[304]19. Поѣздка въ Іерусалимъ.
Сличи съ разсказомъ, напечатаннымъ подъ № 20, c („Пустынникъ и дьяволъ“). Источникомъ этой легенды послужило извѣстное сказаніе „о великомъ святители, о Иваннѣ, архіепископѣ Великаго Новаграда, како былъ единой нощи изъ Новаграда въ Іерусалимѣ-градѣ и паки възвратися“, занесенное въ четьи-минеи и во многіе старинные сборники житій[1].
Перейдя въ область народной литературы, сказаніе это, безъ сомнѣнія, должно было подчиниться различнымъ передѣлкамъ и измѣненіямъ; въ устахъ народа появилось оно во множествѣ варіантовъ, далеко отступающихъ отъ своего первоначальнаго источника, но тѣмъ не менѣе любопытныхъ своими характеристическими подробностями. Вотъ одинъ изъ этихъ варіантовъ (изъ собранія сказокъ В. И. Даля):
Въ старые годы, когда и черти не прочь были учиться по-солдатски: маршировать и
[305]ружьемъ выкидывать, былъ жилъ въ Питерѣ солдатъ, смѣлой да бойкой! Служилъ онъ ни хорошо, ни худо: на дѣло не напрашивался, отъ бездѣлья не отказывался. Вотъ досталось ему однажды стоять на часахъ въ Галерномъ портѣ и какъ нарочно въ самую полночь. Пошелъ онъ съ Богомъ, перекрестясь, и смѣнилъ товарища; стоитъ себѣ, да отъ нечего дѣлать выкидываетъ ружьемъ на-краулъ. Глядь—идетъ къ нему нечистой; солдатъ не сробѣлъ, а хотя бъ и струсилъ, такъ чтожъ дѣлать? отъ чорта не въ воду! „Здорово, служба!“ говоритъ чортъ. „Здравія желаю!“—Поучи, пожалуйста, меня на-краулъ выкидывать; долго приглядываюсь, а никакъ понять не могу. „Прямой ты чортъ! сказалъ солдатъ; да гдѣ-же тебѣ понять-то? Я вотъ десять лѣтъ служу, и нашивку имѣю—а все еще учуся[2]; ужъ и колотушекъ перенесъ не одну тысячу! А ты хочешь одной наглядкою взять. Нѣтъ, братъ, ужъ это больно-скоро да и дешево!“—Поучи, служивой! „Пожалуй; только за что самъ купилъ, за то и тебѣ продамъ“. Поставилъ солдатъ чорта во фронтъ, и для почину какъ свиснетъ его во всю мочь
[306]прикладомъ по затылку, ажно пошатнулся нечистой. „А! такъ ты еще нагибаешься во фронтѣ!“ и давай его лупить по чѣмъ попало; отсчиталъ ударовъ десять, и видитъ, что чортъ только ножками подергиваетъ, а кричать совсѣмъ пересталъ… „Ну, говоритъ, ступай теперь! на первой разъ довольно будетъ. Хоть мнѣ и жаль тебя, да что дѣлать? безъ того нельзя. Самъ вѣдаешь, служба всего выше, а во фронтѣ, братъ, нѣту родни!“ Тошнехонекъ пришелся чорту первой урокъ; но солдатъ говоритъ, что безъ муки не бываетъ науки; стало быть—такъ надо: ему лучше знать! Поблагодарилъ чортъ за ученье, далъ солдату десять золотыхъ и ушелъ. „Эка! думаетъ солдатъ; жалко, что мало билъ! то ли дѣло, кабы разовъ двадцать ударилъ: глядишь, онъ бы двадцать золотыхъ далъ!“
Ровно черезъ недѣлю досталось солдату опять стоять на часахъ и на томъ-же самомъ мѣстѣ. Стоитъ онъ, выкидываетъ ружьемъ разные пріемы, а на умѣ держитъ: „ну, коли теперь явится нечистой, ужь я свое наверстаю!“ Въ полночь откуда ни взялся—приходитъ нечистой. „Здравствуй, служба!“—Здорово, братъ! зачѣмъ пришелъ? „Какъ зачѣмъ? учиться.“—То-то и есть! а то хотѣлъ съ разу все захватить! Нѣтъ, дружище, скоро дѣлаютъ, такъ слѣпые родятся… Становись во фронтъ! командуетъ солдатъ; грудь
[307]впередъ, брюхо подбери, глаза въ начальство уставь! Долго возился онъ съ чортомъ, много надавалъ ему тузановъ и колотушекъ, и таки выучилъ нечистаго дѣлать ружьемъ: и на-плечо, и къ-ногѣ, и на-краулъ. „Ну, говоритъ, теперь ты хоть къ самому сатанѣ на ординарцы, такъ и то не ударишь лицомъ въ грязь! только развѣ въ томъ маленькая фальшь будетъ, что хвостъ у тебя назади великъ. Ну-ка, повернись налѣво кругомъ!“ Нечистой повернулся, а солдатъ вынулъ изъ кармана шейной крестикъ, да потихоньку и нацѣпилъ на чорта. Какъ запрыгаетъ чортъ, какъ закричитъ благимъ матомъ! „А что, развѣ это вамъ чертямъ не по-нутру?“ спрашиваетъ солдатъ. Чортъ видитъ, что въ просакъ попался, давай сулить солдату и серебра, и золота, и всякаго богатства. Солдатъ не прочь отъ денегъ, и велѣлъ притащить ни мало, ни много—цѣлой возъ. Въ минуту все было готово: чортъ притащилъ цѣлой ворохъ денегъ, солдатъ спряталъ ихъ въ оврагѣ и закрестилъ; „а то, говоритъ, вы, бѣсовская сволочь! нашего брата православнаго только обманываете, вмѣсто золота уголье насыпаете!“[3]—Чтожъ, служивой! молитъ бѣсъ,
[308]отпусти меня, сними свой крестикъ. „Нѣтъ, братъ, погоди! Деньги деньгами, а ты сослужи мнѣ и другую службу. Вотъ ужь десять лѣтъ, какъ не былъ я дома, а тамъ у меня жена и дѣтки остались; смерть хочется побывать на родинѣ да на своихъ посмотрѣть. Свози-ка меня домой; я, братъ, не изъ дальнихъ—изъ Иркутской губерніи. Какъ свозишь, тогда и крестъ сниму!“ Чортъ поморщился-поморщился и согласился. На другой день пошелъ солдатъ къ начальству, отпросился на два дня погулять (а были тогда праздники), и сейчасъ-же къ нечистому; усѣлся на него верхомъ и крѣпко-крѣпко ухватился за рога. Чортъ какъ свиснетъ, какъ понесется—словно молнія! Солдатъ только посматриваетъ, какъ мелькаютъ передъ нимъ города и села: „ай-да молодецъ! люблю за прыть!“ И не успѣлъ еще проговорить всего, глядь—ужь и пріѣхалъ. Слѣзъ солдатъ съ чорта: „спасибо, говоритъ; вотъ удружилъ, такъ удружилъ! Ступай теперь, куда знаешь, а завтра на ночь приходи: назадъ поѣдемъ“. Прогостилъ, пропировалъ солдатъ цѣлыхъ два дни, а къ ночи
[309]попрощался съ родными, и воротился на чортѣ въ Питеръ какъ-разъ въ срокъ. И вить какъ измучилъ нечистаго! чуть-чуть рогъ ему не обломалъ! Снялъ онъ съ него крестъ и не успѣлъ еще въ карманѣ спрятать, глядь—а ужь чорта нѣтъ! и слѣдъ простылъ! Съ той самой поры и не видалъ солдатъ чорта; забралъ онъ бѣсовскія деньги и зажилъ себѣ припѣваючи.
Есть еще другая сказка о томъ, какъ чертъ выучился маршировать и выдѣлывать ружьемъ всякія штуки, и пошелъ наниматься въ солдаты. Одинъ бѣдный мужикъ заложилъ ему свою душу и поставилъ его замѣсто себя въ рекруты. Плохо пришлось дьяволу, однѣхъ палокъ сколько обломали объ его спину, а тутъ еще бѣлые ремни носи на-крестъ: просто хоть удавиться! Крѣпился-крѣпился, не выдержалъ и бѣжалъ со службы; не польстился и на душу.
Въ приведенномъ нами разсказѣ, равно какъ и въ легендѣ „Солдатъ и Смерть“, въ яркихъ чертахъ выступаетъ народный юморъ, что по нашему мнѣнію придаетъ имъ особенно живой интересъ. Вообще слѣдуетъ замѣтить, что въ большей части народныхъ русскихъ сказокъ, въ которыхъ выводится на сцену нечистый духъ, преобладаетъ шутливо-сатирическій тонъ. Чертъ здѣсь не
[310]столько страшный губитель христіанскихъ душъ, сколько жалкая жертва обмановъ и лукавства сказочныхъ героевъ: то больно достается ему отъ злой жены, то бьетъ его солдатъ прикладомъ; то попадаетъ онъ подъ кузнечные молоты, то обмѣриваетъ его мужикъ на цѣлые груды золота.
