва ли полные и вполне сходные с оригиналом), видно, что к этому времени в пермских владениях С—вых состояло 4 городка, 11 деревень, 28 починков, 1 мельница, 352 двора, людей взрослых мужского пола 758 душ, земли пахотной 4329 четвертей, лесу пашенного 677 четв., сена — 17,669 «копен» («копна» — земельная мера, равная 1/10 десятины). Всего же земли, на основании жалованных грамот, к этому моменту во владении С—вых числилось свыше 8 миллионов десятин. По этому разделу две части имущества поступили в общее владение и пользование Семена и М. Я; они получили: земли по Каме протяжением свыше 100 в., по Чусовой — 20 в., по Сылве — 40 в. и др., 3 городка, 2 острожка, 8 деревень, 21 починок, 1875 десят. пахотной земли и свыше 10 тысяч «копен» сена; остальная треть досталась отдельно Н. Г. и состояла из земель, лежавших главным образом по той же Каме, от р. Пыскорки до рр. Инвы и Косвы, протяжением на 74 в., с городком Орел, 3 деревнями, 4 починками и пр.; подобным образом были поделены и сольвычегодские владения. После раздела М. Я. поселился в Чусовском городке, Н. Г. — в Орле, а Семен продолжил оставаться в облюбованном им Сольвычегодске.
Сольвычегодские владения С—вых, находясь в относительно мирном уголке России, были в сравнительной безопасности от нападений и грабежей со стороны полудиких инородцев. Наоборот, пермские их земли в этом отношении были поставлены в гораздо более неблагоприятные условия; окруженные со всех сторон инородцами, даже в значительной степени населенные ими, обретаясь в непосредственном соседстве с неспокойной Сибирью, они неоднократно подвергались уже и раньше набегам как со стороны ближайших туземных племен, которых С—вы постепенно вытесняли и ограничивали в пользовании природными богатствами края, так и со стороны людей сибирского хана Кучума, который близость С—вых и возводившиеся ими укрепления мог рассматривать как угрозу целости его владений. Над обеспечением безопасности пермских земель М. Я. и Н. Г. должны были серьезно призадуматься. В их распоряжении были значительные запасы боевых средств, заготовленные еще их родителями, но ощущался большой недостаток в людях, способных к ратному делу. И вот в конце 1578 г. братья прослышали, что по Волге и Хвалынскому (Каспийскому) морю подвизается шайка казаков, своими грабежами иностранных и русских купцов, даже царских послов (напр., русского посла в Персию — Карамышева) навлекшая на себя гнев Иоанна и подвергавшаяся вследствие этого преследованию царских воевод. М. Я. и Н. Г. задумали воспользоваться для своих целей услугами именно этой шайки. Весною 1579 г. они послали на Волгу к Ермаку Тимофеевичу, Ивану Кольцо, Никите Пану, Якову Михайлову, Матвею Мещеряку и др. главарям атаманства «вернейших своих служителей» с предложением поступить к ним, С—вым, на «службу честную». В посланной ими казакам «ласковой» грамоте, датированной 6 апреля 1579 г., М. Я. и Н. Г. убеждали их «быть не разбойниками, а воинами царя Белого и… примириться с Россией». «Имеем крепости и земли — писали они дальше — но мало дружины; идите к нам оборонять Великую Пермь и восточный край христианства» (Карамзин, т. IX, стр. 224). Как известно, казаки приняли это предложение и осенью того же года, «на самом рек заморозье», подымаясь вверх по Волге, Каме и Чусовой, прибыли к С—вым в числе 540 человек. Число это, впрочем, в летописных указаниях весьма сильно варьирует: в то время как Есиповская и Строгановская летописи в полном согласии называют 540, Ремезовская повышает его до 6000 челов., что совсем невероятно. Точно также летописные указания, а вслед за ними и мнения исследователей расходятся и по вопросу о том, был ли Ермак действительно приглашен С—выми или же, убегая от преследования царских воевод, сам пришел к ним. Известное основание для второго предположения можно найти в той же Есиповской летописи, в которой повествуется: «Побегоша казаки (преследуемые царскими воеводами) вверх по Волге… и дойдоша до Камы, и Камою до устья Чусовой, на ней же Строгановы вотчины и русские люди живуще»… Противоположное предположение опирается на упомянутую в тексте «ласковую» грамоту, в его же пользу определенно высказывается Строгановский летописец, наконец в царской грамоте на имя одного из позднейших представителей рода С—вых прямо сказано: «Предки его призвали с Волги атаманов и казаков, Ермака с товарыщи, в свои вотчины»… Возможно, что М. Я. и Н. Г., призывая опальных казаков и боясь гнева Иоанна, старались держать этот поступок по возможности втайне, почему он, может быть, и остался для некоторых летописцев неизвестным. Что делали казаки у С—вых в первый год по прибытии, не вполне ясно. Некоторые источники утверждают, что они будто бы сражались с вогуличами, напавшими на пермские земли С—вых, но это совершенно невероятно, так как разумеющееся здесь нападение произошло уже после отплытия Ермака в Сибирь. Историк Миллер полагает, что в течение первого года они занялись распашкой необработанных земель, приведя в годное для хлебопашества состояние один из берегов Чусовой на протяжении 70 верст. Это предположение, по крайней мере во всём его объеме, также слишком гипотетично и маловероятно.
Летом 1580 г. Ермак, снабженный со стороны М. Я. и Н. Г. стругами, пушками, пищалями, порохом и пищевыми припасами, по реке Чусовой открыл свой поход на Сибирь. Большинство исследователей сходятся на том, что первая попытка Ермака дойти до Сибири была неудачна; вследствие отсутствия опытных проводников, он запутался и заблудился в дебрях реки Чусовой и её притоков, должен был перезимовать на реке Сылве, а ранней весною возвратился к С—вым в Чусовский городок. Второй раз, уже удачно, он выступил в поход тою же весною. Как бы то ни было, начало похода приурочивается обыкновенно к 1581 г. Вопрос о том, принадлежала ли инициатива похода М. Я. и Н. Г. или самому Ермаку, остается в исторической литературе до известной степени спорным. Анонимный автор обстоятельного очерка о роде С—вых на основании разных семейных документов категорически утверждает, что М. Я. и Н. Г., храня еще заветы своего деда Аники и будучи отлично осведомлены о шатком положении дел в Сибири, об относительной беззащитности страны и плохом вооружении жителей, — не только были инициаторами похода, но даже, встречая будто бы противодействие если не со стороны Ермака, то его некоторых товарищей, принуждены были настойчиво убеждать казаков в необходимости и пользе этого дела. Мнение, что именно С—вы пришли к этой мысли, разделяется и Карамзиным, который пишет, что они, «испытав бодрость, мужество и верность казаков, узнав разум, великую отвагу и решительность главного вождя», организовав еще собственную дружину из русских, татар, литвы и ливонцев, наконец, изготовив все необходимые припасы, — «объявили поход, Ермака воеводою и Сибирь целью». Такое заключение вполне вероятно, особенно если принять во внимание происшедший в 1573 г. набег брата Сибирского хана Кучума — Маметкула, постоянную угрозу целости владений со стороны зауральского соседа и естественное желание С—вых уничтожить зло в корне. Сторонники обратного мнения указывают главным образом на то, что М. Я. и Н. Г. нужна была защита на месте, и помышлять о далеком походе, когда собственные земли оставались без защиты, они не могли. Так или иначе, были ли С—вы инициаторами похода или нет, но заслуги их в этом деле и без того чрезвычайно велики, ибо они, обеспечив Ермака необходимыми продуктами и дав ему многих людей, так как казаков для серьезного похода было недостаточно, тем самым осуществили чрезвычайно важные условия, без которых немыслим никакой военный успех. Помимо вооружения в виде пушек, пищалей и пр., М. Я. и Н. Г. к 540 казакам Ермака присоединили еще 300 собственных ратников (по иным сведениям, даже 1096 человек), выдали на всех свыше 60 пудов пороху и свинцу, 2500 пудов ржаной муки, 1600 пудов круп и толокна, 800 пудов сухарей, 200 пудов масла коровьего, 400 «полтей» ветчины, дали толмачей, проводников, знамена, наконец средства передвижения по водному пути — большие «струги». Всё снаряжение им обошлось по тогдашнему счету около 20,000 рублей, что было под силу только им и поставило бы в затруднение даже московское правительство. Фактическая сторона приведенных указаний подтверждается и упомянутой выше царской грамотой, где говорится, что М. Я. и Н. Г. «на помощь ему, Ермаку в товарищи, ратных многих людей наймовали и всему войску помощь чинили, и деньги, и платье, и боевое ружье, и порох, и свинец, и всякий запас к воинскому делу из своих пожитков давали и дворовых людей с ними посылали, и тою службою, радением и посылкою Сибирское государство взяли и татар и остяков и вогулич под нашу (царскую) высокую руку привели». Посылка опальных казаков в Сибирь была совершена без ведома государя, за что после М. Я. и Н. Г. получили от него гневную грамоту, хотя формально они были правы, так как по данным еще предкам их грамотам они могли ходить войною на сибирских владетелей без особого на каждый раз царского разрешения.
Вскоре после отъезда Ермака, осенью того же 1581 г. на пермские владения С—вых было совершено неожиданное нападение со стороны пелымского князька Бехбелея Ахтанова, который, предводительствуя значительным отрядом вогульцев, сжег и разорил несколько деревень и починков. Указанная ниже грамота от 16 ноября 1583 г. утверждает, что Бехбелей не встретил никакого сопротивления, но большинство исследователей принимает за доказанное, что на обратном пути его настигли М. Я. и дядя его Семен, разбили его толпы, многих из его людей забрали в плен и чуть не захватили самого Бехбелея. В этой погоне Н. Г. почему-то участвовать отказался, за что на него М. Я. и Семеном была принесена царю жалоба; в результате её получилась из Москвы грамота, в которой Н. Г. делается строгий выговор и повелевается на будущее время не оставлять в таких случаях родичей без помощи. Вместе с тем из Москвы же был послан в Чердынь наместнику Перми Великой князю Елецкому приказ высылать, по требованию С—вых, на помощь им служилых людей, а несколько позже (20 декабря 1582 года) старостам, целовальникам и земским людям в Перми Великой и Усолье Каменном разослано послание не препятствовать С—вым набирать охочих и вольных казаков для обороны края. В 1582 году Бехбелей с отрядом остяков и вогуличей повторил свой набег; обрушившись сначала на Орел-городок, но не будучи в состоянии сломить его сопротивления, он отступил и стал грабить окрестности, причем захватил «добычу не малую». На этот раз к ратникам Семена и М. Я. присоединил своих людей и Н. Г., и все они соединенными силами настигли Бехбелея в каком-то ущелье. Произошел ожесточенный бой, длившийся целый день; результатом было полное поражение Бехбелея, который и сам попал в плен, где от полученных тяжелых ран вскоре скончался.
Призыв С—выми Ермака и его поход в Сибирь, а также двукратный набег вогуличей стали известны в Москве только летом 1583 г.; об этом донес туда чердынский воевода, Василий Пелепелицын, осветив всё дело с самой неблагоприятной стороны для С—вых, обвинив их в самовольных действиях. Вследствие этого доноса на имя М. Я. и Н. Г. Иоанном была послана гневная грамота от 16 ноября 1583 г. Упоминая, со слов Пелепелицына, о том, что С—вы, дав Ермаку своих людей, оказались будто бы не в состоянии защищаться от нападений Бехбелея и позволили ему многое разорить, пожечь и разграбить, Иоанн продолжает: «… И то сделалось вашею изменою: вы вогуличей, и вотяков, и пелымцев от нашего жалования отвели, и войною на них приходили; да тем задором с сибирским салтаном ссорили нас; а волжских атаманов к себе призвав, воров наняли в свои остроги, без нашего указу… Ермак с товарыщи пошли воевать вогулич, и остяков, и татар, а Перми ничем не пособили, и то всё сталося вашим воровством и изменою; и вы б тех казаков в те поры в войну не посылали, а послали их и своих людей нашия земли пермския оберегать»…; когда же вернутся казаки из похода, «вы бы их тотчас в Чердынь послали, а у себя их не держали». Если же этого не будет — заканчивается грамота — то «в том на вас опалу положим большую, а атаманов и казаков, которые слушали вас и вам служили, а нашу землю выдали, велим перевешати».
Эта гневная грамота, по свидетельству летописца, сильно напугала М. Я. и Н. Г. Но почти непосредственно вслед за нею они получили от Ермака, который имел уже несколько удачных сражений, самые утешительные известия о походе и с ними поехали в Москву оправдываться. Там они изложили Иоанну историю похода «во всех подробностях», рассказали об успехах и завоеваниях Ермака и просили «взять под высокую руку» новые земли. К тому же времени подоспел в Москву и посланный Ермаком Иван Кольцо. Следствием блестящих и неожиданных успехов похода «на Москве веселие было зело». На помощь Ермаку был послан с ратниками воевода кн. Семен Дмитриевич Болховской, которого С—вы в начале 1584 г. снабдили пищей и ладьями для перевозки людей. Для «истинных же виновников столь важных приобретений» (Карамзин), т. е. для С—вых, за их «службу и радение» гнев был сменен на милость, и они, в её доказательство, были пожалованы правом беспошлинной торговли во вновь завоеванных землях.
В 1584 г. М. Я. и его дядя Семен поделили между собою находившиеся со времени раздела 1579 г. в их общем владении земли и имущества. М. Я. получил места по правому берегу Чусовой, оба берега Камы, выше устья Чусовой, правый её берег, ниже Чусовой, оба берега Яйвы и расположенные на этих землях городки, острожки, деревни, починки, соляные варницы и пр. Семен получил во всём остальную половину, составившуюся, главным образом, из левого берега Чусовой, левого берега Камы ниже Чусовой, обоих по р. Сылве и др. Вместе с этим они разделили и сольвычегодские имения, а также «верстали казака против казака», т. е. поделили между собою поровну населявших их владения людей. В общем пользовании племянника и дяди остался только небольшой участок, при котором находились «пожни» и руда, — уже в это время они занимались плавкой железа в размерах, необходимых для удовлетворения хозяйственных надобностей. Письменное условие этого раздела сохранилось и доныне и носит название «деловой» или «полюбовного соглашения».
Около 1588 г. у Н. Г. был отнят Орел-городок, чрез который проектировалось провести большую дорогу на Сибирь, но грамотой 1591 г. он был отдан Н. Г. обратно. Некоторые выражения этой грамоты дают повод думать, что городок был взят не столько для государственных надобностей, сколько потому, что Н. Г. в это время, неизвестно по каким причинам, находился в опале.
Вступивший в 1584 г. на престол Феодор Иоаннович не только подтвердил грамоты, данные С—вым его отцом, но за услуги, оказанные ими при покорении Сибири, 7 апреля 1597 г. пожаловал Н. Г. обширными землями «ниже Великие Перми (т. е. Чердыни)…, по Каме-реке (правой стороне) полтретьяста верст, и от казаки полосмаста верст», с притоками, островами, лесами и пр., площадью всего в 586,380 десятин, разрешив ему строить там острожки, варить соль и дав 15-летнюю льготу от платежа всяких повинностей. На р. Очере Н. Г. построил Очерский острожок, основал селение Охань (ныне г. Оханск) и монастырь под именем «Оханской Вогородской пустыни», стал населять новые земли «неписьменными» и «нетяглыми» людьми, а также пленными инородцами, приводя последних в христианство, а в 10 верстах от Орла, найдя богатые соляные залежи, поставил соляные варницы и положил основание городку Новое Усолье. 12 марта 1599 г. все пожалованные С—вым грамоты были подтверждены царем Борисом.
Еще в царствование Феодора Иоанновича М. Я. и Н. Г. стали принимать участие своими вооруженными силами в поддержании престижа Московского государства не для своих личных целей, а по просьбам из Москвы: так, напр., М. Я., по получении грамоты от 28 мая 1591 г., принял меры предосторожности против «злоумышленников Нагого», а Н. Г., исполняя просьбу, выраженную в грамоте от 5 июня 1598 г., отправил к воеводе Никите Траханиотову 50 пеших и 50 конных ратников для присоединения их к силам, готовившимся против пелымского князя. Но истинно неоценимые услуги как ратными людьми, так и особенно денежными средствами оказали двоюродные братья государству в смутную эпоху. В это время, когда в «казне царской деньгами такой недостаток был, что займованы были деньги как в Москве, так и по городам, у разного чина людей, и дано было из казны, под образом закладу, золотая и серебряная посуда, жемчуг и др. вещи», — М. Я. и Н. Г. «деньгами и пожитками своими государю служили и помоществовали своими людьми, куда он, государь, послать в помощь укажет».
Грамотой от 19 июня 1608 г. Шуйский просил М. Я. и Н. Г. кроме данных уже раньше 1000 руб. выслать еще, обнадеживая их царским словом, что деньги будут возвращены, «радение» же С—ых забыто не будет, и в доказательство этого другой грамотой от того же года жаловал их, «ни их самих, ни детей их, ни крестьян их ни в чём не судить… без царского указа, не ставить к ним постояльцев во дворы», позволил «питье про себя держать безъявочно, у веры (присяги) им самим не ставиться и во всех городах и по ямам подвод у них не имать». Около этого времени на имя М. Я. было получено письмо от знаменитого боярина Скопина-Шуйского, в котором последний писал: «… Ратным людям иноземцам наемным дать нечего, в государевой казне денег мало, а государь от воров на Москве сидит в осаде… и вы, Строгановы, на наем ратных людей к нему в полки денег бы послали скоро…», а вслед за этим от самого царя получилась на имя братьев грамота с просьбой дать еще взаимообразно денег и с обещанием возвратить их и «великую царскую милость» оказать. На оба послания С—вы ответили посылкой значительной суммы, в то же время известив великопермских воевод, что они вооружаются и «государевы доходы у себя с посаду и уезду сбирают и государю царю и великому князю посылают». По просьбе царя Шуйского от 26 января 1609 г. М. Я. и Н. Г. послали отряд из своих людей в Даниловскую слободу для обороны от нового Лжедимитрия. Из челобитной устюжан видно, что в том же году С—вы вошли с ними в соглашение стоять против самозванцев. За эту «службу и радение» царь Василий Иванович в грамоте от 4 августа 1609 г. изъявил братьям благодарность с обещанием пожаловать их особо, «когда гнев Божий в государстве минется». Наконец в 1610 г. от того же царя была вновь получена грамота, в которой подробно мотивируется просьба денег. «Всемирного ради греха — говорилось в ней, — а по заводу литовских людей воры русские люди, совокупясь с литовскими людьми… многие городы и волости смутили… и многим людям разорение и грабежи, и убийства, и плен, и расхищение учинили, а которые бояре и дворяне, всякие служивые люди в осаде сидели и всякую нужду и голод претерпевали… и наше им жалованье давано деньгами, золотыми, и жемчугом, и платьем, и рухлядью, и в том наша казна истощила, — а как сия наша грамота придет, и вы б памятовали к себе наше жалованье и свою прежнюю службу и радение, нас ссудили, дали нам в заем денег, чем бы нам служивых людей пожаловать, чтоб.... бояр наших и дворян, и служивых людей к нам прямою службою и вашим споможением литовских людей и русских воров одолели; какие милости от Бога сподоблены будете и от нас великое жалованье приймите, и от всех людей похвалу получите… а вы только ссудите не малыми деньгами — тысяч с десять». И на эту грамоту братья ответили посылкой «многотысячной суммы». Что богатство С—вых в это время могло служить источником для внутренних, так сказать, займов, видно, между прочим, из отзыва английского посла Флетчера, который еще несколько раньше писал, что «между купцами славились богатством одни братья Строгановы, имея до 300,000 (около 21/4 мил. по нынешнему счету) рублей наличными деньгами, кроме недвижимого состояния; что у них было множество иноземных мастеров на заводах, несколько аптекарей и медиков, десять тысяч людей вольных и пять тысяч крепостных, употребляемых для варения и развоза соли, рубки лесов и возделывания земли; что они ежегодно платили царю 23,000 рубл. пошлины, но что правительство, требуя более и более, то под видом налога, то под видом займа, разоряло их без жалости».
27 декабря 1610 г. Шуйский пожаловал Н. Г. и М. Я. (и сына умершего Семена — Петра) важной грамотой. За «верные и непоколебимые службы» и за то, «что во время Московского разорения и смуты… от государя не отступили и во всём ему, великому государю, служили и прямили, многих ратных людей на государеву службу против изменников посылали, к ним не приставали, а Поморские, Пермские и Казанские городы от шаткости укрепляли», наконец, за то, «что от них в Коломне, и Рязани, и Владимире, взято в казну много денег», — за всё это царь (уведомляя их, что он в Москве здравствует, и бояре и все московские люди служат ему верно) пожаловал их званием именитых людей и правом писаться и называться полным отчеством, с вичем (окончание, как знак достоинства присвоенное в то время только боярам и окольничим). Вместе с тем ко всем приказным людям на Урале было разослано повеление выдать С—вым на нужду солеварения денег, «сколько им будет надобно».
В 1616 г. неожиданно разразилось возмущение среди казанских татар; с приставшими к ним чувашами, черемисами, вотяками и башкирцами они, «собравшись великим скопом», напали на Казань, Сарапуль и Оссу, многих жителей избили и в плен забрали. Опасаясь, чтобы и их люди не последовали примеру восставших, М. Я. и Н. Г., вместе с детьми Семена — Андреем и Петром, организовали из своих и наемных людей сильный отряд и, не дожидаясь царского разрешения, двинулись навстречу толпам восставших. После ряда кровопролитных стычек взбунтовавшиеся были разбиты, причем многие из них попали в плен. За подавление мятежа особой царской грамотой С—вым была выражена царская благодарность. В числе пленных оказались многие инородцы, числившиеся в качестве людей С—вых, и за их вины последние весьма жестоко расправились со всеми теми племенами, к которым принадлежали пленные, разорив их жилища и многих казнив.
В 1620 г. умер Н. Г., не оставив потомства (не был женат). О нём следует еще упомянуть, что, будучи очень набожным человеком, он построил много церквей и несколько монастырей, которым дал земли и часто дарил богатую утварь. Его часть имущества была разделена на две равные части, одна из которых поступила в общее владение детей Семена (Андрея и Петра), а другая досталась сыновьям М. Я. (также Максиму и Ивану). Сам М. Я. ко времени смерти Н. Г. или вскоре после этого за старостью почти совершенно устранился от ведения хозяйства. Впрочем, будучи уже не у дел, он высмотрел на р. Чусовой очень богатое солью место и велел поставить там варницы. Когда он умер, в точности неизвестно, вернее всего — между 1621—1623 гг., хотя в некоторых исследованиях указывается даже 1638 г. Ему наследовали сыновья Иван и Максим; третий сын, Владимир, умер еще при его жизни.
„Акты Историч.“, т. II, стр. 144, 163, 165, 223, 254, 299—300, 324; т. III, стр. 63, 86, 166, 361, 457—458. — „Дополн. к Акт. Историч.“, т. I, стр. 182—185, 230—231; т. II, стр. 89, 145; т. VI, стр. 262. — „Акты Археогр. Экспедиц.“, т. I, стр. 422; т. II, стр. 190, 200, 206; т. III, стр. 2, 4, 7, 105—106, 113. — „Полное Собр. Госуд. Грамот и Договоров", т. II, стр. 385— 387. — „История о родословии, богатстве и отечествен. заслугах знаменитой фамилии гг. Строгановых“, „Пермск. Губ. Ведом.“, 1880 г., №№ 97, 98, 99, 100, 101 — Ф. А. Волегов, „Историческ. сведения о гг. Строгановых“, ibid., 1876 г., №№ 93, 94, 95, 96, 97, 98, 99. — Его же, „Истор.-статистич. таблицы на пермские имения гг. Строгановых с 1558 по 1850 г.“, „Памятная книжка Пермской губ. на 1889 г.“. — Бантыш-Каменский, „Словарь достопамятных людей“, ч. 5, М., 1839 г., стр. 109—112. — Карамзин, „Истор. Госуд. Росс.“, изд. Эйнерлинга, Спб., 1843 г., т. IX, стр. 219, 224—226, 233—235, прим. 664—668, 670, 676, 703, 704; т. X, стр. 140. — С. М. Соловьев, „История России“, изд. т-ва „Общ. Польза“, кн. II, стр. 315—319, 335—344, 632, 649. — Щербатов, „История России“. — Г. Ф. Миллер, „Сибирская история“, Спб., 1787 г., стр. 94 — Эйрие, „Живописное описание Азии“, пер. Корша, Спб., 1839 г., т. 2, стр. 43. — Jdes, „Voyages au Nord“, v. VIII, p. 24. — Протопопов, „Топографич. описание города Соль-Вычегодска“, изд. 1813. — „Пермские летописи“, изд. В. Шишенко, т. I, стр. 120—121. — „Писцовые книги Мих. Кайсарова“, изд. 1872 г. В. Шишенко. — „Ермак на Бузане-острове“, „Русск. Вестн.“, 1808 г., ч. 4. — А. И. Дмитриев, „Пермская старина“, вып. 1, Пермь 1889 г.: „Поступное письмо Якова, Григория и Семена Аникиевичей Строгановых Пыскорскому монастырю“. — Его же, „Великопермские вотчины Строгановых“, ibid., вып. 2, Пермь, 1892 г. — Его же, „Строгановы и Ермак“, ibid., вып. 5, Пермь, 1894 г. — Его же, „Роль Строгановых в покорении Сибири“, „Журн. Мин. Народн. Просв.“, 1894 г., №№ 1 и 2. — Н. Г. Устрялов, „Строгановы — именитые люди“, Спб., 1842 г. — Н. Н. Новокрещенных, „Участие Строгановых в поступательном движении Русского госуд. на восток в XVI в.“, Пермь, 1892 г. — „Сибирские летописи“, изд. В. Г. Спасским, Спб., 1821 г. — „Ремезовская (Кунгурская) летоп.“, изд. арх. комит. — Небольсин, „Покорение Сибири“. — Катанаев, „О Ермаке и его сибирском походе“, „Записки Зап.-Сибирск. отд. Импер. Рос. географ. о-ва“, кн. XV, Омск, 189З г.—„Энциклоп. слов.“ Крайя, т. IX, стр. 573—574. — „Русск. энц. словарь“ Березина, т. II, отд. IV, стр. 316. — „Энциклоп. словарь“ Брокгауза-Ефрона, полут. 62., s. v.