Ган, Елена Андреевна, урожденная Фадеева, писавшая под псевдонимом Зинаиды Р-вой, родилась 11 января 1814 г., близ села Ржищева, и провела свое детство и юность на юге России, в Екатеринославле, где отец ее, небогатый дворянин Андрей Михайлович Фадеев, состоял на государственной службе, занимая скромное место члена конторы, заведовавшей иностранными поселенцами. Судьба дала будущей писательнице идеальную воспитательницу в лице ее матери, Елены Павловны (урожденной княжны Долгорукой), обладавшей редким для женщины той эпохи образованием и большой трудоспособностью. По словам ее внучки, В. П. Желиховской, бабушка говорила на пяти языках, знала историю, естественные науки, занималась археологией, нумизматикой, ботаникой, причем занятия эти носили действительно научный характер и вызывали одобрительные отзывы крупных европейских ученых, с которыми Фадеева находилась в переписке или которым помогала в их научных исследованиях, касавшихся Кавказа и юга России. Все трое ее детей: известная писательница Елена Андреевна, сын, публицист и писатель по военным вопросам Ростислав Фадеев, и не чуждая литературных занятий Надежда Андреевна Фадеева в той или иной форме унаследовали от матери ее даровитость и литературные склонности.
До тринадцатилетнего возраста Е. А. училась довольно систематически под руководством высокообразованной матери, но в 1827 г. здоровье последней сильно пошатнулось и на Е. А., как на старшую дочь в небогатой семье, легли семейные заботы. Этот знаменательный для нее год, когда она из ребенка превратилась в «большую», сильно отразился на ее духовном развитии. В свободное от хозяйственных хлопот время она усиленно занялась самообразованием и с жадностью набросилась на чтение. К этому же времени, судя по некоторым указаниям явно автобиографического характера в ее повестях («Напрасный дар» и «Суд света»), относятся и ее первые литературные опыты, навеянные поэтическими произведениями русской и иностранных литератур, которые она прилежно изучала, причем на первом плане стояла романтическая поэзия той эпохи. Таким образом, уже в ранней молодости у Е. А. создалась склонность к серьезным умственным интересам, к интенсивным духовным переживаниям. Но вместе с тем это страстное увлечение тогдашней романтической поэзией наложило яркий идеалистический отпечаток на ее характер и способ мышления.
Изящная, привлекательная, умная девушка вскоре приобрела поклонников среди екатеринославской молодежи и получила несколько предложений. Но захолустная провинция того времени не изобиловала женихами, которые легко могли бы привлечь внимание такой даровитой и своеобразной девушки. В 1830 г., т. е. когда Е. А. всего исполнилось 16 лет, ей сделал предложение, которое она приняла, капитан конной артиллерии Петр Алексеевич Ган, вдвое старший ее годами. Судя по одному из сохранившихся писем Е. А. к близкой подруге, брак Е. А. с Ганом был результатом ее полной девичьей неопытности и настояний родных. Она с глубокой страстной горечью говорит в этом письме, что у женщины «не должно отнимать единственного блага, одной награды — свободы при избрании того, кому приносит она в дар всю жизнь свою… Мысль, что единственное счастье, возможное для женщины, никогда не будет ее уделом; что она должна идти по пути жизни не дружно, не рука об руку с другом, которому отдала душу, веру, все бытие свое, а с человеком, овладевшим только телом ее, обладающим ею по прихоти родственников или по детской слабости, которою люди умели воспользоваться, чтоб связать дитя в пеленах узами нерасторгаемости, — эта мысль убивает в ней энергию и делает из нее слабое, жалкое создание…» Очевидно, брак Е. А. с Ганом не был результатом полной «свободы избрания», и это тяжело отразилось на всей ее последующей жизни. Не следует думать, что муж будущей писательницы обладал какими-либо крупными несовершенствами или пороками, пагубно влиявшими на семейную жизнь. Напротив, П. А. Ган был человек добрый, хорошо образованный, получивший воспитание в аристократическом Пажеском корпусе, владевший иностранными языками и довольно начитанный. Разлад между супругами имел психологическую подкладку — полное несходство их характеров, вкусов и образа мышления. У возвышенной идеалистки, какой была юная Е. А., не было ничего общего с едко остроумным скептиком, обладавшим практицизмом и склонностью чересчур трезво относиться к жизни, вышучивая всякое проявление чувства, как смешной и даже вредный сентиментализм. A таков был ее муж, давно утративший в суровой военной обстановке той эпохи способность понимать поэзию, в особенности в той утонченной форме, которая была присуща сложной душевной организации его юной мечтательницы жены. Елене Андреевне приходилось вести тяжелую жизнь жены бедного артиллерийского офицера, батарею которого часто переводили из одного провинциального захолустья в другое. Идеалистические запросы и неугасимо горевшая в душе молодой женщины любовь к поэзии не дали Е. А. опуститься и превратиться в «полковую даму», обычного тогда типа, занятую сплетнями и пересудами. Разочаровавшись в своих попытках сблизиться с мужем, она с тем большим жаром набрасывается на изучение иностранных языков и на воспитание детей, из которых сын Александр умер в младенчестве, а две дочери позднее выдвинулись в литературе (старшая, Елена Петровна Блаватская, знаменитая основательница Теософического Общества, известная в литературе под псевдонимом «Радда-Бай», и младшая, Вера Петровна Желиховская, автор повестей и рассказов для детей). Но уход за подраставшими детьми и напряженная умственная деятельность не всегда охраняли Елену Андреевну от приступов тяжелой тоски, и она спасалась от армейской обстановки, уезжая погостить к родным. Из этого заколдованного круга провинциальной пошлости и гнетущего недовольства окружающей средой молодая женщина была вырвана поездкой в 1836 г. в Петербург, куда внезапно была переведена батарея, в которой служил П. А. Ган. Петербург и его интенсивная по сравнению с тогдашней провинцией умственная жизнь, посещение театров, музеев и выставок, завязавшиеся литературные знакомства — все это производило на Е. А. опьяняющее впечатление и вместе с тем еще более подчеркивало ее душевное одиночество в той среде, в которой ей приходилось жить. Случайное знакомство с О. И. Сенковским, бывшим тогда редактором «Библиотеки для Чтения», снова пробуждает в Е. А. стремление к литературной деятельности, призвание к которой она чувствовала с ранней юности. Она делает компиляцию романа английского писателя Бульвера («Годольфин»), и Сенковский не только печатает этот ее литературный опыт, но горячо советует заняться беллетристикой. Е. А., спасаясь от новых скитаний за батареей, уезжает с детьми к отцу в Астрахань, где Фадеев служил попечителем над кочующими калмыками. Вскоре (в 1837 г.) в «Библиотеке для Чтения» появляется ее первая повесть «Идеал», подписанная псевдонимом «Зенеида Р‑ва», получившим потом такую широкую популярность среди читателей. Молодому автору было всего 23 года и успех первого ее произведения окрыляет ее радостными надеждами и скрашивает ее невеселую жизнь. От отца она уезжает на Кавказ и по возвращении оттуда пишет «Воспоминание Железноводска», произведение, которое она сама признала слабым, и поэтому оно не было напечатано при ее жизни. Впечатления поездок с отцом по калмыцкой степи Е. А. использовала в повести из калмыцкой жизни «Утбалла», помещенной в 1838 г. в «Библиотеке для Чтения», где в том же году появилась и ее кавказская повесть «Джеллаледин». Вслед за кратковременным отдыхом для Е. А. снова началась так изнурившая ее и физически, и нравственно кочевая жизнь жены офицера. Она с лихорадочной страстностью отдалась литературе, урывая для этого каждый свободный момент. У нее не было даже отдельной комнаты для занятий. Ее письменный стол отделялся коленкоровой занавеской от детской, и ей ежеминутно приходилось отрываться от занятий, которые стали возможными лишь по ночам, когда дети засыпали. Свой сравнительно небольшой литературный заработок она целиком тратит на воспитание детей, всячески стремясь дать им широкое образование и возможность с детства овладеть иностранными языками. В 1839 г. появляется в «Библиотеке для Чтения» ее новая повесть «Медальон».
Но здоровье писательницы уже надорвано: нервы ее совершенно расшатались, она впадает постоянно в истерику, страдает бессонницами. Хрупкий ее организм не выдерживает того напряжения, которое вызывается хлопотами с детьми, усиленной литературной работой и той глубокой душевной неудовлетворенностью, которая является результатом несчастливо сложившейся семейной жизни, вследствие несходства характеров супругов и коренного различия в их воззрениях на жизнь и ее задачи. Е. А. уезжает в 1839 г. в Одессу лечиться. Ее знакомства, как признанной уже литературной знаменитости, ищут в Одессе такие крупные литературные деятели той эпохи, как Надеждин, Бенедиктов и др. Из Одессы Е. А. уезжает на отдых к родным в Саратов и в следующем (1840 г.) пишет две новые повести: «Суд света», напечатанную в том же году в журнале Сенковского, и «Суд Божий», которую сам автор счел неудачной и потому непригодной для печати. В 1841 году снова начинается удручающая «кочевая» жизнь, здоровье Е. А. все более надламывается, но умственная энергия ее не ослабевает, и в «Библиотеке для Чтения» появляется новая повесть «Теофания Аббиаджио», вызвавшая восторженные отзывы критики и закрепившая быстро растущую славу писательницы. Но с каждым днем ее силы слабеют и она сама уже начинает чувствовать близость конца. В 1842 г. ей удалось избавиться от литературной опеки Сенковского, позволявшего себе переделывать и видоизменять ее произведения. Последняя повесть Е. А. появляется уже в «Отечественных Записках» («Напрасный Дар»). Она задумывает новую повесть («Цветочница»), но, посланная врачами для из лечения на юг, умирает в Одессе (24 июня 1843 г.) на двадцать девятом году жизни, после шести лет напряженной литературной деятельности, в полном расцвете ее многообещавшего таланта.
Уже Белинский (Собр. сочин., изд. 1860 г., часть VII) отметил крайнюю субъективность творчества Ган. «Есть писатели, — говорит он, — которые живут отдельной жизнью от своих творений; есть писатели, личность которых тесно связана с их произведениями. Читая первых, услаждаешься божественным искусством, не думая о художнике; читая вторых, услаждаешься созерцанием прекрасной человеческой личности, думаешь о ней, любишь ее и желаешь знать ее самое и подробности ее жизни. К этому второму разряду писателей принадлежала наша даровитая Зенеида Р‑ва». Белинский же отметил основную тенденцию, красной нитью проходящую во всех произведениях Ган. «Нельзя сказать, — говорит он, — чтобы весь пафос ее поэзии заключался только в мысли: как умеют любить женщины и как не умеют любить мужчины; нет, он заключался еще и в глубокой скорби об общественном унижении женщины и в энергическом протесте против этого унижения». Почти все героини произведений Е. А. — женщины, выдающиеся по своим высоким душевным качествам и поэтому гонимые и осуждаемые не понимающим их обществом или же не нашедшие счастья в браке и угнетаемые душевным одиночеством. Наряду с этим, в ее повестях мы постоянно встречаемся с горячими протестами против мужчины, не умеющего или не желающего оценить глубокой любви женщины и угнетающего ее душевную жизнь. Захватывающая даже теперь, несмотря на сравнительную устарелость языка и примитивность литературных форм, страстность изложения, искренний пафос повестей Ган объясняется тем, что эти произведения не были «женским рукодельем» от скуки. Писательница выливала в них чувства, действительно пережитые и выстраданные ею, и эта искренность захватывала читателей, и в особенности читательниц, и производила на них громадное впечатление. Какой глубокий след должны были оставлять в читательницах «дворянских гнезд» конца 30‑х и начала 40‑х годов прошлого столетия страстные монологи Ган, так красноречиво и убедительно говорившей о женских обидах, о женских страданиях и слезах, часто никому не видимых и отравляющих существование. «Мужчины, — восклицает она («Идеал»), — как огромны ваши преимущества, как благословенны ваши права! Вам открыты все пути искусства, наук, поэзии, славы… Немного терпения, труда, непоколебимой воли — и вы можете всего достигнуть, тогда как женщина, равная вам талантами и высоко превосходящая вас сердцем, должна прозябать в пустыне, в неизвестности, далеко от света и всех великих образцов, всех средств к учению, которого так жаждет душа ее, оттого только, что она — женщина! И напрасен дар ее, напрасны все порывы к усовершенствованию: однажды заброшенная судьбою в глушь, она, как преступник, отверженный обществом, не вырвется более ни к свету, ни к жизни; без общества, без впечатлений, без сочувствия, не видя и не слыша ничего достойного себя, она истлеет в мраке; ни один луч не озарит ума ее; ни одно дуновение не освежит сердца! Где же взять ей пищу своему воображению? Где взять красок для богатых узоров своей мечты? Все почерпая в одной себе, все извлекая из одиноких дум и чувств своих, она напишет пять-десять прекрасных творений и истомится сердцем, притупится умом, увянет, заглохнет, очерствеет… К чему же ты так щедро одаряешь ее, природа? На что даешь ей ум, способности, таланты и это постижение всего возвышенного и это живое сочувствие с прекрасным?.. Но, правда, ведь не природа заслоняет предназначенный ей свыше путь! Люди, законы общества, условия сильнейшие установили свои права!»
Все произведения Ган посвящены изображению этого безвыходного по тогдашним условиям, трагического положения женщины, в которой пробудились идеальные порывы, которая не удовлетворяется окружающей пошлой обстановкой и задыхается в ней. Произведения Ган, в которых чувствуется влияние Жорж Санд, вскоре оказавшей такое громадное воздействие и на Западе и у нас, были, так сказать, первой ласточкой того стремления к освобождению женщины, которое позднее стало одним из лозунгов прогрессивного движения. Ган не идет в своем протесте далеко, она еще не пытается разрушать традиционные «устои» и, видя главную сферу деятельности женщины в семье, она, исходя из идеалистических запросов и из чувства уважения к человеческой личности, требует, чтобы брак заключался по свободному выбору, по любви и сопровождался бы уважением к жене и признанием за ней права на умственную деятельность. Ган первая в русской литературе выступила провозвестницей этих передовых для той эпохи взглядов, она явилась сознательной выразительницей того умственного пробуждения, которое начинало охватывать русское общество и поднимало в русских женщинах новые запросы и стремления, часто смутные и неоформленные. В произведениях Ган русские женщины той эпохи находили яркое изображение этих стремлений и этим объясняется громадная популярность ее произведений, в особенности в провинции. Ни историк русской литературы, ни историк развития русской общественной мысли не может забыть о личности E. A. Ган и ее произведениях, ярко характеризующих ее эпоху в интимных переживаниях высококультурной и талантливой женщины 30‑х годов.
Литература о Ган указана у А. В. Мезиер (Русская Словесность, т. ІІ.), но в приводимый там список произведений Ган вкрались две погрешности: повесть «Цветочница» была лишь задумана, но не написана (и в «Отечественных Записках», 1842 г., т. XXIII имеется лишь указание на это обстоятельство). Приписанная Ган «Вечерняя беседа души с гением» принадлежит гр. Растопчиной. Помимо указанных А. В. Мезиер биографических материалов, необходимо отметить биографию, составленную В. А‑овым и напечатанную при собрании сочинений Ган (изд. 1905 г.) и чрезвычайно важные в биографическом отношении письма Ган, напечатанные в «Русской Мысли» (1911, № 12. Материалы по истории русской литературы и культуры) с очень ценным биографическим введением М. О. Гершензона («Русская женщина 30‑х годов»).
Отдельные издания ее сочинений: в 1843 г. (в четырех томах) и в 1905 г. в приложении к журналу «Север» (в одном томе).
Переводы на иностранные языки: «Утбалла» и «Джеллаледин» переведены Ксавье Мартье в сборнике «Les Perceneiges, nouvelles du Nord. Paris, 1883». На немецком языке появился перевод «Утбалла» в серии «Schatz des Auslandes»: «Russland's Novellendichter, übertragen von Wilhelm Wolfsohn. Leipzig, 1848». Во 2-м издании 1851 г. был переведен и «Джеллаледин». Разбор переводов был сделан Beising'ом в «Blätter für litterarische Unterhaltung», 1852, № 46, где были сообщены и краткие биографические данные о писательнице.