Редкий из иностранных поэтов встретил у нас так много переводчиков и подражателей, как Гейне; каждый почти, мало-мальски владевший стихом, уж непременно имел в своем портфеле несколько произведений с надписью: Из Гейне, — или несколько подражаний, в роде, например, следующих:
Мы смотрели друг на друга,
Тайной грустию томимы…
А луна плыла по небу,
И расстаться не могли мы…
Но пришла пора расстаться,
Я обвил ее руками…
А луна плыла по небу,
Окруженная звездами…
Кто вчитывался в Гейне, кто знает хорошо поэзию его, тот легко поймет причину стольких подражаний и переводов; в стихах знаменитого поэта столько обаятельно-свежего, живого, задушевного, столько знакомого и родственного каждому не очерствелому сердцу, — что каждый, на этих произведениях, поверяет как бы свои страдания, радости. надежды… Многие считают Гейне преимущественно поэтом сатирическим. и произведения его в этом роде, предпочитают его песням, этим блестящим проявлениям высокого, вполне человечественного лиризма. Согласиться о этим мнением, мы никак не можем. Во 1-х, по нашему мнению, Гейне совсем не из тех поэтов, сочинения которых можно поставить под ту или другую рубрику, которых можно причислить к той или другой школе, которым, наконец, можно найти полное и точное определение. Гейне разнообразен, как разнообразна жизнь глубоко-чувствующего, вечно-юного человека; он сегодня молится, завтра едко смеется над молитвою; он плачет над погибшим счастьем и тут же как-то странно издевается и над своею любовью и над этою милою малюткою, которая согревала, радовала и погубила его сердце; он-то олицетворение чувства, то проявление сознательного, серьезного рассудка….. Во 2-х, если уж разделять поэтическую деятельность Гейне на сатирическую и лирическую, — то, конечно, на первом плане станут его произведения лирические, его песни, неувядаемый цветы, в которых заключена вся душа поэта… Возьмите его прозаические статьи, в которых самым сильным образом высказался насмешливый и карающий ум поэта, возьмите его суждения политические, религиозные и т. п., — и отымите от них элемент лирический, лишите их того поэтического колорита, который разлит на всех страницах каких-нибудь Reisebilder, — и вы получите остов, — правда, умный, — но сухой, который никак не переживет одного поколения. — Гейне — поэт любви и природы; любовь исчерпал он во всех ее проявлениях, во всех ее радостях и страданиях; — и странное делом все стихотворения в этом роде, написаны, как кажется, на одну тему, а между тем, в каждом из них вечно что-нибудь новое, свежее, задевающее. Природа-сестра Гейне; он живет с ее цветами, с ее птицами, с синим морем и зелеными деревьями; он очеловечивает их, вливает в них свою жизнь, свои страдания, свое блаженство… Прочтешь иное стихотворение его, и кажется, нет в нем ничего особенного; а от этого ничего, между тем, подступает к душе удивительное чувство, которому и хочешь в не можешь дать отчета, — то чувство, которое ясно говорит тебе, что и ты прожил и испытал подобные минуты… В Гейне поражает удивительное сочетание объективности с субъективностью; обнимая все существующее, высказывая истины общечеловеческие, он, однако, ни на минуту не отрешается от самого себя, и, что случается весьма редко, вы совершенно сочувствуете его личности, его личным убеждениям, как выражениям интересов общечеловеческих… Не говорим уже о способе выражения Гейне; музыкальность и звучность стихов его, особые, им придуманные и ему собственно принадлежащие эпитеты, в высшей степени поэтические образы — все это не подлежит никакому сомнению. В этом, отчасти, и состоит громадная трудность точного перевода его; сказавши трудность, мы не совсем точно выразились; нужно бы сказать невозможность. Да, по нашему убеждению, невозможно переводить Гейне, в тесном значении этого слова, т. е. с точною передачею его выражений, образов, эпитетов; — можно подражать ему, передать его мысль — но не воспроизвести ее переводом. Одним из доказательств этого может уже служить то, что Гейне сам перевел свои произведения на французский язык, — и они потеряли почти половину той прелести, какую имеют в подлиннике. И в самом деле, попробуйте, например, перевести такой стих:
Die Kleine, die reine, die feine, die Eine[2]
или этот:
Du Immer-geliebte, Du Längst-verlorene, Du Endlich-gefundene?..[3]
Наши русские писатели много переводили Гейне, — поэзия многих из них служит совершенным отражением Гейне: стоит для этого припомнить большую часть стихотворений Фета. Первые лучшие переводы Гейне принадлежали Плещееву; несколько стихотворений переведены г. Майковым, который, уж бог знает для чего, прибавил к ним несколько строф своего собственного сочинения; — наконец, в последнее время, совершенно завладел стихотворениями Гейне г. Михайлов, издавший теперь переводы свои отдельною книжкой. Ему, без всякого затруднения и сомнения, отдадим мы совершенное преимущество перед всеми бывшими переводчиками; по всему видно, что г. Михайлов серьезно изучал своего любимого поэта и переводил вследствие сознательного, обдуманного выбора. То, однако, что мы сказали выше о невозможности точного перевода знаменитого поэта, мы применим здесь и к переводам г. Михайлова; но должны с удовольствием сказать, что г. Михайлов в большей части своих переводов сделал все, что было возможно сделать, хотя в других он уже слишком отдалялся от подлинника. Книжка его заключает в себе так называемые Грезы, потом на Гарце (стихотворения, извлеченные из особенного отдела Гейневых Путевых картин. Harz Reise), далее Песни, Думы, Романсы и баллады и наконец несколько стихотворений, написанных поэтом на смертном одре, во время его страшной болезни, и обозначенных, в подлиннике, общим заглавием: Zum Lazarus. Лучшими из переводов считаем мы: «Зловещий грезился мне сон», «Горная идиллия» (венец переводов г. Михайлова, заставляющий только жалеть, что он должен был выпустить 2-ю часть этого удивительного произведения),[4] несколько песней, «Афронтенбург», «Гаральд Гарфагар», «Скорбь вавилонская» и др. Выписываем, для тех из наших читателей, у которых, нет еще в руках книжки г. Михайлова, следующее место из Горной Идиллии, которое может дать прекрасное понятие о способе перевода г. Михайлова и об изяществе стиха его; за верность к подлиннику можем поручиться:
На горе, в избушке скромной,
Рудокоп живет старик.
Шумны темные там ели,
Кротко-светел лунный лик.
Средь избушки стул высокий,
Весь резвой, у ног скамья;
И сидит на ней счастливец,
И счастливец этот — я.
На скамье сидит малютка,
Опершись на локоток;
Глазки — звезды голубые,
Губки — розовый цветок.
Мне сияют эти звезды,
Чистой радостью блестя;
К алым губкам приложила
Белый пальчик свой дитя.
Ни отец, ни мать не слышат;
Не до нас им: мать прядет,
А отец, бренча на лютне,
Песню старую поет.
И малютка шепчет тихо,
Речь ее едва слышна;
Важных тайн своих не мало
Мне поведала она.
"Вот, как тетушка скончалась,
И сиди тут круглый год;
С ней пойдешь, бывало, в город,
Хоть посмотришь на народ.
"Здесь и пусто так, и глухо,
И так холодно в горах;
А зима придет лихая —
Все схоронимся в снегах.
«Я ж трусливая такая:
Как дитя, меня страшат
Злые духи гор, что бродят
Темной ночью и шалят.»
Вдруг малютка умолкает,
Будто снов боясь своих,
И руками закрывает
Звезды глазок голубых.
И шумнее шелест елей,
Громче шум веретена,
И ясней со звоном лютни
Песня старая слышна:
«Не страшись, моя малютка,
Наважденья силы злой!
Божьи ангелы на страже
Днем и ночью над тобой».
Мы сказали выше, что в некоторых из своих переводов г. Михайлов уже слишком отдалялся от подлинника; в доказательство наших слов приводим следующий пример. — Между песнями Гейне есть прелестная вещь, которую мы переводим слово в слово:
«Лотос (просим читателя заметить, что в немецком сказано Die Lotosblume: значит, лотос, у них — женского рода; так будем и мы переводить здесь), лотос тоскливо склоняется перед величьем солнца, она поникла головою и в грезах ждет ночи. Месяц — ее любовник, разбудил ее своим светом, и обращает она к нему, улыбаясь, свое цветущее лицо. Она горит, и блещет, и цветет, и смотрит в вышину, и пахнет, и плачет, и трепещет, полна любовного томленья».
У г. Михайлова песня эта переведена так:
Опустясь головкой сонной
Под огнем дневных лучей,
Тихо лотос благовонный
Ждет мерцающих ночей.
И лишь только выплывает
В небо кроткая луна,
Он головку поднимает,
Пробуждаясь ото сна.
На листах душистых блещет
Чистых слез его роса,
И любовью он трепещет,
Грустно глядя в небеса.
Не говоря уже о том, что здесь выпущены все те слова, которыми Гейне рисует движение лотоса, эти слова: горит, блещет, плачет, и пахнет, и трепещет, придающие такую неизъяснимую прелесть стихотворению, разве перевод г. Михайлова верно передает мысль подлинника? Где эта женственность лотоса и мужественность месяца, который будит свою возлюбленную светом? Кроткая луна, кажется нам, совершенно изменяет смысл стихотворения. По нашему мнению, так как слово лотос по-русски мужеского рода, то можно бы заменить его, например, словом лилия, а луну — словом месяц, и тогда вы увидите тоскующую женскую душу, плачущую и трепещущую под обаянием своего властелина, высоко стоящего над нею… Подобного же рода ошибку видим мы и в переводе известного стихотворения: Ein Fichtenbaum steht einsam,[5] — ошибку, которую сделал и Лермонтов, не заменив слова Fichtenbaum (ель) каким-нибудь другим мужеского рода, что, отчасти, делает стихотворение не совсем понятным.[6]
Во всяком случае, русская публика должна быть благодарна г. Михайлову за переводы его — как лучшее средство ознакомиться с гениальным немецким поэтом; мы слышали, что г. Михайлов приготовляет еще переводы прозаических статей Гейне, что, без сомнения, будет прекрасным трудом, так как, с этой стороны, Гейне нам совсем неизвестен.
Книжка издана красиво, и, по своей дешевизне (75 к.), доступна каждому.
Примечания
править- ↑ Впервые — в журнале «Библиотека для чтения», 1858, т. CL, № 7, с. 11—17.
- ↑ нем. Die Kleine, die reine, die feine, die Eine — Маленькая, чистая, изящная, единственная.
- ↑ нем. Du Immer-geliebte, Du Längst-verlorene, Du Endlich-gefundene?.. — Ты всегда-любимая, ты давно-потерянная, ты наконец-найденная.
- ↑ Полный перевод «Горной идиллии» Михайлов опубликовал в 1859 г. («Русский вестник», март, кн. 2).
- ↑ нем. Ein Fichtenbaum steht einsam — Сосна стоит одиноко.
- ↑ Вейнберг подразумевает стихотворение М. Ю. Лермонтова «Сосна».