Нѣчто о Наполеонѣ.—Предвѣщатель.—Шпіоны.—Несвижъ.—Начало движенія войскъ.—Балъ въ Слонимѣ.—Смотръ и походъ.—Способъ фуражированія.—Проѣздъ ИМПЕРАТОРА.—Смотры.—Командировка въ Бобруйскъ.—Нѣчто о Фигнерѣ.—Движеніе къ границѣ.
Наполеонъ, съ высоты престола своей воинственной монархіи, разсѣвалъ ужасъ по всей Европѣ. Имя его приводило въ трепетъ, не только Нѣмецкую чернь, но и Русскую, которая не иначе о немъ разумѣла, какъ объ Антихристѣ, по сходству имени его съ апокалипсическимъ Аполліономъ. Оно было камнемъ преткновенія для Русскихъ мудрецовъ.
Въ офицерскихъ бесѣдахъ о Наполеонѣ, часто сожалѣли мы, что судьба не свела его съ Суворовымъ—не нашла коса на камень. Можетъ быть Русскій Аннибалъ не допустилъ-бы великаго Корсиканца возсѣсть на тронъ династіи Бурбоновъ. Но законы судьбы неизмѣнны: Наполеонъ, послѣ Египетскаго вояжа своего, штыками заставилъ признать себя главою Республики. Послѣдующіе подвиги превосходнѣе и рѣшительнѣе первыхъ утвердили его владычество, и съ новымъ столѣтіемъ явился новый Императоръ Французовъ въ Европѣ.
Каковъ былъ Наполеонъ, о томъ всѣ знаютъ, и много писали. Большая часть черни-писателей бранили его безъ милосердія, и лаяли, какъ Крылова моська на слона; между тѣмъ полководцы, министры, и законодатели перенимали отъ него систему войны, политики и даже форму государственнаго правленія. Онъ былъ врагомъ всѣхъ націй Европы, стремясь поработить ихъ своему самодержавію, но онъ былъ геній войны и политики: генію подражали, а врага ненавидѣли.
Слава подвиговъ Наполеоновыхъ заставила забыть о Корсиканцѣ. Устрашенная Европа взирала съ трепетомъ на великаго Императора Французовъ, ожидая отъ него окончательнаго удара. Сразивъ послѣднія усилія Германіи, онъ могъ-бы, казалось, стерѣть съ лица Европы престолы нѣкоторыхъ державъ; но побѣдитель предпочелъ лучше облагородить свое племя вступленіемъ въ родство съ древнѣйшею династіею Императоровъ Германіи. Завоевать у сильнаго царя дочь, было всегда цѣлію героевъ въ романахъ и сказкахъ. Наполеонъ исполнилъ это, и къ своему роману прибавилъ новую статью: посадилъ младенца на престолъ Римскихъ Цезарей, и назначилъ ему въ наслѣдство—мечту обладанія міромъ. Если еще одна держава дышала, и страшный завоеватель пощадилъ ея существованіе, то, можетъ быть, этимъ она обязана смежности своей съ могущественною Россіею. Наполеонъ уважалъ великую соперницу, но онъ и ей готовилъ гидру, близъ самаго сердца возродивъ изъ пепла разрушенной Сарматіи политическаго Феникса. Только еще Россія и Англія не ужасались гиганта; одна по могуществу на сушѣ, другая по владычеству на моряхъ. Онѣ острили мечи свои для сокрушенія его величія.
Не буду распространяться о необычайномъ человѣкѣ, положившемъ начало политическимъ переворотамъ для будущихъ поколѣній; не буду говорить о разрывѣ союза сильныхъ монарховъ, о пріуготовленіяхъ къ войнѣ, о числѣ войскъ и проч.; все это извѣстно, и не принадлежитъ къ моему объему. Приступаю къ ближайшимъ обстоятельствамъ.
До начатія войны 1812 года, II-й Артиллерійской бригады 3-я легкая рота, въ которой я служилъ Поручикомъ, была расположена кантониръ-квартирами въ городѣ Несвижѣ, Минской губерніи. Бригада наша входила въ составъ войскъ 6-го Корпуса, подъ командою Генералъ-Лейтенанта Эссена 2-го.
Мы жили въ Несвижѣ довольно весело, и не думали о Французахъ; немногіе изъ нашихъ офицеровъ, между службою, занимались политикою. По газетамъ доходили и до насъ кой-какія новости; но мы, въ шумѣ своей беззаботливости, скоро о нихъ забывали. Одинъ только N[1], какъ человѣкъ грамотный, занимавшійся чтеніемъ Священнаго Писанія и Московскихъ Вѣдомостей, болѣе всѣхъ ужасался Наполеона. Терзаемый призраками своего воображенія, онъ сталъ проповѣдывать намъ, что этотъ Антихристъ, сирѣчь Аполліонъ или Наполеонъ, собралъ великія, нечистыя силы около Варшавы, не для чего инаго, какъ именно для того, чтобы разгромить матушку-Россію; что при помощи Сатаны Вельзевула, невидимо ему содѣйствующаго, врагъ непремѣнно полонитъ Москву, покоритъ весь Русскій народъ, а за тѣмъ вскорѣ послѣдуетъ—свѣтопреставленіе и страшный судъ. Мы смѣялись такимъ нелѣпостямъ, въ досаду N, который называлъ насъ безбожниками; онъ, не шутя, былъ внутренно убѣжденъ въ своемъ пророчествѣ, и безпрестанно нюхая табакъ, уговаривалъ насъ вѣрить ему по совѣсти, причемъ ссылался на девятую главу Апокалипсиса, гдѣ именно сказано о Наполеонѣ, какъ о предводителѣ страшнаго воинства со львиными зубами, въ желѣзныхъ латахъ, и съ хвостами, подобными скорпіоновымъ. Разумъ несчастнаго грамотѣя столь сильно поколебался, что, когда командировали его по дѣламъ службы въ Москву, онъ на пути всѣмъ и каждому предсказывалъ объ Антихристѣ Наполеонѣ[2].
Можетъ быть не одинъ N** нашъ находился тогда въ подобномъ помраченіи ума; всѣ читатели Апокалипсиса подвергались той-же участи: однимъ грезились предвѣщательные сны, другимъ мерещился Антихристъ на яву.
Такіе феномены рѣдки, хотя не представляютъ ничего особеннаго, кромѣ послѣдствій отъ сильнаго потрясенія въ мозгѣ. Люди, занимающіеся болѣе другихъ современными событіями въ политическомъ мірѣ, чрезъ сравненіе прошедшаго съ настоящимъ могутъ довольно вѣроятно заключать о будущемъ, ибо отъ одинаковыхъ причинъ происходятъ одинаковыя дѣйствія. Франція при Наполеонѣ была сильнѣе Россіи; безчисленныя воинства его стояли у самыхъ границъ нашихъ. Умы большей части народовъ были предубѣждены въ непобѣдимости Наполеона; настоящій ходъ происшествій обнаруживалъ его враждебные замыслы. Какой сынъ Россіи не ужасался видя громаду силъ непобѣдимаго, готовую со всѣми бѣдствіями ринуться на любезную родину? Чье сердце не содрогалось при одной мысли о чужомъ порабощеніи? Отъ такого потрясенія въ умахъ могли происходить прорицательныя видѣнія и мнимыя откровенія, которыя отчасти оправдывались событіями. Такъ глубокіе политики, по ходу современныхъ происшествій, обнимая проницательнымъ взоромъ прошедшее и соображаясь съ будущимъ, могутъ видѣть судьбу государствъ впередъ на нѣсколько лѣтъ.
Вскорѣ послѣ пророчества нашего N*** стали ловить въ Несвижѣ шпіоновъ, являвшихся подъ видомъ комедіянтовъ, фокусниковъ, странствующихъ монаховъ, и тому подобныхъ. Кажется, въ правилахъ великаго Наполеона было, предъ начатіемъ войны съ какимъ-либо государствомъ, впускать въ него сперва легіоны шпіоновъ и зажигателей, которые пріуготовляли и расчищали путь для его побѣдоноснаго воинства.
Наиболѣе этихъ шпіоновъ являлось тогда подъ видомъ землемѣровъ, или по-Польски коморниковъ, которые, поперемѣнно съ нашими офицерами Квартирмейстерской части, снимали ситуацію окрестностей Несвижа инструментально. Я это замѣтилъ особенно по одному случаю. Мнѣ назначили въ городѣ для перемѣны другую квартиру. Со вступленіемъ моимъ за порогъ въ новое жилище представился мнѣ коморникъ, окруженный математическими инструментами и планами. Я предложилъ ему, чтобы онъ очистилъ квартиру, опредѣленную мнѣ по власти Жидовскаго кагала, и въ удостовѣреніе представилъ на лицо Десятника Еврея. Коморникъ отвѣчалъ мнѣ по-Польски, неловкимъ нарѣчіемъ, что онъ квартируетъ тутъ съ позволенія Князя Р**, и не позволитъ себя согнать съ мѣста никому. Разговоръ у насъ сдѣлался живѣе; устрашенный Десятникъ Еврей убѣжалъ, а Польскій коморникъ превратился во Француза.... Догадавшись, каковъ былъ гость, я поспѣшилъ къ своему командиру; но покуда отыскали Городничаго, коморникъ исчезъ, не оставивъ лоскута бумаги на мѣстѣ.
Между тѣмъ какъ шпіоны разгуливали въ пограничныхъ мѣстахъ Европейской Россіи, и поджигали въ городахъ лучшія зданія, Кабинеты союзныхъ Державъ находились въ чрезвычайной дѣятельности, истощая всю тонкость Дипломатики для утвержденія политическихъ правъ своихъ Государей, и два могущественные Государя-соперника грозно сближали свои воинства къ предѣламъ подвластныхъ имъ земель.
Въ частномъ кругу своемъ мы ограничивались однимъ Несвижемъ, и первые два мѣсяца сего года провели въ увеселеніяхъ. Сверхъ обыкновенныхъ танцовальныхъ собраній по Воскреснымъ днямъ, называемыхъ въ Польшѣ редутами, на коихъ являются милыя паненки съ свѣжими прелестями, командиры наши давали не рѣдко бальные вечера. Новый годъ встрѣтили мы танцами, всю масляницу проплясали, и въ пріятномъ угарѣ предавались сладкой сантиментальности. Пожилые Офицеры страшились Наполеона, видя въ немъ ужаснаго завоевателя, новаго Аттилу, а мы, юные, дружно рѣзвились съ Амуромъ, вздыхали, и охали отъ ранъ его.... какъ вдругъ раздался громовый ударъ войны, и намъ сказанъ походъ. Увы! прощайте милыя паненки!
Не легки были сборы къ походу. 28 Февраля наша рота съ бригаднымъ штабомъ выступила изъ Несвижа.
Два года стояли мы на непремѣнныхъ квартирахъ, но жители, при выступленіи, насъ не провожали, какъ бываетъ послѣ хорошаго квартированія. Причиною сему, кажется, было то, что Поляки думали тогда болѣе о Наполеонѣ, и о возрожденіи своей отчизны, а Жиды, составлявшіе большую часть жителей въ Несвижѣ, были довольны, что избавились отъ лихихъ Москалей. Напротивъ того мы съ сожалѣніемъ оставляли мѣсто, гдѣ жили пріятно и весело, гдѣ плѣняли насъ милыя красавицы. Каждый шелъ въ походъ не безъ зазнобушки въ молодецкой груди своей. Сколько страстныхъ вздоховъ перелетѣло въ городъ и за городъ до первой станціи! Сколько прощальныхъ слёзокъ омочило бѣлые платочки красавицъ и скатилось на усы вздыхателей! Сколько клятвенныхъ записочекъ, съ поцѣлуями вѣрности, съ памятными ленточками, волосками и стишками, перенеслось изъ ридикюлей въ бумажники, и вскорѣ употребилось на папильотки, или на раскуриваніе трубокъ!—О юность! милы твои затѣи!
Еще рухлыя глыбы таявшаго снѣга покрывали дорогу. Въ первой корчмѣ, въ семи верстахъ отъ города, нашъ ротный командиръ далъ прощальный завтракъ немногимъ изъ своихъ пріятелей, или товарищамъ бостона, насъ провожавшимъ. Тутъ явилась картина смѣшенія скудости съ изобиліемъ, нищеты съ богатствомъ: серебро, фаянсъ и прозрачный хрусталь въ закоптѣломъ Жидовскомъ жилищѣ блестѣли съ лакомымъ кушаньемъ и напитками. Тамъ, гдѣ кромѣ водянистаго полугара ничего прежде не разливалось, пѣнилось теперь Шампанское: прощальные бокалы чокались усердно и опоражнивались проворно.
Отъ корчмы продолжали мы путь свой къ Слониму, и пришли туда 4 Марта. Дорогою не столько занимались предметомъ похода, какъ воспоминаніями о Несвижѣ; въ счастливой безпечности распѣвали пѣсенки, а для ночлеговъ останавливались въ закоптѣлыхъ, смрадныхъ хижинахъ, въ которыхъ душную атмосферу прочищали табачнымъ дымомъ.
Въ Слонимѣ, богатый помѣщикъ Маршалъ П***, въ знакъ своей пріязни къ Рускимъ, задалъ балъ, на который пригласилъ и нашихъ Офицеровъ. Тутъ увидѣли мы опять миленькихъ паненокъ; но мысли наши, не измѣняя первому впечатлѣнію, были заняты Несвижскими. Настоящія обстоятельства не позволяли веселиться откровенно: лица у всѣхъ были пасмурныя, недовѣрчивыя, и гости, казалось, собрались не для удовольствія, а въ угодность хозяину. Самъ Маршалъ[3] важно расхаживалъ въ блестящихъ отъ освѣщенія комнатахъ, среди многочисленнаго собранія, и рѣдко кого удостоивалъ немногими словами. Тутъ увидѣли мы своего начальника, Артиллеріи Генерала Л***.
На другой день рано по утру объявили намъ приказъ отъ Генерала Л***, что при выступленіи Артиллеріи онъ будетъ насъ инспектировать въ полномъ парадѣ. Вотъ кстати, думали мы, послѣ одного бала другой. Къ несчастію нашему, по утру, во время смотра, поднялась страшная вьюга: мокрый снѣгъ съ вѣтромъ затмѣвалъ всю чистоту нашу и заслѣплялъ намъ глаза. Не смотря на это, въ полной формѣ, костенѣя отъ холода, мы за городомъ выжидали Генерала, который также явился къ намъ въ одномъ мундирѣ. По отъѣздѣ его мы переодѣлись по походному, и пошли къ мѣстечку Ружаны. 6 Марта пришли въ Сельцо, на рѣчкѣ Яселдѣ, потомъ въ гор. Пружаны; отсюда 8 Марта пришли въ Великое-Село.
Здѣсь мы простояли съ недѣлю, и потомъ всею бригадою двинулись чрезъ гор. Волковискъ по направленію къ Вильнѣ. Наша Артиллерійская бригада изъ 6 Корпуса войскъ поступила въ 4-й, подъ команду Генералъ-Адъютанта Графа Шувалова.
Отъ Великаго Села поручено мнѣ быть походнымъ Квартирмейстеромъ; моя обязанность состояла въ томъ, чтобы уѣзжая наканунѣ впередъ, всегда приготовлять квартиры для ночлеговъ ротѣ, устроивать переправы черезъ рѣки для артиллеріи, и пріискивать фуражъ для продовольствія лошадей. Послѣдняя статья была очень затруднительна. По нашему пути не было учреждено этапныхъ магазиновъ. Правительство, можетъ быть изъ бережливости, не выпускало денегъ въ тотъ край, въ которомъ готовилась встрѣча непріятелю; а потому на мѣстахъ ночлеговъ было позволено брать фуражъ подъ квитанціи.
На пути изъ гор. Волковиска, для переправы артиллеріи чрезъ р. Зельву и Нѣманъ, при мѣстечкахъ Пяски и Мосты, я собралъ поромы; но въ пріисканіи фуража встрѣтилъ большое затрудненіе. Польскіе паны добровольно нигдѣ не давали сѣна за бумагу, чуждой для нихъ грамоты (большая часть Русскихъ Поляковъ не умѣютъ читать по-Русски), а потому надлежало брать, гдѣ что найдется, почти насильно. Такимъ образомъ на одной мызѣ пана Графа С***, въ отпускѣ сѣна подъ квитанцію, мнѣ было отказано; я пошелъ самъ осматривать дворъ, и подъ крышею конюшни замѣтивъ сѣно, позвалъ свою команду. Графъ увидѣлъ изъ окна великолѣпнаго дома въ своемъ дворѣ человѣкъ десять солдатъ, готовыхъ, по его мнѣнію, грабить, вышелъ ко мнѣ, и атаковалъ меня угрозами, что онъ сей часъ ѣдетъ къ пріятелю своему Генералу Б***, жаловаться на насиліе, которое я намѣренъ дѣлать въ его дворѣ; что если въ минуту не оставлю его, то онъ соберетъ подвластныхъ своихъ и велитъ меня выгнать. Графъ задыхался отъ гнѣва, но можетъ быть въ жизнь свою онъ не встрѣчалъ подобнаго мнѣ грубіяна. Довольно равнодушно и почтительно я отвѣчалъ Его Сіятельству, что угрозы его для меня не страшны, ибо исполняю волю Начальства, которое позволяетъ брать фуражъ своею рукою тамъ, гдѣ не даютъ его добровольно; что инаго средства нѣтъ для продовольствія казенныхъ лошадей. Я повторилъ ему покорнѣйшую просьбу приказать выдать мнѣ сѣна, сколько надобно, подъ квитанцію; въ противномъ случаѣ, сказалъ, буду брать самъ вооруженною рукою, и ежели встрѣчу непріязненное сопротивленіе отъ дворовыхъ людей его, то велю привезти пушку и стану дѣйствовать какъ противъ бунтовщиковъ, противящихся назначенію Правительства; о поступкахъ-же моихъ предоставляю ему доносить кому угодно. Графъ, видя предъ собою рѣшительнаго артиллериста, спасовалъ, и пылая отъ гнѣва приказалъ отпустить моей командѣ фуража, но самъ, переодѣвшись, тотчасъ поѣхалъ съ жалобою на меня къ пріятелю своему Генералу Б***.—Въ то время велъ роту старшій Поручикъ Г**, по приказанію котораго я такъ смѣло вездѣ распоряжался, а потому онъ и получилъ за меня выговоръ отъ Начальства въ утѣшеніе обезпокоенному Графу, у котораго болѣе крови испортилось, нежели сколько стоило взятое мною сѣно. Дальнѣйшихъ непріятностей намъ не было потому, что соблюдая на маршѣ строгій порядокъ, мы за собственное продовольствіе вездѣ платили деньги, и ни одна курица отъ насъ не погибла даромъ.
Съ приближеніемъ къ Вильнѣ оказывалось болѣе недостатка въ фуражѣ, и для меня увеличивалось затрудненіе въ его пріисканіи. Всѣ запасы обывателями были употреблены на зимнее продовольствіе собственнаго скота; подножный кормъ еще не показывался, хотя снѣгъ съ полей уже стаялъ; а потому небольшіе остатки сѣна или соломы жители берегли въ сокровенныхъ мѣстахъ, какъ драгоцѣнность. За мѣстечкомъ Лидою, въ сел. Беняконяхъ, одинъ старый и больной панъ Хорунжій вздумалъ было также не давать мнѣ фуража; но какъ онъ не сказался Графомъ, то я обходился съ нимъ рѣшительнѣе. Бѣдняжка тотчасъ велѣлъ принести яичницу и бутылку вина, сталъ меня угощать, а самъ, охая отъ подагры, безпрестанно приговаривалъ: ой! бида биду гонитъ! — Я, занявшись своимъ дѣломъ, не внималъ словамъ его, но онъ, конечно, хорошо разумѣлъ ихъ. Можетъ быть ему приказано было секретно имѣть запасъ всего для заграничныхъ гостей, а тутъ еще надобно было давать своимъ Москалямъ! Да когда еще подагра ломитъ ноги, такъ по неволѣ запоешь: бида биду гонитъ.
Въ началѣ Апрѣля дошли мы до временныхъ квартиръ своихъ подъ гор. Вильну. Двѣ роты артиллеріи нашей бригады расположились въ сел. Большихъ и Малыхъ Солешникахъ, а 3-я легкая рота, въ которой я служилъ, стала въ дер. Яшунахъ, 25-ть верстъ отъ города.
10-го Апрѣля Государь Императоръ нашъ изволилъ проѣхать въ Вильну чрезъ м. Лиды, и на пути осматривалъ войска. Въ Большихъ Солешникахъ, Бригадный Командиръ нашъ, Полковникъ Котляровъ, представлялъ Его Величеству ординарцевъ, которые обратили на себя вниманіе Императора, и удостоились получить денежное награжденіе.
Между тѣмъ какъ производились окончательные переговоры дипломатовъ, и Наполеонъ сближалъ свои войска къ нашимъ границамъ, весь Апрѣль мы простояли на мѣстѣ.
Въ Маѣ, по приказу Главнокомандующаго, догадывались мы, что дѣло идетъ о войнѣ съ Французами. Три роты артиллеріи 11-й бригады собрались при Большихъ Солешникахъ, для инспекторскаго смотра отъ начальника всей Артиллеріи Графа Кутайсова, а потомъ, чрезъ нѣсколько дней послѣ, пріѣзжалъ смотрѣть насъ Корпусный Командиръ Графъ Шуваловъ.
Инспекторскіе смотры во всей арміи безпрерывно продолжались. Въ это время отъ бригады командировали меня въ Бобруйскъ и въ Слонимъ, выписывать изъ гошпиталей на службу выздоравливающихъ артиллеристовъ. Я проѣзжалъ чрезъ Несвижъ. Тутъ воспоминаніе о прошедшихъ радостяхъ тронуло мою сантиментальность. Я не могъ отказать себѣ въ удовольствіи, чтобы не погулять уединенно въ пустынной Альбѣ, прекрасномъ звѣринцѣ Князя Радзивила, за городомъ. При входѣ въ эту очаровательную рощу, воображеніе представило мнѣ картины минувшаго; тутъ подъ тѣнію березъ собирались мы любоваться природою, валялись на свѣжей муравѣ, и вдыхали въ себя ароматъ благоухающихъ цвѣтовъ; тамъ въ густотѣ липъ внимали трелямъ соловья, и отголоски нѣжныхъ тоновъ его провожали страстными вздохами; а тамъ, подъ сводами вѣтвистыхъ дубовъ, въ прохладные вечера, пивали душистый чай, и, покуда еще кипѣло въ самоварѣ, играли на полянѣ въ горѣлки и въ веревочку. Здѣсь румяная брюнетка подарила своему обожателю ленточку; а тамъ стыдливая блондинка такъ мило улыбалась другому, что заставила его нѣсколько дней сряду вздыхать и видѣть ее во снѣ. Иногда, на лодочкѣ, по озеру отваживались онѣ съ нами пускаться въ чащу камыша, гдѣ мы гонялись за гордыми лебедями.... Правду сказалъ одинъ умный человѣкъ, что мы живемъ воспоминаніями! Такъ воспоминаніе въ пустынной Альбѣ о минувшихъ радостяхъ усладило на нѣсколько минутъ мою печальную существенность.
Въ самомъ Несвижѣ все приняло какой-то чуждый видъ: люди, чѣмъ-то озабоченные, являли угрюмыя, пасмурныя лица. Гимназисты и школьники, большими партіями, подъ предводительствомъ Доминиканскихъ монаховъ, гуляли по городу съ барабаннымъ боемъ и воинственнымъ крикомъ, неся на шестахъ пестрые платки въ видѣ знаменъ. Это меня изумило. Я подошелъ къ полуобритому ихъ предводителю, и спросилъ, что̀ это значитъ?—Муштра (ученье) отвѣчалъ онъ.—Для чего?—Такъ, для пшиклада—(для примѣра). Отвѣтъ показался мнѣ подозрительнымъ; я отыскалъ Городничаго, и замѣтилъ ему, что при настоящихъ обстоятельствахъ, кажется, неумѣстна такая муштра школьниковъ.—Да они шалятъ!—отвѣчалъ Городничій, разумѣя самъ къ чему клонилась эта шалость. Онъ былъ изъ правдивыхъ Поляковъ.
Въ Минскѣ не встрѣтилось мнѣ ничего замѣчательнаго, кромѣ унылой пустоты, и я скоро пріѣхалъ въ Бобруйскъ, гдѣ по порученію прожилъ три дня. Тутъ увидѣлъ большую дѣятельность между Инженерами, которые занимались построеніемъ недавно начатой крѣпости. Они поправляли главный парапетъ, который отъ слабости песчанаго грунта земли часто обваливался. При всей дѣятельности Инженеровъ, наружныя пристройки еще не были кончены.
На обратномъ пути отъ Бобруйска, я встрѣчалъ на почтовыхъ станціяхъ вездѣ остановки и затрудненія въ полученіи лошадей. Порядокъ, казалось, разрушался, и все выходило изъ повиновенія. Содержатели почтъ были чѣмъ-то озабочены, ямщики пьянствовали, буянили; никто не хотѣлъ смотрѣть на мою подорожную; только угрозами, или добавкою прогоновъ я могъ себѣ выхлопатывать лошадей; а на станцію Пяски принужденъ былъ послать формальную жалобу въ Литовскій Почтамтъ.
3-я легкая рота артиллеріи, въ которой я служилъ, долго оставалась безъ командира послѣ того, какъ Полковникъ Котляровъ назначенъ былъ командиромъ бригады и 1-й батарейной роты, на мѣсто Полковника Гине, переведеннаго въ другую бригаду. Уже въ концѣ Мая пріѣхалъ къ намъ въ роту, въ дер. Яшуны, новый командиръ, Подполковникъ М***, и за нимъ Штабсъ-Капитанъ Фигнеръ, сдѣлавшійся послѣ извѣстнымъ партизаномъ.
Въ первыхъ числахъ Іюня Корпусъ нашъ двинулся къ границѣ; корпусная штабъ-квартира находилась въ Олькеникахъ, а наша бригадная въ Ойшишкахъ. Авангардъ Корпуса, подъ командою Генерала Дорохова, стоялъ въ Оранахъ. Войска, сблизившись, расположились въ тѣсныхъ квартирахъ. Легкую артиллерію раздѣлили по бригадамъ армейскихъ полковъ. Нашей ротѣ досталось быть въ 1-й бригадѣ 11-й дивизіи, между отличными полками Перновскимъ и Кексгольмскимъ, подъ командою Генерала Чоглокова.—Мы отбыли еще нѣсколько смотровъ отъ Бригадныхъ и Дивизіонныхъ командировъ.
Войска вообще были хорошо одѣты и выучены; солдаты рослые, стройные, добрые, ожидали съ нетерпѣніемъ похода за границу, чтобы ударить на Француза по старой привычкѣ.
Въ Олькеникахъ мы стояли около недѣли, ожидая со дня на день похода впередъ, но вдругъ получили приказъ, 12 Іюня, идти поспѣшно назадъ въ Яшуны. Причиною столь внезапнаго движенія были Французы, которые предупредили насъ, и сего числа до разсвѣта перешли границу чрезъ р. Нѣманъ. Въ Меричѣ они захватили всѣ команды нашей дивизіи, посланныя туда для принятія изъ магазина провіанта.
Отъ Олькеникъ въ Яшуны, 40 верстъ разстоянія, мы прошли въ одинъ переходъ; кажется, не одни мы такъ поторопились: война началась не на шутку.
Примѣчанія
править- ↑ Одинъ изъ нестроевыхъ Офицеровъ.
- ↑ Мы сами послѣ удивлялись событію, когда Французы дѣйствительно вторгнулись въ Россію и заняли Москву. N**, выпущенный изъ своего заточенія въ день ихъ вшествія, явился къ намъ въ лагерь при Красной-Пахрѣ. Страданія измѣнили черты лица его; блѣдность, впалые, помутившіеся глаза, и страсть къ тавлиночному табаку показывали человѣка, совершенно въ умѣ разстроеннаго. Прощаясь, онъ стращалъ насъ скорымъ свѣтопреставленіемъ.
- ↑ Въ Польшѣ Предводители Дворянства назывались Маршалами, Губернскими и Повѣтовыми, или Уѣздными. Это званіе присвоивается въ титуляціи дворянами и по сложеніи обязанности.
