Страница:Русский биографический словарь. Том 4 (1914).djvu/225

225

ГАНЪ.

авторъ счелъ неудачной и потому непригодной для печати. Въ 1841 году снова начинается удручающая «кочевая» жизнь, здоровье Е. А. все болѣе надламывается, но умственная энергія ея не ослабѣваетъ и въ «Библіотекѣ для Чтенія» появляется новая повѣсть «Теофанія Аббіаджіо», вызвавшая восторженные отзывы критики и закрѣпившая быстро растущую славу писательницы. Но съ каждымъ днемъ ея силы слабѣютъ и она сама уже начинаетъ чувствовать близость конца. Въ 1842 г. ей удалось избавиться отъ литературной опеки Сенковскаго, позволявшаго себѣ передѣлывать и видоизмѣнять ея произведенія. Послѣдняя повѣсть Е. А. появляется уже въ «Отечественныхъ Запискахъ» («Напрасный Даръ»). Она задумываетъ новую повѣсть («Цвѣточница»), но, посланная врачами для излѣченія на югъ, умираетъ въ Одессѣ (24 іюня 1843 г.) на двадцать девятомъ году жизни, послѣ шести лѣтъ напряженной литературной дѣятельности, въ полномъ расцвѣтѣ ея многообѣщавшаго таланта. Уже Бѣлинскій (Собр. сочин., изд. 1860 г., часть VII) отмѣтилъ крайнюю субъективность творчества Ганъ. «Есть писатели, — говоритъ онъ, — которые живутъ отдѣльною жизнью отъ своихъ твореній; есть писатели, личность которыхъ тѣсно связана съ ихъ произведеніями. Читая первыхъ, услаждаешься божественнымъ искусствомъ, не думая о художникѣ; читая вторыхъ, услаждаешься созерцаніемъ прекрасной человѣческой личности, думаешь о ней, любишь ее и желаешь знать ее самое и подробности ея жизни. Къ этому второму разряду писателей принадлежала наша даровитая Зенаида Р‑ва. Бѣлинскій же отмѣтилъ основную тенденцію красной нитью проходящую во всѣхъ произведеніяхъ Ганъ. «Нельзя сказать, — говоритъ онъ, — чтобы весь паѳосъ ея поззіи заключался только въ мысли: какъ умѣютъ любить женщины и какъ не умѣютъ любить мужчины; нѣть, онъ заключался еще и въ глубокой скорби объ общественномъ унижевіи женщины и въ энергическомъ протестѣ противъ этого униженія». Почти всѣ героини произведеній Е. А. — женщины, выдающіяся по своимъ высокимъ душевнымъ качествамъ и поэтому гонимыя и осуждаемыя непонимающимъ ихъ обществомъ, или же не нашедшія счастья въ бракѣ и угнетаемыя душевнымъ одиночествомъ. На ряду съ этимъ въ ея повѣстяхъ мы постоянно встрѣчаемся съ горячими протестами противъ мужчины, не умѣющаго или не желающаго оцѣнить глубокой любви женщины и угнетающаго ея душевную жизнь. Захватывающая даже теперь, несмотря на сравнительную устарѣлость языка и примитивность литературныхъ формъ, страстность изложенія, искренній паѳосъ повѣстей Ганъ объясняется тѣмъ, что эти произведенія не были «женскимъ рукодѣльемъ» отъ скуки. Писательница выливала въ нихъ чувства, дѣйствительно пережитыя и выстраданныя ею, и эта искренность захватывала читателей и въ особенности читательницъ и производила на нихъ громадное впечатлѣніе. Какой глубокій слѣдъ должны были оставлять въ читательницахъ «дворянскихъ гнѣздъ» конца 30‑хъ и начала 40‑хъ годовъ прошлаго столѣтія страстные монологи Ганъ, такъ краснорѣчиво и убѣдительно говорившей о женскихъ обидахъ, о женскихъ страданіяхъ и слезахъ, часто никому невидимыхъ и отравляющихъ существованіе. «Мужчины, — восклицаетъ она («Идеалъ»), — какъ огромны ваши преимущества, какъ благословенны ваши права! Вамъ открыты всѣ пути искусства, наукъ, поэзіи, славы… Немного терпѣнія, труда, непоколебимой воли — и вы можете всего достигнуть, тогда какъ женщина, равная вамъ талантами и высоко превосходящая васъ сердцемъ, должна прозябать въ пустынѣ, въ неизвѣстности, далеко отъ свѣта и всѣхъ великихъ образцовъ, всѣхъ средствъ къ ученію, котораго такъ жаждетъ душа ея, оттого только, что она женщина! И напрасенъ даръ ея, напрасны всѣ порывы къ усовершенствованію: однажды заброшенная судьбою въ глушь, она, какъ преступникъ, отверженный обществомъ, не вырвется болѣе ни къ свѣту, ни къ жизни; безъ общества, безъ впечатлѣній, безъ сочувствія, не видя и не слыша ничего достойнаго себя, она истлѣетъ въ мракѣ; ни одинъ лучъ не озаритъ ума ея; ни одно дуно-