Пора спать (Мамин-Сибиряк)/ДО

Пора спать
авторъ Д. Н. Маминъ-Сибирякъ (1852—1912)

См. Оглавленіе. Изъ цикла «Алёнушкины сказки». Источникъ: Д. Н. Маминъ-Сибирякъ. Аленушкины сказки. — 3-е изд. — М.: Товарищество Кушнеревъ и К^о, 1900. — (Библіотека «Дѣтскаго Чтенія»).

X Пора спать…

---

I.

Засыпаетъ одинъ глазокъ у Аленушки, засыпаетъ другое ушко у Аленушки…

— Папа, ты здѣсь?

— Здѣсь, дѣточка…

— Знаешь, что, папа… Я хочу быть царицей…

Заснула Аленушка и улыбается во снѣ.

Ахъ, какъ много цвѣтовъ… И всѣ они тоже улыбаются. Обступили кругомъ аленушкину кроватку, шепчутся и смѣются тоненькими голосками. Алые цвѣточки, синіе цвѣточки, желтые цвѣточки, голубые, розовые, красные, бѣлые,—точно на землю упала радуга и разсыпалась живыми искрами, разноцвѣтными огоньками и веселыми дѣтскими глазками.

— Аленушка хочетъ быть царицей!—весело звенѣли полевые Колокольчики, качаясь на тоненькихъ, зеленыхъ ножкахъ.

— Ахъ, какая она смѣшная!—шептали скромныя Незабудки.

— Господа, это дѣло нужно серьезно обсудить,—задорно вмѣшался желтый Одуванчикъ.—Я, по крайней мѣрѣ, никакъ этого не ожидалъ…

— Что такое значитъ—быть царицей?—спрашивалъ синій полевой Василекъ.—Я выросъ въ полѣ и не понимаю вашихъ городскихъ порядковъ.

— Очень просто…—вмѣшалась розовая Гвоздика.—Это такъ просто, что и объяснять не нужно. Царица—это… это… Вы все-таки ничего не понимаете? Ахъ, какіе вы странные… Царица—это, когда цвѣтокъ розовый, какъ я. Другими словами: Аленушка хочетъ быть гвоздикой. Кажется, понятно?

Всѣ весело засмѣялись. Молчали только однѣ Розы. Онѣ считали себя обиженными. Кто же не знаетъ, что царица всѣхъ цвѣтовъ—одна роза, нѣжная, благоухающая, чу́дная? И вдругъ какая-то гвоздика называетъ себя царицей… Это ни на что не похоже. Наконецъ, одна роза разсердилась, сдѣлалась совсѣмъ пунцовой и проговорила:

— Нѣтъ, извините, Аленушка хочетъ быть розой… да! Роза потому царица, что всѣ ее любятъ.

— Вотъ это мило!—разсердился Одуванчикъ.—А за кого же, въ такомъ случаѣ, вы меня принимаете?

— Одуванчикъ, не сердитесь, пожалуйста,—уговаривали его лѣсные Колокольчики.—Это портитъ характеръ, и притомъ некрасиво. Вотъ мы,—мы молчимъ, о томъ, что Аленушка хочетъ быть лѣснымъ колокольчикомъ, потому что это ясно само собой.

II.

Цвѣтовъ было много, и они такъ смѣшно спорили. Полевые цвѣточки были такіе скромные,—какъ ландыши, фіалки, незабудки, колокольчики, васильки, полевая гвоздика; а цвѣты, вырощенные въ оранжереяхъ, немного важничали—розы, тюльпаны, лиліи, нарциссы, левкои, точно разодѣтыя по-праздничному богатыя дѣти. Аленушка больше любила скромные полевые цвѣточки, изъ которыхъ дѣлала букеты и плела вѣночки. Какіе всѣ они славные!

— Аленушка насъ очень любитъ,—шептали Фіалки.—Вѣдь, мы весной являемся первыми. Только снѣгъ стаетъ,—мы и тутъ.

— И мы тоже,—говорили Ландыши.—Мы тоже весенніе цвѣточки… Мы не прихотливы и растемъ прямо въ лѣсу.

— А чѣмъ же мы виноваты, что намъ холодно расти прямо въ полѣ?—жаловались душистые, кудрявые Левкои и Гіацинты.—Мы здѣсь только гости, а наша родина далеко, тамъ, гдѣ такъ тепло и совсѣмъ не бываетъ зимы. Ахъ, какъ тамъ хорошо, и мы постоянно тоскуемъ по своей милой родинѣ… У васъ, на сѣверѣ, такъ холодно. Насъ Аленушка тоже любитъ, и даже очень…

— И у насъ тоже хорошо,—спорили полевые цвѣты.—Конечно, бываетъ иногда очень холодно, но это здорово… А потомъ, холодъ убиваетъ нашихъ злѣйшихъ враговъ, какъ червячки, мошки и разныя букашки. Если бы не холодъ, намъ пришлось бы плохо.

— Мы тоже любимъ холодъ,—прибавили отъ себя розы.

Тоже сказали Азаліи и Камеліи. Всѣ онѣ любили холодъ, когда набирали цвѣтъ.

— Вотъ что, господа, будемте разсказывать о своей родинѣ,—предложилъ бѣлый Нарциссъ.—Это очень интересно… Аленушка насъ послушаетъ. Вѣдь, она и насъ любитъ…

Тутъ заговорили всѣ разомъ. Розы со слезами вспоминали благословенныя долины Шираза, гіацинты—Палестину, азаліи—Америку, лиліи—Египетъ… Цвѣты собрались сюда со всѣхъ сторонъ свѣта, и каждый могъ разсказать такъ много. Больше всего цвѣтовъ пришло съ юга, гдѣ такъ много солнца, и нѣтъ зимы. Какъ тамъ хорошо!.. Да, вѣчное лѣто! Какія громадныя деревья тамъ растутъ, какія чудныя птицы? сколько красавицъ-бабочекъ, похожихъ на летающіе цвѣты,—и цвѣтовъ, похожихъ на бабочекъ…

— Мы на сѣверѣ только гости, намъ холодно,—шептали всѣ эти южныя растенія.

Родные полевые цвѣточки даже пожалѣли ихъ. Въ самомъ дѣлѣ, нужно имѣть большое терпѣніе, когда дуетъ холодный сѣверный вѣтеръ, льетъ холодный дождь и падаетъ снѣгъ. Положимъ, весенній снѣжокъ скоро таетъ, но все-таки снѣгъ.

— У васъ есть громадный недостатокъ,—объяснилъ Василекъ, наслушавшись этихъ разсказовъ.—Не спорю, вы, пожалуй, красивѣе иногда насъ, простыхъ полевыхъ цвѣточковъ,—я это охотно допускаю… да. Однимъ словомъ, вы—наши дорогіе гости, а вашъ главный недостатокъ въ томъ, что вы растете только для богатыхъ людей, а мы растемъ для всѣхъ. Мы гораздо добрѣе… Вотъ я, напримѣръ,—меня вы увидите въ рукахъ у каждаго деревенскаго ребенка. Сколько радости доставляю я всѣмъ бѣднымъ дѣтямъ!.. За меня не нужно платить денегъ, а только стоитъ выйти въ поле. Я расту вмѣстѣ съ пшеницей, рожью, овсомъ…

III.

Аленушка слушала все, о чемъ разсказывали ей цвѣточки, и удивлялась. Ей ужасно захотѣлось посмотрѣть все самой, всѣ тѣ удивительныя страны, о которыхъ сейчасъ говорили.

— Если бы я была ласточкой, то сейчасъ же полетѣла бы,—проговорила она, наконецъ.—Отчего у меня нѣтъ крылушекъ? Ахъ, какъ хорошо быть птичкой!..

Она не успѣла еще договорить, какъ къ ней подползла божья коровка, настоящая божья коровка, такая красненькая, съ черными пятнышками, съ черной головкой и такими тоненькими, черными усиками, и черными, тоненькими ножками.

— Аленушка, полетимъ,—шепнула Божья Коровка, шевеля усиками.

— У меня нѣтъ крылушекъ, Божья Коровка!

— Садись на меня…

— Какъ же я сяду, когда ты маленькая?

— А вотъ, смотри…

Аленушка начала смотрѣть и удивлялась все больше и больше. Божья Коровка расправила верхнія жесткія крылья и увеличилась вдвое; потомъ распустила тонкія, какъ паутина, нижнія крылушки, и сдѣлалась еще больше. Она росла на глазахъ у Аленушки, пока не превратилась въ большую-большую, въ такую большую, что Аленушка могла свободно сѣсть къ ней на спинку, между красными крылушками. Это было очень удобно.

— Тебѣ хорошо, Аленушка?—спрашивала Божья Коровка.

— Очень…

— Ну, держись теперь крѣпче…

Въ первое мгновеніе, когда онѣ полетѣли, Аленушка даже закрыла глаза отъ страха. Ей показалось, что летитъ не она, а летитъ все подъ ней—города, лѣса, рѣки, горы. Потомъ ей начало казаться, что она сдѣлалась такая маленькая-маленькая, съ булавочную головку, и при томъ легкая, какъ пушинка съ одуванчика. А Божья Коровка летѣла быстро-быстро, такъ, что только свистѣлъ воздухъ между крылушками.

— Смотри, что тамъ внизу…—говорила ей Божья Коровка.

Аленушка посмотрѣла внизъ и даже всплеснула ручонками.

— Ахъ, сколько розъ… красныя, желтыя, бѣлыя, розовыя!..

Земля была точно покрыта живымъ ковромъ изъ розъ.

— Спустимся на землю,—просила она Божью Коровку.

Онѣ спустились, при чемъ Аленушка сдѣлалась опять большой, какой была раньше, а Божья Коровка сдѣлалась маленькой.

Аленушка долго бѣгала по розовому полю и нарвала громадный букетъ цвѣтовъ. Какія онѣ красивыя,—эти розы; и отъ ихъ аромата кружится голова. Если бы все это розовое поле перенести туда, на сѣверъ, гдѣ розы являются только дорогими гостями!..

— Ну, теперь летимъ дальше,—сказала Божья Коровка, расправляя свои крылушки.

Она опять сдѣлалась большой-большой, а Аленушка—маленькой-маленькой.

IV.

Онѣ опять полетѣли.

Какъ было хорошо кругомъ! Небо было такое синее, а внизу еще синѣе—море. Онѣ летѣли надъ крутымъ и скалистымъ берегомъ.

— Неужели мы полетимъ черезъ море?—спрашивала Аленушка.

— Да… Только сиди смирно и держись крѣпче.

Сначала Аленушкѣ было страшно, а потомъ—ничего. Кромѣ неба и воды, ничего не осталось. А по морю неслись, какъ большія птицы, съ бѣлыми крыльями, корабли… Маленькія суда походили на мухъ. Ахъ, какъ красиво, какъ хорошо!.. А впереди уже виднѣется морской берегъ,—низкій, желтый и песчаный, устье какой-то громадной рѣки, какой-то совсѣмъ бѣлый городъ, точно онъ выстроенъ изъ сахару. А дальше виднѣлась мертвая пустыня, гдѣ стояли однѣ пирамиды. Божья Коровка опустилась на берегу рѣки. Здѣсь росли зеленые папирусы и лиліи,—чудныя, нѣжныя лиліи.

— Какъ хорошо здѣсь у васъ,—заговорила съ ними Аленушка.—Это у васъ не бываетъ зимы?

— А что такое зима?—удивлялись Лиліи.

— Зима—это когда идетъ снѣгъ…

— А что такое снѣгъ?

Лиліи даже засмѣялись. Онѣ думали, что маленькая сѣверная дѣвочка шутитъ надъ ними. Правда, что съ сѣвера, каждую осень, прилетали сюда громадныя стаи птицъ и тоже разсказывали о зимѣ; но сами онѣ ея не видали, а говорили съ чужихъ словъ. Аленушка тоже не вѣрила, что не бываетъ зимы. Значитъ, и шубки не нужно, и валенокъ?

Полетѣли дальше. Но Аленушка больше не удивлялась ни синему морю, ни горамъ, ни обожженной солнцемъ пустынѣ, гдѣ росли гіацинты.

— Мнѣ жарко…—жаловалась она. — Знаешь, Божья Коровка, это даже нехорошо, когда стоитъ вѣчное лѣто.

— Кто какъ привыкъ, Аленушка.

Онѣ летѣли къ высокимъ горамъ, на вершинахъ которыхъ лежалъ вѣчный снѣгъ. Здѣсь было не такъ жарко. За горами начались непроходимые лѣса. Подъ сводомъ деревьевъ было темно, потому что солнечный свѣтъ не проникалъ сюда сквозь густыя вершины деревьевъ. По вѣтвямъ прыгали обезьяны. А сколько было птицъ,—зеленыхъ, красныхъ, желтыхъ, синихъ… Но всего удивительнѣе были цвѣты, выросшіе прямо на древесныхъ стволахъ. Были цвѣты совсѣмъ огненнаго цвѣта, были пестрые; были цвѣты, походившіе на маленькихъ птичекъ и на большихъ бабочекъ,—весь лѣсъ точно горѣлъ разноцвѣтными, живыми огоньками.

— Это—орхидеи,—объяснила Божья Коровка.

Ходить здѣсь было невозможно, такъ все переплелось.

Онѣ полетѣли дальше. Вотъ разлилась среди зеленыхъ береговъ громадная рѣка. Божья Коровка опустилась прямо на большой бѣлый цвѣтокъ, росшій въ водѣ. Такихъ большихъ цвѣтовъ Аленушка еще не видала.

— Это—священный цвѣтокъ,—объяснила Божья Коровка.—Онъ называется лотосомъ…

V.

Аленушка такъ много видѣла, что, наконецъ, устала. Ей захотѣлось домой: все-таки дома лучше.

— Я люблю снѣжокъ,—говорила Аленушка.—Безъ зимы нехорошо…

Онѣ опять полетѣли, и чѣмъ поднимались выше, тѣмъ дѣлалось холоднѣе. Скоро внизу показались снѣжныя поляны. Зеленѣлъ только одинъ хвойный лѣсъ. Аленушка ужасно обрадовалась, когда увидѣла первую елочку.

— Елочка, елочка!—крикнула она.

— Здравствуй, Аленушка!—крикнула ей снизу зеленая Елочка.

Это была настоящая рождественская елочка,—Аленушка сразу ее узнала. Ахъ, какая милая елочка!.. Аленушка наклонилась, чтобы сказать ей, какая она милая, и вдругъ полетѣла внизъ. Ухъ, какъ страшно!.. Она перевернулась нѣсколько разъ въ воздухѣ и упала прямо въ мягкій снѣгъ. Со страха Аленушка закрыла глаза и не знала, жива она или умерла.

— Ты это какъ сюда попала, крошка?—спросилъ ее кто-то.

Аленушка открыла глазки и увидѣла сѣдого-сѣдого, сгорбленнаго старика. Она его тоже узнала сразу. Это былъ тотъ самый старикъ, который приноситъ умнымъ дѣткамъ святочныя елки, золотыя звѣзды, коробочки съ бомбошками и самыя удивительныя игрушки. О, онъ такой добрый, этотъ старикъ!.. Онъ сейчасъ же взялъ ее на руки, прикрылъ своей шубой и опять спросилъ:

— Какъ ты сюда попала, маленькая дѣвочка?

— Я путешествовала на Божьей Коровкѣ… Ахъ, сколько я видѣла, дѣдушка!..

— Такъ, такъ…

— А я тебя знаю, дѣдушка!.. Ты приносишь дѣткамъ елки…

— Такъ, такъ… И сейчасъ я устраиваю тоже елку.

Онъ показалъ ей длинный шестъ, который совсѣмъ ужъ не походилъ на елку.

— Какая же это елка, дѣдушка? Это просто—большая палка…

— А вотъ увидишь…

Старикъ понесъ Аленушку въ маленькую деревушку, совсѣмъ засыпанную снѣгомъ. Выставлялись изъ-подъ снѣга однѣ крыши да трубы. Старика уже ждали деревенскія дѣти. Они прыгали и кричали:

— Елка! елка!..

Они пришли къ первой избѣ. Старикъ досталъ необмолоченный снопъ овса, привязалъ его къ концу шеста, а шестъ поднялъ на крышу. Сейчасъ же налетѣли со всѣхъ сторонъ маленькія птички, которыя на зиму никуда не улетаютъ: воробушки, кузьки, овсянки,—и принялись клевать зерно.

— Это наша елка!—кричали они.

Аленушкѣ вдругъ сдѣлалось очень весело. Она въ первый разъ видѣла, какъ устраиваютъ елку для птичекъ зимой. Ахъ, какъ весело!.. Ахъ, какой добрый старичокъ! Одинъ воробушекъ, суетившійся больше всѣхъ, сразу узналъ Аленушку и крикнулъ:

— Да, вѣдь, это Аленушка! Я ее отлично знаю… Она меня не одинъ разъ кормила крошками. Да…

И другіе воробушки тоже узнали ее и страшно запищали отъ радости.

Прилетѣлъ еще одинъ воробей, оказавшійся страшнымъ забіякой. Онъ началъ всѣхъ расталкивать и выхватывать лучшія зерна. Это былъ тотъ самый воробей, который дрался съ ершомъ,—Аленушка его узнала.

— Здравствуй, воробушекъ!..

— Ахъ, это ты, Аленушка? Здравствуй!..

Забіяка-воробей попрыгалъ на одной ножкѣ, лукаво подмигнулъ однимъ глазомъ и сказалъ доброму святочному старику:

— А вѣдь, она, Аленушка, хочетъ быть царицей… Да, я давеча слышалъ самъ, какъ она это говорила.

— Ты хочешь быть царицей, крошка?—спросилъ старикъ.

— Очень хочу дѣдушка!

— Отлично. Нѣтъ ничего проще: всякая царица—женщина, и всякая женщина—царица… теперь ступай домой и скажи это всѣмъ другимъ маленькимъ дѣвочкамъ.

Божья Коровка рада была убраться поскорѣе отсюда, пока какой-нибудь озорникъ воробей не съѣлъ. Онѣ полетѣли домой, быстро-быстро… А тамъ ужъ ждутъ Аленушку всѣ цвѣточки. Они все время спорили о томъ, что такое царица.

^* _* ^*

Баю-баю-баю…

Одинъ глазокъ у Аленушки спитъ,—другой смотритъ, одно ушко у Аленушки спитъ,—другое слушаетъ. Всѣ теперь собрались около аленушкиной кроватки: и храбрый заяцъ, и медвѣдко, и забіяка-пѣтухъ, и воробей, и воронушка-черная головушка, и Ершъ Ершовичъ, и маленькая-маленькая козявочка. Всѣ тутъ, всѣ у Аленушки.

— Папа, я всѣхъ люблю…—шепчетъ Аленушка.—Я и черныхъ таракановъ, папа, люблю…

Закрылся другой глазокъ, заснуло другое ушко… А около аленушкиной кроватки зеленѣетъ весело весенняя травка, улыбаются цвѣточки, много цвѣточковъ: голубые, розовые, желтые, синіе, красные. Наклонилась надъ самой кроваткой зеленая березка и шепчетъ что-то такъ ласково-ласково. И солнышко свѣтитъ, и песочекъ желтѣетъ, и зоветъ къ себѣ Аленушку синяя морская волна…

Спи, Аленушка, набирайся силушки…

Баю-баю-баю…