Огаревъ, Николай Платоновичъ, писатель, другъ и сотрудникъ Герцена; родился 24-го ноября 1813 года въ С.-Петербургѣ. Отецъ его—Платонъ Богдановичъ принадлежалъ къ богатой дворянской фамиліи. Онъ имѣлъ много помѣстій въ нѣсколькихъ губерніяхъ и, между прочимъ, с. Старое Акшино въ Пензенской губ. Матери его—Елизаветѣ Ивановнѣ (рожд. Баскаковой) принадлежало значительное родовое село Бѣлоомутъ въ Рязанской губ. Семья Огаревыхъ обыкновенно проживала зимой въ Москвѣ, а на лѣто переѣзжала въ какое-нибудь изъ своихъ богатыхъ имѣній. Николай Платоновичъ потерялъ свою мать двухлѣтнимъ ребенкомъ. Дѣтство свое онъ провелъ въ мирной обстановкѣ, чисто обломовскаго характера, на попеченіи двухъ бабушекъ, няни изъ крѣпостныхъ и дядьки, выучившаго его читать и писать. Бабушки и дядьки способствовали выработкѣ въ немъ внѣшняго религіознаго настроенія, которое впослѣдствіи легко исчезло подъ вліяніемъ Байрона и философіи 18 вѣка, для того, чтобы съ теченіемъ времени снова возродиться въ обновленномъ видѣ. Чтеніе въ дѣлѣ развитія Огарева имѣло большое значеніе, особенно производилъ впечатлѣніе на него Шиллеръ, впервые пробудившій въ душѣ его идеальныя стремленія. Нѣмецъ-гувернеръ—Карлъ Ивановичъ Зоненбергъ, приставленный къ будущему поэту, когда послѣднему исполнилось тринадцать лѣтъ, былъ слишкомъ ничтожною личностью для того, чтобы имѣть на кого-либо нравственное вліяніе, но онъ много способствовалъ физическому развитію своего воспитанника и кромѣ того сыгралъ громадную роль въ судьбѣ Огарева, познакомивъ его съ Герценомъ. Съ перваго же момента этого знакомства между двумя различными (одной нѣжной, замкнутой въ себѣ, съ оттѣнкомъ грусти, а другой — порывистой, горячей, энергичной), но одинаково настроенными натурами завязалась дружба, сохранившаяся у того и другого до гробовой доски. Около того же времени начинается болѣе или менѣе серьезное, систематическое совмѣстное образованіе обоихъ друзей. «Какъ святыню», до старости сохранилъ Огаревъ память о нѣкоторыхъ изъ своихъ наставниковъ. Отчасти подъ вліяніемъ ихъ, а главнымъ образомъ подъ вліяніемъ чтенія, юные друзья мечтали о высокомъ призваніи, о служеніи правдѣ, но окружающая дѣйствительность не была благопріятна для ихъ порывовъ. И чѣмъ мрачнѣе, по ихъ мнѣнію, становилось кругомъ, тѣмъ острѣе и воинственнѣе дѣлалось ихъ настроеніе, а въ душѣ укрѣплялось убѣжденіе, что они—избранныя натуры, способныя обновить если не цѣлый міръ, то по крайней мѣрѣ Россію. Настроеніе ихъ приняло оппозиціонный характеръ. Они считали себя преемниками декабристовъ.—Такъ развивались Огаревъ и Герценъ до 1830 года, когда во Франціи внезапно грянула политическая гроза, извѣстная подъ именемъ іюльской революціи. Извѣстіе объ этомъ событіи сильно взволновало обоихъ юныхъ мечтателей. Оно застало ихъ въ предверіи Московскаго университета, куда поступили они на математическій факультетъ и гдѣ вскорѣ они сгруппировали вокругъ себя цѣлый кружокъ товарищей, сочувствовавшихъ ихъ направленію. Старѣйшій изъ русскихъ университетовъ просыпался тогда отъ своего временнаго усыпленія; составъ прежнихъ профессоровъ сталъ пополняться свѣжими силами, а буйные студенты обращаться въ увлекающихся идеалистовъ; начали появляться студенческіе кружки, изъ которыхъ, какъ извѣстно, скоро вышли люди, имѣвшіе немалое значеніе въ исторіи нашего умственнаго и общественнаго развитія. Самыми замѣчательными изъ кружковъ, безъ сомнѣнія, были кружокъ Станкевича и кружокъ Герцена-Огарева. Послѣдующія за 30-мъ годомъ событія сильно поколебали вѣру идеалистовъ-друзей, но вытравить ее изъ сердца ихъ эти событія были не въ силахъ. Убѣдившись въ несостоятельности своего дѣтскаго либерализма, они замѣнили его системой Сенъ-Симона. Не успѣлъ Огаревъ кончить университетскаго курса, какъ надъ нимъ и его друзьями стряслась вдругъ неожиданная бѣда. Лѣтомъ 1834 года нѣсколько членовъ кружка были арестованы, а весною слѣдующаго года Огарева выслали на попеченіе отца въ его родовое имѣніе Старое Акшино. Поводомъ къ аресту послужило знакомство члена кружка—Сатина съ поэтомъ Соколовскимъ, поплатившимся за одно свое стихотвореніе политическаго характера. Съ внѣшней стороны ссылка не была особенно тяжела для Огарева, но его мучило одиночество вслѣдствіе оторванности его отъ друзей, такъ какъ сойтись съ мѣстнымъ обществомъ онъ не могъ, хотя и не пренебрегалъ его удовольствіями и развлеченіями. Умственный трудъ удовлетворялъ духовнымъ потребностямъ поэта, но Огаревъ не могъ отдаться ему всецѣло, вслѣдствіе отсутствія выдержки и непривычки къ упорной систематической работѣ. Время у него не проходило праздно, но широкіе планы обыкновенно не осуществлялись, а начатое не доводилось до конца. Одиночество и неудачи возбуждали въ ссыльномъ недовольство и уныніе. Тяжела была въ это время и домашняя обстановка Огарева: на глазахъ его умиралъ медленной смертью разбитый параличемъ его старикъ-отецъ. Въ такіе темные дни явилась къ поэту любовь, но она осчастливила его только на самое короткое время. Въ 1837 году онъ обвѣнчался съ племянницей пензенскаго губернатора А. А. Панчулидзева—Марьей Львовной Рославлевой. Сперва казалось, что супруги зажили счастливо, но уже вскорѣ между ними стали замѣчаться недоразумѣнія, которыя, не переходя въ открытый разрывъ, долго, какъ медленно дѣйствующій ядъ, подтачивали спокойствіе Огарева. Лѣтомъ 1838 года Огареву позволено было отправиться на минеральныя кавказскія воды, гдѣ онъ познакомился съ декабристами, отбывавшими наказаніе на Кавказѣ. Изъ нихъ особенно сильное впечатлѣніе произвелъ на него А. И. Одоевскій, Огаревъ быстро сблизился съ нимъ и сталъ смотрѣть на него, какъ на своего учителя. Одоевскій сдѣлался его критикомъ, передъ авторитетомъ котораго Огаревъ безпрекословно склонялся, и его наставникомъ въ вопросахъ какъ философскаго, такъ и общественнаго характера; особенно Одоевскій способствовалъ усиленію въ Огаревѣ религіозно-политической экзальтаціи, зачатки которой у него были и раньше. Въ половинѣ 1839 года Огареву разрѣшили вернуться въ Москву, за нимъ прибылъ туда же и Герценъ. Впрочемъ, Герценъ скоро уѣхалъ въ Петербургъ, а около Огарева сгруппировался новый кружокъ, въ которомъ на первомъ планѣ стали бывшіе члены кружка Станкевича, имѣя во главѣ Бѣлинскаго и Бакунина. Однако положеніе Огарева въ этомъ кружкѣ было очень тяжелымъ. Друзья его окончательно разошлись съ любимой имъ женщиной, относившейся къ нимъ съ своей стороны враждебно, а онъ, еще не потерявшій вѣры въ нее, старался всѣми силами примирить людей, которыхъ примирить было невозможно. Разумѣется, попытка сдѣлать это не удалась, и измученный поэтъ въ 1841 году вынужденъ былъ удалиться за границу, гдѣ въ концѣ концовъ навсегда разстался со своей женой. Во главѣ созданнаго Огаревымъ кружка съ 1842 г. стали Герценъ и Грановскій.
За границей, если не считать кратковременнаго пріѣзда его въ Россію въ 1841 году, Огаревъ пробылъ около пяти лѣтъ. Тамъ онъ иногда старался заглушить тоску, терзавшую его душу, разгуломъ и разсѣяннымъ времяпрепровожденіемъ, но тамъ же, подъ вліяніемъ впечатлѣній западно-европейской жизни, новыхъ философскихъ теченій и научныхъ занятій, онъ измѣнилъ основныя идеи своего прежняго міровоззрѣнія, ставъ на почву матеріализма, а въ обсужденіи общественныхъ вопросовъ началъ придерживаться болѣе реальныхъ взглядовъ, чѣмъ прежде. Такія перемѣны въ міровоззрѣніи Огарева повели къ несогласію его съ друзьями, съ которыми приходилось иногда расходиться въ очень существенныхъ вопросахъ, а это, въ свою очередь, вело къ разладу съ ними. Особенно тяжелымъ бременемъ легъ на душу Огарева разладъ его съ Грановскимъ. Возвратившись въ 1846 году на родину, Огаревъ поселился въ деревнѣ. Тамъ онъ занялся химіей, сельскимъ хозяйствомъ и фабриками, но надъ всѣми его предпріятіями тяготѣлъ какой-то злой рокъ. Одна изъ фабрикъ его сгорѣла. Хозяйство разстраивалось. Даже освобожденіе крестьянъ въ одномъ изъ доставшихся Огареву по наслѣдству имѣній (село Бѣлоомутъ), затѣянное имъ еще въ 1840 году, но не по винѣ его затянувшееся до 1846 года, не принесло, повидимому, желаннаго результата, такъ какъ есть извѣстіе, что часть изъ вышедшихъ на волю крѣпостныхъ попала въ сѣти кулаковъ. Въ одномъ только судьба за это время благосклонно отнеслась къ поэту: въ лицѣ Натальи Алексѣевны Тучковой, умной и образованной дочери сосѣдняго помѣщика, онъ нашелъ близкаго для себя человѣка. Въ 1855 году Огаревъ, послѣ смерти своей первой жены, обвѣнчался съ ней, а въ слѣдующемъ году удалился вмѣстѣ съ ней за границу, на этотъ разъ навсегда. Въ самый блестящій періодъ литературной дѣятельности знаменитаго своего друга—Герцена, когда въ Россіи подготовлялась отмѣна крѣпостного права, Огаревъ принималъ ближайшее участіе въ его извѣстныхъ заграничныхъ изданіяхъ, хотя позже онъ же, вмѣстѣ съ Бакунинымъ, болѣе всего способствовалъ ихъ паденію и прекращенію. Въ политическихъ увлеченіяхъ своихъ въ концѣ шестидесятыхъ и въ началѣ семидесятыхъ годовъ Огаревъ значительно измѣнился, и, несмотря на мягкость и мечтательность натуры, порой не брезгалъ крутыми средствами для достиженія намѣченныхъ цѣлей.
Послѣдніе годы Огарева (особенно послѣ смерти Герцена) были ужасны. Счастье ему измѣнило. По разнымъ причинамъ друзья его оставили. Поэтическій талантъ ослабѣлъ. Вѣра въ прежніе идеалы утратилась, а новыхъ не являлось на смѣну. Нужда, постоянныя физическія недомоганія и несчастная страсть къ вину, отъ которой онъ не въ силахъ былъ отдѣлаться, дѣлали его тяжелое положеніе еще болѣе невыносимымъ. За нѣсколько лѣтъ до смерти онъ сошелся съ пожилой вдовой англичанкой, которая ухаживала за нимъ, какъ за ребенкомъ, но которая, по своему неразвитію, не могла дѣлить съ нимъ умственныхъ его интересовъ. Умеръ Огаревъ въ 1877 году 31 мая въ Гринвичѣ, недалеко отъ Лондона.
Изъ всего литературнаго наслѣдія Огарева самымъ цѣннымъ считаются его лирическія стихотворенія, которымъ, главнымъ образомъ, онъ обязанъ своею извѣстностью. Въ печати Огаревъ появился въ первый разъ въ «Телескопѣ» 1831 года съ двумя переводными философскими трактатами. Первые стихотворные опыты Огарева, увидѣвшіе свѣтъ только послѣ смерти его въ концѣ прошлаго столѣтія, свидѣтельствуютъ о томъ, что поэтъ началъ свою дѣятельность съ увлеченія тѣми направленіями романтизма, какія господствовали у насъ въ тридцатыхъ годахъ. Недостатки этихъ опытовъ, вѣроятно, ясны были и для самого автора. По крайней мѣрѣ, онъ рѣшился выступить въ печати въ качествѣ стихотворца только въ началѣ сороковыхъ годовъ, хотя достовѣрно извѣстно, что поэзія занимала Огарева еще въ тридцатыхъ. Впервые стихотворенія Огарева появились въ «Литературной газетѣ» 1840 г. Затѣмъ онъ участвовалъ въ «Отечественныхъ Запискахъ», «Современникѣ» и въ «Русскомъ Вѣстникѣ». Раньше всѣхъ изъ журналистовъ оцѣнилъ Огарева Бѣлинскій. Въ пятидесятыхъ годахъ, когда появились отдѣльныя изданія стихотвореній Огарева, о послѣднихъ съ похвалой отозвались лучшіе критики того времени: Чернышевскій, А. Григорьевъ, Дружининъ и Щербина. Большинство стихотвореній Огарева пользуются широкою извѣстностью среди литературно-образованной публики, а нѣкоторыя изъ нихъ вошли давно даже въ школьныя хрестоматіи. Огаревъ принадлежитъ къ той плеядѣ европейскихъ поэтовъ, которая носитъ названіе поэтовъ міровой скорби. Скорбь его поэзіи скорѣе философскаго, чѣмъ общественнаго характера. Огаревъ былъ одаренъ сердцемъ, чуткимъ ко благу ближняго, жаждущимъ не одного личнаго счастья, но и счастья для другихъ. Онъ и его друзья вошли въ жизнь «съ прекраснымъ упованьемъ», съ «неробкою душой», «съ желаньемъ истины, добра желаніемъ, съ любовью, съ поэтической душой». Они, не щадя себя, готовы были вступить въ борьбу за свои идеалы, но вокругъ себя не встрѣтили сочувствія. Мало того, они увидѣли, что все кругомъ печально и грустно, начиная съ людей и кончая неодушевленной природой. Любовь не только, сплошь и рядомъ, не приноситъ счастья, когда для нея неблагопріятно сложатся обстоятельства, но сама по себѣ она непостоянна, проходитъ и забывается, какъ забывается все на свѣтѣ. Дружба надежнѣе, но и она нерѣдко грустно обрывается, хотя, впрочемъ, бываетъ иногда глубока и неизмѣнна и часто служитъ единственной опорой въ жизни. Поэтъ не проходитъ мимо мрачныхъ сторонъ послѣдней, онъ пытливо вглядывается въ нихъ и страдаетъ, глядя на нихъ, но онъ не анализируетъ своихъ впечатлѣній, не отдаетъ отчета въ томъ, кто виноватъ въ несовершенствѣ человѣческаго существованія, а если тѣнь такого сознанія у него и появляется, онъ не обладаетъ достаточной энергіей, чтобы сдѣлаться борцомъ, защитникомъ того, что для него дорого. Кромѣ того, воля поэта парализуется отсутствіемъ въ немъ твердой вѣры въ торжество правды и свѣта. Изрѣдка она у него появляется, но это — только минутныя вспышки, которыя быстро проходятъ, смѣняясь горькимъ разочарованіемъ.
Поэзія Огарева—плачъ нѣжнаго, способнаго глубоко любить, но слабаго въ другихъ отношеніяхъ существа, искренно, но безсильно страдающаго о томъ, что въ мірѣ слишкомъ мало любви, справедливости и счастья. Въ ней не слышится мощныхъ звуковъ, призывающихъ къ борьбѣ; въ ней не все узко-личное, но нѣтъ почти ничего опредѣленнаго въ общественномъ смыслѣ. Огаревская скорбь — не скорбь о несовершенствѣ человѣческихъ отношеній, а скорбь о несовершенствахъ мірозданія, органическихъ несовершенствахъ человѣка и о человѣческомъ безсиліи. — Въ описаніяхъ природы Огаревъ большею частью субъективенъ: онъ наблюдаетъ и рисуетъ ее сквозь призму своего собственнаго настроенія. Субъективенъ онъ также и въ поэмахъ, изъ которыхъ однѣ («Зимній путь», «Юморъ», «Ночь») представляютъ собой рядъ отдѣльныхъ стихотвореній съ лирическимъ оттѣнкомъ, связанныхъ въ одно механически, а другія («Хозяинъ», «Радаевъ») рисуютъ лишняго человѣка 40-хъ годовъ, родственнаго въ нѣкоторыхъ отношеніяхъ самому автору. Впрочемъ, у Огарева есть нѣсколько пьесъ, проникнутыхъ бодростью и энергіей. Къ числу ихъ принадлежитъ стихотвореніе «Искандеру», написанное въ 1858 году, когда въ Англію, гдѣ проживалъ въ то время поэтъ, пришла первая вѣсть о начавшемся на Руси освобожденіи крестьянъ. Крестьянскому же вопросу Огаревъ посвятилъ цѣлый рядъ статей, напечатанныхъ въ «Колоколѣ» и «Полярной Звѣздѣ». Въ нашей литературѣ не разъ указывалось на общественныя заслуги герценовскихъ изданій въ пятидесятые годы, но при этомъ какъ-то замалчивалось, что въ нихъ близкое участіе принималъ Огаревъ. Увлекшись западно-европейскимъ соціализмомъ, онъ думалъ найти осуществленіе завѣтныхъ идеаловъ въ русской народной жизни, которая, по его мнѣнію, въ зачаточномъ видѣ заключала въ себѣ много данныхъ, благопріятныхъ для развитія въ будущемъ идеально справедливыхъ соціальныхъ и экономическихъ отношеній между людьми. Такія надежды заставили его ближе присмотрѣться къ деревнѣ, детально ее изучить не только по книгамъ, но и путемъ непосредственныхъ наблюденій. Свои знанія онъ обнаружилъ за границей въ тѣ годы, когда разрѣшался крестьянскій вопросъ въ Россіи, гдѣ далеко не все возможно было высказывать вслѣдствіе цензурныхъ затрудненій. Какъ и Герценъ, онъ стоялъ за немедленное освобожденіе крестьянъ съ землею и съ сохраненіемъ общины. Кромѣ крѣпостничества, другой корень зла въ современной ему жизни Огаревъ видѣлъ въ чиновничествѣ, институтъ котораго онъ рекомендовалъ замѣнить выборнымъ началомъ. Огаревъ отстаивалъ также свободу печати, самоуправленіе въ высшихъ учебныхъ заведеніяхъ и гласный судъ при участіи общественнаго элемента. Позднѣе публицистическая дѣятельность его приняла рѣзко-оппозиціонный характеръ. Съ внѣшней стороны, статьи Огарева по общественнымъ вопросамъ страдаютъ вялымъ изложеніемъ и отсутствіемъ воодушевленія, необходимаго для журнальнаго дѣятеля.
Въ 1861 году, въ Лондонѣ изданъ былъ сборникъ такъ называемой «потаенной» русской литературы. Онъ начинался обширнымъ введеніемъ, принадлежащимъ перу Огарева. Это—историческій очеркъ нашей литературы 19 вѣка; главной задачей автора было прослѣдить по ея произведеніямъ развитіе у насъ общественности за указанный періодъ. Пытался Огаревъ писать и философскіе трактаты, но обыкновенно не доводилъ ихъ до конца. Сохранившіеся до насъ отрывки ихъ какъ въ печати, такъ и въ рукописяхъ, обнаруживаютъ въ Огаревѣ крайняго метафизика, не сходившаго со скользкой почвы теоретическаго мышленія даже въ тотъ періодъ своего развитія, когда ему казалось, что онъ вступалъ на путь реализма. Написалъ также Огаревъ прозаическую повѣсть «Саша» и драматическія сцены «Исповѣдь лишняго человѣка». Оба эти произведенія не напечатаны. Первое изъ нихъ — очень слабая вещь въ литературномъ отношеніи. Второе — тоже слабо въ цѣломъ, но въ немъ есть сильный монологъ, цѣнный особенно потому, что этотъ монологъ, безъ сомнѣнія, исповѣдь самого поэта. Въ самые послѣдніе годы жизни Огаревъ, больной физически и нравственно, не оставлялъ, однако, привычки писать, но большая часть его стихотвореній, относящихся къ этому времени, не имѣетъ ничего общаго съ поэзіей. Тѣмъ не менѣе, они важны для его характеристики. Слабыя по формѣ, эти стихотворенія свидѣтельствуютъ о томъ, что Огаревъ, растерявъ все дорогое для него въ мірѣ, и разочаровавшись во всемъ, не переставалъ вѣрить въ Россію, о которой не забывалъ никогда и о которой нѣжно и любовно вспоминалъ до конца своихъ дней.
Рукописи Н. П. Огарева, принадлежащія проф. Лозанскаго университ. А. А. Герцену. — Н. П. Огаревъ: „Стихотворенія“, 3 изд., М. 1856 г., 1859 г. и 1863 г.; „Стихотворенія“, Лондонъ 1858 г.; „Юморъ“, Лондонъ 1857 (съ пред. И—ра); „За пять лѣтъ“ (1854—1860), Лондонъ 1860, ч. II; „Студентъ“ — стихотв., печатано отдѣльными листками въ 1869 г.: „Финансовые споры“, Лондонъ 1864; „Question d’orient en panorame“.—Риѳмованныя строчки Н. Огарева. Женева 1869; „Essai sur la situation russe“, 1863; „Въ память людямъ 14 дек. 1825 г.“, Лондонъ 1870; „Надгробное спово“ (въ память А. Потебни), — Лондонъ 1870; „Общее дѣло“ — журналъ (приложеніе къ „Колоколу“); издав. Огаревымъ (Старообрядцемъ) съ 15 іюня 1862 по 15 іюня 1864 г.; вышло 29 №№. — Рядъ статей, замѣтокъ и стихотвореній въ слѣдующихъ журналахъ и изданіяхъ: „Телескопъ“ 1831 г., ч. IV; 1832, ч. II; „Лит. Газета“ 1840, № 63; „Отечеств. Записки“ 1840—1845, 1853 гг.; „Современникъ“ 1847 г., т. I и III; „Русск. Вѣстникъ“ 1856 г.: „Колоколъ“ 1858—1863 гг.; „Будущность“ 1870 г.; „Литературн. Вечера“, М. 1844; „Полярная Звѣзда“ на 1856, 1857, 1858, 1859, 1861, 1862, 1869; „Лютня“, Лейпцигъ 1869, ч. II; „Газета Гатцука“ 1879, № 3 и 6; „Русск. Стар.“ 1886 т. 49; 1887, т. 56; 1888, т. 60; 1889, т. 61—62, т. 63; 1890, т. 65, т. 66; 1891, т. 68; 1892, т. 72; 1893 т. 80; „Полярная Звѣзда“ 1881 г., № 3 и 5; „Русск. Мысль“ 1888 г., кн. VII и X; 1889, кн. IV, VI, X, XII; 1902, кн. III; „Литературн. Вѣстникъ“ 1901: „Литерат. Архивъ“, изд. П. А. Картавовымъ, Спб. 1902 г. — сент.; „Помощь голодающимъ“ (сборникъ, М. 1892). Біографическія свѣдѣнія объ Огаревѣ и оцѣнка его литературной дѣятельности. Некрологи: „Газета А. Гатцука“, 1877, № 28; „Русск. Обозр.“ 1877, № 23; „Сѣв Вѣстн.“ 1877, № 49; „С.-Петербургск. Вѣд.“ 1877, № 167; „Нашъ Вѣкъ“, 1877, № 105; „Недѣля“ 1877, № 25; „Общее Дѣло“ 1877, № 8; „Община“ 1877; „Русск. Арх.“ 1877, II. С. А. Венгеровъ (Словарь Брокгауза и Ефрона т. 21); Словарь Граната (т. VI), Клюшникова (1878, II), Березина (т. III); — „Отеч. Записки“ 1842, т. 20, отд. V (статья Бѣлинскаго); 1854, №№ 11 и 12; 1866, дек.; „Русск. Вѣстн.“ 1863, №№ 166, 169, 188, 189, 196, 248; „Голосъ" 1863, № 195; „Московск. Вѣд.“ 1865, № 183; „Бирж. Вѣд.“ 1868, № 119; „Библіот. для Чтенія“ 1857, т. 142; „Библіограф. Записки“, 1859 и 1861 г.; „Домашн. Бесѣда“ 1867, № 6; „Истина — (журн. изд. въ Іоганнесбургѣ 1867 г.); „Русск. Старина“ 1880 г. (Записки П. В. Селиванова); 1885, № 3; 1889, № 1-7; 1892, № 3; 1896, № 12; 1898, № 3; 1899, № 9; „Современникъ“ 1850, т. XIX, отд. VI; „Историч. Вѣстн.“ 1881; 1889; 1892; 1898; 1900; „Вѣстн. Евр.“ 1880, № 1-5; 1885, № 3; 1900, № 8, 11; 1901; „Новое Время“ 1883, № 1; «Новости“ 1902, № 148; _Русь“ 1883, № 1; „Недѣля“ 1892, кн. 3 (ст. Огаревъ какъ поэтъ); 1899, № 46; „Русск. Арх.“ 1884, II; 1885, III; 1887, I; 1902, I; „Русская мысль“ 1888, №№ 7, 9-11; 1889. 1, 4, 10-12; 1890, №№ 3, 4, 8—10; 1891, №№ 6—8; 1892. №№ 7—8; 1897, 1900, кн. 7; 1902, кн. 5, 11, 12: „Сѣверъ“ 1892, № 33; Сѣверн. Вѣстникъ“ 1894, №№ 3, 8, 11; 1895, № 11; „Русск. Обозр.“ 1895. кн. 5, 6, 8, 10; 1898, кн. 1; „Русск. Вогатство“ 1902, кн. 2, 3, 4. „Наблюдатель“ 1900, кн. 2, 3, 4; „Вѣстникъ Всемірн. Исторіи“ 1900, кн. 6; „Русск. Слово“ 1900, № 298; „Литерат. Вѣстн“ 1902, кн. 5; „Міръ Божій“ 1903, вн. 5; А. И. Герценъ: „Былое и Думы“, Лонд. 1861. „Нынѣшнее состояніе Россіи и заграничн. русск. дѣятели“, Берлннъ 1862, „Центральн. народн. польск. комитетъ въ Варшавѣ и издат. „Колоколъ“, Лонд. 1862; А. В. Дружининъ: „Сочиненія“, т. VII; А. Григорьевъ: „Сочиненія“. т. I; В. В. Андреевъ: „Расколъ и его теченіе въ народѣ русск. исторіи“, Спб. 1870 (гл. VII); Ѳ. В. Ливановъ: „Раскольники и острожники“ Спб. 1871, т. III; Н. П. Барсуковъ: „Жизнь и труды Погодина“, т. VIII, XV; „Письма К. Д. Кавелина и И. С. Тургенева къ А. И. Герцену“, Женева 1892; „Письма Бакунина къ Герцену и Огареву“ (съ прим. М. Драгоманова), Женева 1896; А. И. Колюпановъ: „Біографія А. И. Кошелева“, М. 1892, т. II; „Анненковъ и его друзья“, Спб. 1892; Н. Чернышевскій: „Эстетика и поэзія“, Спб. 1893; „Починъ“ сборникъ, М. 1895; „Подъ знаменемъ науки“ (сборникъ, М. 1902); Перцовъ: „Философскія теченія русск. поэзіи“, Спб. 1900; Н. А. Бѣлоголовый: „Воспоминанія“, М. 1897; В. Д. Смирновъ: „Жизнь и дѣятельн. Герцена" Спб. 1897; „Т. Н. Грановскій и его переписка“, т. I и II; Н. А. Огарева-Тучкова: „Воспоминанія (1848—1870), М. 1903; „Вѣстн. Европы“ 1903, кн. 9.