За Чаатлами мѣстность начинаетъ постепенно терять свой равнинный характеръ… Небольшіе холмы показываются на персидской сторонѣ, а на русской замѣчается значительная покатость къ рѣкѣ Атреку, берега которой становятся очень обрывистыми… Глубокія складки мѣстности по дорогѣ встрѣчаются все чаще, и чаще, но, отойдя отъ рѣки не болѣе версты въ сторону, снова видна та же безконечная равнина. Пустынныя пространства сыпучихъ песковъ дѣлаются все обширнѣе и обширнѣе. У самой же рѣки кое-гдѣ видны заросли кустарниковъ, придающихъ своею зеленью особую прелесть этимъ мѣстамъ.
До поста Баятъ-Ходжа остается еще почти 10 верстъ. Солнце жжетъ нестерпимо. Несмотря на всѣ наши стремленія выѣхать возможно раньше на разсвѣтѣ, различныя дѣла задерживаютъ насъ, и мы трогаемся въ путь часовъ около 9-ти утра, когда жара уже начинаетъ давать себя знать. Къ полудню зной становится палящимъ. Понуро опустивъ головы и отмахиваясь ежеминутно отъ нападающихъ оводовъ, двигаются наши кони, едва переступая ногами. Капли крови отъ укусовъ мухъ и оводовъ покрываютъ лоснящуюся шерсть на шеѣ, животѣ и ногахъ бѣдныхъ животныхъ. Капоры и попоны туркменъ въ этомъ случаѣ служатъ хорошую службу, защищая отъ укусовъ. Лошади джигитовъ, сравнительно съ нашими идутъ бодро. Разговоры начинаютъ замолкать. Въ горлѣ и во рту чувствуется сухость и присутствіе песчаной пыли, проникающей даже подъ платье. Жара начинаетъ доходить до 58 градусовъ, когда мы, совершенно измученные, добираемся до поста, сдѣлавъ съ большимъ трудомъ 20 верстъ въ теченіи 6-ти часовъ. Въ первое время, переходъ изъ-подъ палящихъ солнечныхъ лучей подъ глинобитную крышу постовой землянки особенно пріятенъ. Кажется, что въ рай попалъ… Но это ощущеніе продолжается недолго. Не больше какъ черезъ часъ, начинаешь чувствовать, что температура и въ землянкѣ такъ же высока, какъ и на воздухѣ. Тамъ жгли лучи—здѣсь не достаетъ воздуха для дыханія… Всѣ мы охаемъ, отдуваемся и ругаемся…
— Плохо, Иванъ Ивановичъ, обращается генералъ къ сопровождающему насъ подполковнику Б.
Тотъ только сокрушенно вздыхаетъ и, вытирая крупныя капли пота, едва слышнымъ голосомъ говоритъ: „Въ собственномъ соку варюсь, ваше прев-во“.
— Хорошая температура, нечего сказать—развѣ, что въ банѣ на полкѣ жарче, да и то врядъ ли, сердито подтверждаетъ чей-то голосъ, выходящій какъ будто откуда-то изъ-подъ земли—это нашъ докторъ забрался, ища спасенія отъ миріадъ мухъ, наполняющихъ землянку.
— А мнѣ эта обстановка нравится господа—замѣчаетъ примирительнымъ тономъ генералъ, напоминаетъ что-то Робинзоновское… Да и не такъ ужъ плохо, какъ вы говорите…
Докторъ, что то бурчитъ, долго укладывается и наконецъ замолкаетъ. Часа черезъ полтора въ землянкѣ слышится лишь густой храпъ, несущійся со всѣхъ сторонъ. Все погрузилось въ мертвый, тяжелый сонъ, безъ сновидѣнія, безъ грезъ… Сонъ, не освѣжающій организмъ, а, напротивъ, дѣйствующій особенно разслабляющимъ образомъ. Мы просыпаемся совершенно мокрыми, какъ будто облитые водою, съ тяжелыми головами, совсѣмъ разбитые. Нѣсколько чашекъ горячаго чая понемногу заставляютъ придти въ себя. Взоры у всѣхъ проясняются.
— Какъ это странно, Яглы-Олумъ вѣдь было укрѣпленіемъ, въ которомъ помѣщались склады, госпиталь, казармы, куда же все это дѣвалось?—задаетъ вопросъ кто-то.
— Что же тутъ страннаго, все было построено изъ глины. Дожди размыли и ничего не осталось. Нѣсколько лѣтъ тому назадъ еще были цѣлы постройки и даже на Атрекѣ стояли у берега остатки парохода, который съ огромными нечеловѣческими трудами втащили сюда изъ Чикишляра, но все разрушило время,— отвѣчаетъ довольно охотно подполковникъ.
— Пора, однако, и дальше двигаться, рѣшаетъ генералъ, надѣвая фуражку и выходя изъ землянки.
Мы снова на коняхъ. Солончаковая пустыня разстилается передъ нами на громадное пространство, сливаясь въ дали съ горизонтомъ. Какія-то линіи вырисовываются, рельефно выдѣляясь на желтомъ фонѣ песковъ—это старые заброшенные арыки, дававшіе въ очень- отдаленное время жизнь всему этому краю. По обѣ стороны тропы выдѣляются небольшіе холмики, съ остатками плитъ и памятниковъ изъ бѣлаго камня, имѣющихъ видъ крестовъ съ закругленными концами.
— Многіе полагаютъ, что это остатки христіанъ несторіанскаго толка, жившихъ когда-то въ этихъ мѣстахъ,—сказалъ подполковникъ, указывая на кресты.
— Кладбища здѣсь попадаются трехъ родовъ: одни, повидимому, древне-христіанскаго народа съ надписями на одномъ изъ восточныхъ языковъ, другія также древнія, но съ плитами на могилахъ—мусульманскія и, наконецъ сравнительно, недавняго происхожденія, мѣста успокоенія нашихъ воиновъ въ Лазаревскомъ и Скобелевскомъ походахъ, отъ разныхъ болѣзней здѣсь животъ положившихъ. А ихъ, видно, много здѣсь осталось. Есть мѣста, гдѣ виднѣются сотни могилъ. Въ особенности ихъ много около укрѣпленія Яглы-Олумъ. Верстахъ въ пятнадцати отъ него былъ лагерь Лазаревскаго отряда. Много здѣсь отъ лихорадокъ, тифа и другихъ болѣзней умерло нашихъ солдатъ. Похоронены они то отдѣльно, то въ общихъ братскихъ могилахъ, и лежатъ здѣсь, забытые всѣми, ожидая постановки если не памятника то хоть креста надъ своимъ прахомъ. Все, что поставлено было во время похода, разрушило время и разворовали іомуды. Да и не мудрено: здѣсь каждая палка цѣнится чуть не на вѣсъ золота—поэтому деревянные кресты, поставленные надъ могилами, оставленными безъ всякаго надзора, представляли изъ себя завидную приманку для кочевниковъ. А пора бы эти могилы привести въ порядокъ и поставить надъ ними общіе памятники…
Кони наши шли довольно сносно, осторожно ступая и выбирая мѣста по дорогѣ, изрытой довольно значительными норами, виднѣвшимися по всему пространству равнины. Вздрогнувъ всѣмъ тѣломъ и испуганно рванувшись въ сторонку, сдѣлалъ мой конь нѣсколько прыжковъ, волнуясь, храпя и нервно ударяя копытами о землю, онъ остановился, пугливо всматриваясь въ какое то чудовище, появившееся на нашей дорогѣ. Неявное настроеніе лошади невольно передается всаднику. Эту подмѣченную особенность пришлось сейчасъ же провѣрить на себѣ. Прямо передъ нами, сердито скребя когтями землю и издавая громкое шипѣніе, походившее на раздуваніе кузнечныхъ мѣховъ, въ нѣсколькихъ шагахъ отъ тропы стоялъ огромный крокодилъ. Сходство съ этимъ страшнымъ жителемъ нильскихъ береговъ было поразительное. Длинною до 2½ аршинъ, съ чешуей на спинѣ, и челюстями, усѣянными громадными острыми зубами, животное производило сильное впечатлѣніе. Чувствовался невольный страхъ, заставлявшій особенно внимательно слѣдить за каждымъ движеніемъ чудовища и быть наготовѣ къ возможному нападенію.
Вѣроятно выраженіе нашихъ физіономій было было очень неспокойно, явилось большое желаніе дать шпоры лошади и скорѣе убраться подальше отъ этого отшельника, намѣреніе и характеръ котораго не были намъ извѣстны. Громкій смѣхъ нашего весельчака доктора, наконецъ, привелъ насъ въ себя.
— Однако, здорово вы труса отпраздновали,—сказалъ онъ, подъѣзжая къ нашей группѣ. Есть чего бояться…
— Рахимъ!,—крикнулъ онъ джигиту, а ну ка поймай земъ-зема.
Высокій статный текинецъ, сидѣвшій на сѣрой въ яблокахъ лошади іомудской породы, взмахнувъ плетью, съ мѣста понесся галопомъ по направленію къ крокодилу, который, замѣтивъ неожиданную атаку и видимо опасаясь за неприкосновенность своей особы, быстро повернулся и побѣжалъ, переваливаясь на своихъ короткихъ ногахъ и волоча длинный хвостъ по землѣ, къ песчанымъ буграмъ, виднѣвшимся недалеко отъ тропы. Желтоватый цвѣтъ его тѣла сливался съ песками пустыни, почему онъ быстро скрылся изъ нашихъ глазъ, какъ будто утонувъ въ безбрежной равнинѣ.
— Не правда ли, интересный звѣрь? хотя это не крокодилъ, какъ вы думаете: т. е. отчасти крокодилъ. Его даже зовутъ здѣсь у насъ сухопутнымъ крокодиломъ. На самомъ же дѣлѣ его названіе по зоологіи Barunas. Туркмены же его зовутъ земъ-земъ, а иногда и касаль, что значитъ болѣзнь, несчастье. Водится онъ въ большомъ количествѣ во всѣхъ песчаныхъ пустыняхъ Средней-Азіи; но такіе экземпляры, какъ нами только что видѣнный, встрѣчаются сравнительно рѣдко. Обыкновенно его средняя величина около аршина, но попадаются до 2½ и даже до трехъ аршинъ. Животное, въ сущности, безобидное. Принадлежитъ къ породѣ ящерицъ. Только видъ у него очень страшный. По повѣрію туркменъ, встрѣча съ нимъ вообще предвѣщаетъ несчастье, поэтому большинство изъ нихъ подобныхъ встрѣчъ избѣгаютъ. Кромѣ того почти вездѣ въ Азіи существуетъ повѣріе, что если земъ-земъ пробѣжитъ случайно между ногъ человѣка, то этотъ субъектъ начинаетъ страдать половой импотенціей. Наши же частенько ихъ ловятъ; поймаютъ, да и посадятъ на привязь и иногда по долгу живутъ они въ неволѣ. Живучесть же земъ-зема удивительная. Я знаю случай, когда онъ безъ всякаго корма, сидя привязаннымъ на веревкѣ, прожилъ безъ воды почти три мѣсяца. А напугать такая штучка сильно можетъ, въ особенности, когда онъ, вѣроятно самъ испугавшись, человѣка, начинаетъ шипѣть да зубами щелкать.
Вдали, на самомъ краю горизонта, уже давно показалась небольшая группа строеній европейскаго типа. Выбѣленныя стѣны кордона, офицерской квартиры и телеграфной станціи далеко виднѣлись на равнинѣ.
„Это Яглы-Олумъ; скоро отдохнемъ и подкрѣпимся,—пронеслась у каждаго изъ насъ мысль при видѣ жилья…
„Укрѣпленіе Яглы-Олумъ, устроенное еще въ 1879 году генераломъ Лазаревымъ при движеніи русскаго отряда по при-атрекскимъ пустынямъ, въ настоящее время представляетъ собою нѣсколько домовъ, въ которыхъ размѣщается постъ пограничной стражи, телеграфная станція, и живутъ командиръ отряда, почтовый чиновникъ и докторъ. Среди при-атрекской пустыни этотъ пунктъ является крупнымъ центромъ, такъ какъ здѣсь живутъ три интелигентныхъ семьи и построено лазаретное отдѣленіе пограничной стражи. Общество въ пять-шесть человѣкъ интеллигентныхъ лицъ, живущихъ въ одномъ мѣстѣ, считается здѣсь очень значительнымъ и, поэтому, постъ Яглы-Олумъ сдѣлался даже отчасти завидною стоянкою для многихъ офицеровъ пограничной стражи.
Телеграфная контора помѣщается въ небольшомъ домикѣ, который былъ построенъ для генерала Михаила Дмитріевича Скобелева… Небольшой портретъ Бѣлаго генерала въ простенькой рамѣ за стекломъ совершенно засиженъ мухами… Голыя бѣлыя стѣны небольшихъ комнатъ производятъ какое то особенное впечатлѣніе… Кажется, что духъ покойнаго Бѣлаго генерала еще живетъ въ этомъ домикѣ, гдѣ онъ провелъ много часовъ разновременно, то одинъ самъ съ собою обдумывая свои планы, то среди близкихъ людей, составлявшихъ штабъ его отряда и его свиту…
Глубоко промывъ себѣ ложе въ землѣ, быстро текутъ здѣсь воды Атрека, закрытыя крутыми, почти отвѣсными берегами. Волнистая мѣстность персидской стороны немного развлекаетъ наше вниманіе, утомленное долгимъ путешествіемъ по однообразно-ровнымъ пустынямъ. Тяжело, безотрадно живется въ такомъ мѣстѣ, какъ Яглы-Олумъ; лишь одинъ телеграфъ связываетъ его со всѣмъ миромъ. Дикія туркменскія племена, кочующія въ окрестностяхъ въ теченіи трехъ-четырехъ лѣтнихъ мѣсяцевъ, немного оживляютъ эти глухія мѣста, но съ наступленіемъ осени кочевники снимаются со своихъ временныхъ мѣстъ и откочевываютъ въ глубь Персіи. И снова пустыня погружается въ долгое безмолвіе, лишь изрѣдка прерываемое воемъ шакаловъ и гіенъ. Но это безмолвіе является для живущихъ нагляднымъ доказательствомъ, что въ окрестностяхъ все спокойно. Порою въ пустынѣ слышатся крики верблюдовъ, голоса людей, звуки выстрѣловъ—это розыгрывается какой-нибудь изъ актовъ обыкновенной здѣсь пограничной драмы, никого не удивляющей даже тѣми жертвами, которыя потомъ оказываются въ рукахъ государевыхъ порубежниковъ. Собравшись гдѣ-нибудь въ Персіи, часто налетаютъ дикія шайки кочевниковъ на приатрекскую полосу и, угнавъ нѣсколько стадъ барановъ у нашихъ іомудовъ, быстро уходятъ обратно въ персидскіе предѣлы, довольные удачно сдѣланнымъ набѣгомъ; но радость ихъ порою бываетъ непродолжительна. Быстро снарядившись подъ руководствомъ стараго опытнаго аламанщика (разбойника) садятся на своихъ, всегда засѣдланныхъ коней нѣсколько десятковъ удальцовъ и, горя желаніемъ отомстить, настигаютъ похитителей, вступая съ ними въ горячую кровопролитную схватку. Иногда, чтобы наказать разбойниковъ, отгоняющихъ стада у нашихъ туркменъ, выступаютъ по ихъ слѣдамъ отряды пограничной стражи, имѣющіе право, согласно заключенной съ Персіей конвенціи, преслѣдовать ихъ на персидской территоріи, не стѣсняясь разстояніемъ отъ границы внутрь Персіи. Молодецкіе ихъ налеты на разбойничьи аулы надолго отбиваютъ охоту у кочевниковъ нарушать неприкосновенность русской границы. Зорко охраняютъ сарбазы Великаго Акъ-Падишаха интересы и имущество его подданныхъ.
— Тяжело живется Вамъ здѣсь?,—задаетъ вопросъ генералъ молодой дамѣ, женѣ мѣстнаго офицера.
На мгновеніе по лицу пробѣгаетъ облако…
— Какъ вамъ сказать,— нерѣшительно говоритъ она, что-то вспоминая… Намъ еще ничего (вѣдь со всѣмъ можно мириться), ну а дѣтямъ плохо… Дичаютъ они ужасно… да и подготовить въ учебное заведеніе трудно… Вы не повѣрите, какъ отвыкаешъ отъ людей,— черезъ минуту добавляетъ она, застѣнчиво улыбаясь. Мнѣ напримѣръ даже трудно говорить съ чужими… кромѣ своихъ да пустыни вѣдь ничего не видишь цѣлыми мѣсяцами… У насъ здѣсь еще ничего, есть докторъ, почтовый чиновникъ, а на другихъ постахъ, гдѣ нѣтъ никого, такъ прямо можно разучиться говорить.
Мѣстность около Яглы-Олума дикая и пустынная. Глубоко, между крутыхъ отвѣсныхъ береговъ, бѣгутъ здѣсь воды быстраго Атрека, принимающаго характеръ горной рѣки. Врѣзавшись въ глубину почвы и годъ отъ года углубляя свое русло, рѣка почти повсемѣстно недоступна для перехода. Нѣсколько переправъ внимательно охраняются отъ прорывовъ шаекъ разбойниковъ и контрабандистовъ. Но все же охрана этихъ пунктовъ крайне затруднительна, и, порою, несмотря на бдительность надзора, отчаянно-смѣлые іомуды, жаждущіе легкой наживы, переходятъ границу, перевозя цѣлые караваны контрабанднаго чая.
— Здѣсь бѣда, что дѣлается,—жаловался мѣстный пограничный офицеръ. Во всемъ раіонѣ съ контрабандистами сладу нѣтъ. Всѣ условія мѣстности какъ нельзя болѣе способствуютъ ихъ промыслу. Приходится всегда быть на чеку, а не то, что нибудь да случится. Въ 1902 году имъ досталось порядкомъ отъ нашихъ, поэтому они на время притихли и почти годъ цѣлый ничего не было слышно о прорывахъ.
— Про какое дѣло вы вспоминаете, ротмистръ—заинтересовался докторъ?
— А большое ноябрское задержаніе на 60,000 р. Вѣдь тогда мы ихъ на голову разбили; больше 40 человѣкъ убитыхъ туркменъ послѣ стычки было найдено, а сколько еще не нашли…
— Разскажите пожалуйста, какъ все это случилось, я кое-что слышалъ по этому поводу, но интересно въ особенности услышать всѣ подробности отъ очевидца?—заговорилъ снова докторъ и, заранѣе увѣренный въ согласіи, закуривъ сигару, усѣлся поудобнѣе, приготовляясь слушать.
— Видите ли, въ концѣ октября мѣсяца у насъ стали ходить слухи, что въ Персіи собирается огромный караванъ въ 300 слишкомъ верблюдовъ, съ большимъ конвоемъ, предполагающій перевезти въ хивинскіе предѣлы значительный грузъ чая. Мы, конечно, всѣ на всей линіи отъ Яглы-Олума и до самаго Чикишляра были на чеку. Все время проводили въ секретахъ около переправъ, ожидая прорыва. Наконецъ, въ первыхъ числахъ октября ночью, они ухитрились таки прорваться, но только между Беумбашемъ и Караташемъ. Джигитъ утромъ ѣхалъ съ пакетомъ, такъ наткнулся на ихъ слѣды. Сейчасъ же далъ знать на постъ, а изъ Чикишляра по телеграфу сообщили всѣмъ офицерамъ. Мы и вышли по ихъ слѣдамъ съ четырехъ сторонъ: изъ Чикишляра, Чаатловъ, Яглы-Олума и Красноводска. Главная задача была не допустить ихъ перейти желѣзную дорогу. Окружили тогда ихъ въ котелъ, какъ зайцевъ на охотѣ, только величина-то котла огромная—тысячъ шесть квадратныхъ верстъ, и начали преслѣдовать. Надо вамъ сказать, что хотя и кажется, что на такомъ пространствѣ трудно найти караванъ, а на самомъ дѣлѣ легко. Въ пустынѣ всѣ колодцы на перечетъ и волей неволей идти приходится отъ колодца до колодца, потому что въ сторонѣ нѣтъ нигдѣ воды, значитъ смерть. Все-же прокружились мы за ними цѣлую недѣлю. Не дай Богъ побывать еще разъ въ такой экспедиціи… Досталось таки намъ за эти дни порядочно. Фуража прихватили мало, провіанта тоже самое, и въ послѣдніе дни думали, что голодною смертью умирать придется. Все съѣли, даже запасъ ячменя, что для лошадей былъ, ушелъ на кашу. Вода также кончалась, а при всемъ томъ жара страшная. Про себя сказку я нѣсколько разъ доходилъ до сознанія, что всѣ мы пропадемъ въ этой экспедиціи. Больше десяти перестрѣлокъ у насъ съ ними было, только долго ничего не могли мы съ ними подѣлать. Нашихъ три офицера, да человѣкъ 70 нижнихъ чиновъ, а у нихъ больше 500, вооружены всѣ берданками, патроновъ масса, а у насъ ихъ было на несчастье маловато, да и кони притомились, едва ползли. Многихъ изъ нихъ бросить пришлось. Наконецъ, удачно подошли мы къ нимъ, уже почти около линіи желѣзной дороги. Спѣшились, разсыпали цѣпь, и сдѣлавъ нѣсколько перебѣжекъ, пошли въ атаку, при чемъ часть конныхъ пустили съ фланга и съ тыла. Тѣ и врубились дѣйствительно молодецки. Больше 40 человѣкъ убитыхъ потомъ нашли 220 верблюдовъ, на которыхъ около 3,000 пудовъ чаю, были задержаны. Много оружія и патроновъ у нихъ оказалось. За это дѣло и получили награды: подполковникъ Гайдебуровъ, ротмистры Панфиловъ и Фесенко—ордена св. Владиміра съ мечами и бантомъ, а нижніе чины 9 серебряныхъ медалей, за храбрость на георгіевской лентѣ. Да и кромѣ всего этого тысячъ по 8—10 наградныхъ денегъ каждый изъ офицеровъ получилъ… Неправда-ли, недурное дѣльце!?
— А только не всегда такъ удачно бываетъ,—послѣ продолжительнаго молчанія снова заговорилъ разсказчикъ.
— Вотъ въ 1902 году съ штабъ-ротмистромъ Яновскимъ случилось грустное дѣло… Получилъ онъ свѣдѣніе отъ одного джигита, что ожидается небольшая партія, подъ конвоемъ двухъ-трехъ іомудовъ, при одной винтовкѣ; ну и выѣхалъ въ секретъ къ переправѣ Кюнджи, взявъ съ собою трехъ человѣкъ солдатъ и одного джигита. Вахмистра съ джигитомъ послалъ ближе къ переправѣ, а самъ расположился не дальше, какъ въ верстѣ отъ нихъ. Часовъ около 9-ти вечера слышитъ, что въ передовомъ секретѣ стрѣляютъ; онъ сейчасъ на конь и со своими людьми пошелъ на рысяхъ къ переправѣ. Только, видно, не въ удачную пору выѣхалъ онъ на поиски этой контрабанды. Не успѣлъ пройти и полуверсты, какъ скачетъ джигитъ и докладываетъ ему, что караванъ контрабандистовъ перешелъ уже черезъ Атрекъ и, наткнувшись на секретъ, открылъ по немъ огонь, прячемъ первымъ же выстрѣломъ убилъ вахмистра Жукова. Горячій человѣкъ былъ Яновскій. Какъ услышалъ онъ это, такъ сейчасъ же коню шпоры и полетѣлъ впередъ, не оглядываясь назадъ и даже не интересуясь узнать, слѣдуютъ ли за нимъ нижніе чины. Подскакалъ ближе къ рѣкѣ, видитъ что-то темное—это контрабандиры верблюдовъ своихъ положили и сами за нихъ залегли… сейчасъ же скомандовалъ въ шашки и кинулся на нихъ.
— Разбойники подпустивъ его къ себѣ совсѣмъ близко, дали залпъ, которымъ и положили бѣднаго Яновскаго на мѣстѣ, всадивъ въ него девять пуль. Лошадь съ мертвымъ тѣломъ проскакала еще нѣкоторое разстояніе, а затѣмъ, когда трупъ упалъ на землю, остановилась. Люди же, увидавъ, что офицеръ убитъ, смѣшались и отступили, чѣмъ и воспользовались разбойники, успѣвъ снять съ убитаго револьверъ, а съ лошади—уздечку. Вѣдь какъ потомъ-то оказалось, ихъ было больше 30-ти человѣкъ прекрасно вооруженныхъ винтовками системы Бердана и Берингеля.
— Да кромѣ того сами посудите ночное дѣло самое скверное… Ни противника ни даже мѣстности почти не видно. Вокругъ овраги, а дальше отъ рѣки пустыня… На помощь также разсчитывать нельзя… Ну потерялись люди. Когда вѣсть объ этомъ случаѣ дошла до Яглы-Олума, начальникъ поста сейчасъ же донесъ по телеграфу въ Чаатлы командиру отряда ротмистру Памфилову, который немедленно выступилъ по направленію къ Томаку съ командою въ 30 человѣкъ и по слѣдамъ каравана перешелъ въ Персію; долго ему пришлось колесить по ауламъ персидскихъ іомудовъ, наконецъ верстахъ въ 100 отъ границы, въ аулѣ Дастъ онъ настигъ разбойниковъ, которые попрятались по кибиткамъ. Оцѣпивъ аулъ и сдѣлавъ обыскъ, ротмистръ Памфиловъ только-что хотѣлъ войти въ послѣднюю кибитку, какъ оттуда раздался выстрѣлъ, чуть не убившій его, но къ счастью рядовой Шерстневъ кинулся въ кибитку и успѣлъ выстрѣломъ въ упоръ уложить іомуда, снова прицѣлившагося въ Памфилова. Въ этой же кибиткѣ нашли револьверъ покойнаго Яновскаго и уздечку съ его лошади. Такой смѣлый поискъ въ глубь персидскихъ владѣній произвелъ огромное впечатлѣніе на всѣхъ кочевниковъ, наглядно указавъ, что убійство русскаго офицера не остается безнаказаннымъ.
Нужно при этомъ пояснить, что Памфиловъ тогда же переловилъ почти всю шайку, участвовавшую въ убійствѣ Яновскаго и доставилъ всѣхъ на русскую территорію. Тоже молодецъ офицеръ!
Въ глубокомъ молчаніи, долго просидѣли мы подъ впечатлѣніемъ этого разсказа… Много нужно храбрости и присутствія духа, чтобы идти въ неравный бой съ врагомъ во время войны, но еще больше ихъ нужно, чтобы выполнить свой долгъ, рискуя жизнью въ мирное время, среди пустынь, самъ-другъ съ однимъ-двумя солдатами. Миръ твоему праху скромный герой долга!
Недалеко отъ поста Томока на холмѣ поставленъ небольшой памятникъ убитымъ Ротмистру Яновскому и Вахмистру Жукову, напоминая о смѣлыхъ людяхъ положившихъ свою жизнь на службѣ государству.
Ежедневно мимо него проходятъ разъѣзды съ почтеніемъ снимая шапки…
„Вѣчная Вамъ память!!