АМОС — пророк из числа так называемых малых пророков. К числу малых он отнесен по небольшому объему своей книги, состоящей всего из 9 глав, но не по своим духовным дарованиям. Как провозвестник божественной воли, он велик: он первый ясно и открыто предсказал Израильскому десятиколенному царству ожидающую его страшную участь; его пророческое воззрение было широко, далеко выходя за пределы обетованной земли (см. в 1 и 2 гл. пророчества о Дамаске и др. землях); оно обнимает не только ближайшее, но и отдаленное будущее, когда Господь, несмотря на все уклонения избранного народа от указанного ему пути, исполнит Свои обетования и восстановит царство Давида (9, 11) еще в более широких границах, так как в него войдут, кроме возвратившихся из плена израильтян, все народы, обратившиеся к Господу ( — 12 ст. правильнее читается в греко-славян. переводе: Да взыщут Мене оставшиися человецы вместо: чтоб они овладели остатком Едома). Сверхъестественный характер так отпечатлен на пророч. Писании Амоса, что его не может отрицать и наше маловерующее время, в виду — прежде всего — тех исторических обстоятельств, при которых произнесено было пророчество о падении Израильского царства.
Амос, по надписанию его книги, выступил на пророческую деятельность в правление иудейского царя Озии и израильского — Иеровоама II-го. По своему происхождению (из Фекои, верстах в 8 от Вифлеема иудейского), он принадлежал к иудейскому царству, но совершал свое пророческое служение в — израильском. Это было в первой половине VIII в. перед Р. Х. Израильское царство находилось тогда в цветущем состоянии; это было даже самым лучшим временем в истории его отдельного существования. При Иеровоаме II счастливо окончена была весьма продолжительная и трудная война с Дамасским царством и возвращены отнятые прежде сирийцами коренные израильские области; самое Дамасское царство вместе с Эмафским, совершенно ослабленное ассириянами, пришло в зависимость от израильского (4 Цар. 14, 28); границы последнего раздвинулись в это время далеко на север и юго-восток; они простирались от Эмафа (на р. Оронте, к северу от Дамаска) до Мертвого моря ( — ст. 25: до моря пустыни). Расширение пределов государства должно было, конечно, увеличить его силу; наступившее мирное время открывало полную возможность для беспрепятственного занятия земледелием и скотоводством; вследствие этого усилилась естественно производительность населения и должно было увеличиться его благосостояние; появилась роскошь; стали строить дома с украшениями из слоновой кости (Ам. 3, 15) и убирать их иностранною дорогою мебелью ( — 12, где вместо слов: и в Дамасце нужно перевести с еврейского: «и на дамастовом одре» или постели, покрытой шелковой материей, приготовленной в Дамаске). Такой роскоши жилищ соответствовала, конечно, и самая жизнь богатых израильтян (6, 4 и др.).
И вот когда израильское царство пользовалось таким, давно не бывалым, благоденствием, пришел из Иудеи пророк Амос к главному святилищу этого царства — в Вефиле и от имени Господа Бога Саваофа объявил в слух всех находившихся в святилище предстоящую в скором времени неминуемую гибель этого царства. От меча умрет Иеровоам, а Израиль непременно отведен будет пленным из земли своей (7, 11). Предстоящее падение царства так ясно предносилось взору пророка, что он видит самое вторжение неприятеля — хотя ни разу не называет его по имени — во все пределы Израильской земли и разграбление ее дворцов (3, 11). Грозное событие столь несомненно для пророка, что он видит его, как совершившееся уже и с горьким плачем восклицает: Упала, не встанет дева Израилева! Повержена на земле своей, некому поднять ее (5, 2; 8, 14). Известно пророку и то, что падение царства совершится в непродолжительном времени, прежде, чем сойдет с поприща деятельности современное ему поколение: вефильскому жрецу, который запрещал пророчествовать, Амос предсказывает, что он сам вместе с своим семейством испытает на себе страшные бедствия, которыми будет сопровождаться исполнение пророчества.
Появление бывшего фекойского пастуха в Израильской земле с таким удивительным пророчеством составляет одно из замечательнейших событий ветхозаветной истории. Это пророчество было так же неожиданно, как появление громоносной тучи на безоблачном небе. Это есть одно из тех необычайных явлений, которые заключают в себе ясные для всякого, не ослепленного крайним неверием, признаки действующей в мире божественной воли.
Что заставило пророка покинуть свои стада и идти в другую, хотя и родственную, землю с такою необычайною проповедью, которая могла принести ему только оскорбления и страдания? Пророк сам дает на это совершенно определенный ответ, когда говорит: Взял меня Господь от овец и сказал: иди, пророчествуй к народу моему Израилю (7, 15). Господь Бог сказал, — кто не будет пророчествовать? (3, 8). То есть, не вследствие собственной ревности о благе родственного народа и неотступной заботы о печальных следствиях его ослепления и беспечности, пророк оставил свою скромную пастушескую жизнь, а вследствие высшего, повелительного призыва, которому он не мог противиться. И совершенная справедливость этого объяснения не только чувствуется верующим сердцем, но отчасти может быть понята и нашим разумом.
Пророчество Амоса о близкой гибели Израильского царства имеет две стороны: одна состоит в том, что он предсказал будущее событие, другая — в том, что это будущее открыто было ему Богом. В действительности предсказания будущего события, прежде его совершения, удостоверяет особенно то, что Амос, как совершавший свое служение при Иеровоаме II, должен был произнести пророчество за несколько десятилетий до его исполнения и что до наступления этого последнего он сам записал его в принадлежащую ему книгу. Иеровоам II-й умер, по указаниям 4-й кн. Царств (15—17, 6), по крайней мере за 41 год 7 месяцев до падения Самарии и переселения израильтян в Ассирию. Что Амос сам записал свои пророческие речи, это не подлежит также сомнению; если библеистами критического направления — хотя без достаточных оснований (см. „Христ. Чтение“ 1899 г., декабрь) — заподозривается подлинность некоторых отдельных мест в кн. Амоса, то это не касается во всяком случае тех ее мест, которые содержат пророчество о падении Израильского царства. Относительно времени записи пророком своих речей вполне вероятным представляется мнение, что он сделал это вскоре после своего возвращения на родину, может быть, года через два после этого, как это последнее следует из указания на землетрясение, бывшее спустя два года после его призвания к пророчеству (Nöldeke в Bibel-lexicon. 1, 120). При отсутствии каких-либо оснований для того, чтобы отрицать подлинность мест в кн. Амоса, заключающих пророчество о падении Израильского царства, становится понятным то замечательное в своем роде явление, что самые решительные современные (на Западе) отрицатели всего, выходящего за пределы обычного порядка вещей, приписывают Амосу это предсказание. По словам одного из них, «Амос знал» угрожающую этому государству опасность, которой «не видели ни правители, ни народ» (Robertson Smith. The prophets of Israel and their place in history. 1882, стр 131); по словам другого, «в праздничном шуме оживленной толпы, наполнявшей вефильский храм, пришедший сюда Амос услышал предсмертный хрип; он предусмотрел конец Израиля; он заметил на горизонте облако, которое с достаточною определенностью предвещало грозу» (Wellhausen, Israelitische und Judische Geschichte. 1897, стр. 107).
Исторические обстоятельства, при которых действовал Амос, дают возможность убедиться и в том, что его пророчество не было проявлением естественного предведения, внушенного тогдашним политическим положением. При мысли об Ассирии, бывшей несомненно в IX и в самом начале VIII в. пред Р. Хр. (Tiele, Babylonisch Assyrische Geschichte. 1, 186—207; Hommel, Geschichte Babyloniens und Assyriens. 547—638) сильнейшею азиатскою державою, проявившею свое могущество над соседним Дамасским царством, может представляться не трудным предусмотреть печальную судьбу Израильского царства. На самом деле этому соображению нельзя придавать серьезное значение потому именно, что ни правители, ни народ этого государства не видели угрожающей неминуемой опасности со стороны Ассирии. Нельзя же думать, что пастух, живший на краю пустыни, вдали от общественной жизни, мог сам по себе оказаться более проницательным в оценке политических событий, чем лица, стоявшие во главе народа и по самому положению имевшие более средств знать, что делается в соседних государствах. Из кн. Амоса видно, что у его израильских слушателей было настроение, совершенно отличное от ожидающей их страшной участи. По словам пророка, они восхищались приобретенным могуществом своего государства (6, 13) и говорили: не постигнет, и не придет к нам это бедствие (9, 10). Такая самоуверенность, господствовавшая у израильтян, была следствием и их надежды на Бога отцов своих, бывшего, как они думали, с ними (5, 14), почему они и ждали с радостью дня Господня ( — 18), как времени грозного божественного суда над язычниками, равно как — следствием недавних побед над соседними народами, служивших ясным доказательством неоставляющей их божественной помощи, предсказанной притом пророком Господним (4 Цар. 14, 25); могла поддерживаться такая самоуверенность и тем обстоятельством, что Ассирия в течение нескольких десятилетий VIII-го в. (с 782—746 г.; Tiele. Там же 206—208; Hommel, Gesch. Babyloniens und Assyriens. 639 и дал.) не проявляла, как прежде, победоносной силы своего оружия и как будто клонилась к упадку. Если, вопреки такой самоуверенности и беспечности, один Амос с полным убеждением и несокрушимою уверенностью, во всеуслышание объявлял неминуемый конец Израильского царства и переселение его жителей далее Дамаска (5, 27), то это не могло быть следствием его политической прозорливости. И справедливость такого взгляда на предсказания Амоса признают и некоторые из представителей независимой критики. «Предсказание (Амоса), говорит один из них, вызвано было, без сомнения, приближением ассириян, но этим нельзя его объяснить» (Smend. Lehrbuch der Alttestamentl. Religions-geschichte. 162).
Несправедливым было бы равным образом объяснять происхождение этого пророчества и усилившейся в Израильском царстве испорченностью, особенно высшего класса. Порочность была действительно здесь велика и подрывала в корне правильную жизнь государства: преобладавшая у влиятельных лиц алчность и страсть к удовольствиям подавляли не только чувство человеколюбия и сострадания (2, 6. 7), но и справедливости (3, 9); простой народ был сильно угнетен (5, 11) и подвергался насилиям и грабежам (3, 10); его обмеривали, обвешивали и порабощали (8, 4—6); в судах брали взятки и не было справедливости (5, 12). Самые жертвенники сделались местом пиршеств, устрояемых на счет обвиняемых (2, 8). Грехи народа, и особенно высшего класса (6, 1), были так многочисленны и тяжки (5, 12), что должны были приводить в изумление и язычников, почему последние и призываются собраться на горы Самарии и посмотреть на великое бесчинство в ней и на притеснения среди нее (3, 9). Вид беззаконий, которые совершались в Израильском царстве, должен был, без сомнения, поражать пророка из Фекойской пустыни, жившего среди простых, суровых нравов древнего Израиля, почему именно этот пророк и призван был Богом произнести этому народу такое пророчество, и мог приводить его к мысли о божественном наказании грешного царства (9, 8); но от мысли о наказании до пророчества о разрушении самого государства большое расстояние. Изложенные в 7 гл. видения Амоса свидетельствуют о том, что он сам по себе был далек от мысли о гибели Израиля: когда появилась саранча, как орудие божественного наказания этого народа, и начала производить свою опустошительную работу, пророк молит Господа о пощаде, потому что иначе погибнет Израиль. С такою же молитвою он обращается и при втором видении, когда произведен был всепожирающий огонь или необыкновенная засуха. Мысль о гибели Израильского царства совершенно не мирилась в душе пророка с божественными обетованиями вообще Израилю и с недавно дарованным именно Израильскому царству избавлением при Иоасе и Иеровоаме II-м. Что усилившиеся у северных колен беззакония не могут служить надлежащим объяснением происхождения пророчества Амоса о разрушении этого царства, и это признают представители независимой критики. Так, по словам одного из них, печальное внутреннее состояние этого народа «не было основанием, в силу которого Амос предусмотрел его конец. Это не был общий мрачный вид, который заставил его покинуть свои стада; он заметил на горизонте облако»... (Wellhausen. Israel. u. judische Geschichte. 107). «Как ни сильно раздражал Иегову грех Израиля, говорит другой ученый того же направления, из этого греха не могло возникнуть требование того, чтобы Он уничтожил Израиля. Иегова, согласно с обычным верованием, мог наказать свой народ, но не уничтожать» (Smend. Lehrbuch d. Alttest. Religions-geschichte. 164).
Отсутствие естественных способов объяснить происхождение пророчества Амоса неизбежно приводит наш разум к признанию того, что его источником служило божественное откровение. Замечательно, что к такому общему выводу приходят и в этом пункте некоторые из вышеназванных ученых. «Жизненная сила исторической религии Иеговы, говорится у одного из них, выразилась в том, что имеющаяся совершиться гибель Израиля наперед отбросила свою тень в сердцах отдельных мужей. Для дальнейшей истории ветхозаветной религии и религии вообще это предсказание имело такое значение, что оно должно являться для нас не иным чем, как божественною тайною» (Smend. Там же, стр. 164).
При этом считаем не лишним заметить, что мнения ученых критической школы приводятся нами не потому только, что они представляют выдающееся явление в современной литературе этой школы, но и потому, что они, как суждения свободомыслящих ученых, чуждых влияния на них традиции, служат самым убедительным доказательством невозможности отрицать действительность пророчества Амоса о разрушении Израильского царства и в частности — его сверхъестественное происхождение.
Сообразно с религиозно-нравственным состоянием тех, которым Амос должен был возвещать божественную волю, пророческие его речи, за исключением самого конца (9, 11—15), имеют вообще строгий, обличительный характер. Обличения обращены частью ко всему избранному народу со включением Иудейского царства (2, 4—5; 3, 1; 6, 1), а главным обр. — к Израильскому царству, особенно к именитым и богатым людям того и другого пола (2, 7; 4, 1; 6, 4—7), к судьям (5, 7, 11) и к царскому дому (7, 9, 11). Предметом обличения служит прежде всего явное нарушение общечеловеческих основных законов, человеколюбия и справедливости (2, 7, 8; 3, 9 и др.), против которых тяжко грешили и соседние народы (1, 3, 6, и др.), почему согласно с требованием божественной правды, эти нарушители и подлежат неминуемому наказанию; затем уже предметом обличения служит нарушение особых, данных избранному народу, установлений Богопочтения (3, 14 и др.). Самые усердные жертвоприношения тех, кто попирает чувства любви и справедливости к ближним, кто делает не добро, а зло, по учению Амоса (5, 11. 14, 21—24), совершенно не угодны Богу и возбуждают Его гнев. Особенная близость израильского народа к Господу не только не закрывает его грехов, но увеличивает его виновность пред Богом (3, 2). — Обличения излагаются главным обр. в первой части пророческой книги (3—6 гл.), которой предшествует введение (1 и 2 гл.), выражающее общий предмет пророческих речей Амоса, т. е. божественный суд над избранным и соседними с ним народами. Многочисленные и тяжкие грехи, в которых обличает пророк жителей Израильского царства, служат объяснением и, так сказать, обоснованием произнесенного приговора. При всей строгости, с какой Амос, не тронутый лоском условных приличий тогдашнего образованного общества, бичует пороки израильтян (наприм. 4, 1), обличения его дают однако чувствовать наполнявшее при этом его душу сердечное горе о погибающем народе (5, 1), его сострадание к нему, побуждавшее ходатайствовать за него пред Богом (7, 2, 5) и желание обратить его на истинный путь (5, 5, 6, 14), предохранить от гибели хотя бы некоторый остаток этого народа ( —15). — Во второй части (7—9) пророк яснее изображает то, как и в какой мере совершится над Израильским царством самый суд. Пять видений, в которых открыто было пророку самое исполнение божественного суда, показывают, что он совершится не над Израильской землей и ее произведениями (7, 1—6), а над незаконными святилищами в этом царстве, над царским домом ( —9) и над самым народом, как вполне созревшим, вследствие своей испорченности, для наказания (8, 1—2), и совершится так, что одни погибнут под развалинами своего святилища, а другие — от меча, который везде найдет их, куда бы они ни скрылись (9, 1—5). Этот божественный суд не совсем однако истребит дом Иакова (9, 8), остаток его (5, 15) сохранится и войдет в новое царство, которое воздвигнет Господь, согласно с Своим обетованием Давиду, и которое Он наделит всеми дарами своей благодати (9, 11—15).
В учении о Боге Амос является по преимуществу провозвестником божественного величия; этим он заметно отличается от своего современника — прор. Осии, который в свои обличения того же Израильского царства многократно вносит трогательные изображения божественной любви к Своему народу (2, 8, 14, 19; 6, 1—4 и др.). Амос, предсказывая Израильскому и другим царствам карающий их божественный суд, изображает при этом божественное величие Того, пред Кем они предстанут на суд. Исповеданием этого величия служат три кратких гимна во славу Господа Бога Саваофа (4, 13; 5, 8—9; 9, 5—6).
Весьма замечательна кн. Амоса и с внешней стороны, как литературный памятник. Она оказывается, по суду знатоков еврейского языка, «одним из лучших образцов чистого еврейского стиля. Язык, образы, группировка представлений удивительны в равной степени; простота речи служит признаком не недостатка образования, а совершенного искусства владеть языком, который, хотя неспособен к выражению отвлеченных идей, является однако не превзойденным, как язык пламенной речи» (Robertson Smith. The prophets of Israel. 125—126). «Что Амос имел литературное образование, говорит другой ученый критического направления, это показывает его книга. Нужно думать, продолжает он, что прор. Иоиль произвел на него глубокое впечатление; он не только начинает свою книгу словами последнего (Ам. 1, 2 ср. с Иоил. 3, 16), но и в дальнейшей речи употребляет выражения, совершенно сходные с теми, какие читаются у Иоиля (наприм. Ам. 9, 13 ср. с Иоил. 3, 18). В то время у Израильтян не было такого резкого различия в образовании между людьми высшего и низшего класса, какое замечается в настоящее время, как справедливо заметил Эвальд» (Nöldeke. Bibel-lexicon von Schenkel, 1, 122).
Достопамятные для христианина краткие речения Амоса: Взыщите Господа и будете живы. Ищите добра, а не зла, чтобы вам остаться в живых (5, 6, 14).
Из святоотеческих толкований на эту книгу переведены на русский язык следующие: Кирилла Алекс. в Твор. св. отцев, т. 62; Ефрема Сирина (Творения его, т. 8), блаж. Феодорита (Творения его, 7, 4), блаж. Иеронима (Творения его, 7, 13).
Из отечественных толкователей объясняли книгу Амоса: преосв. Ириней Псковский (Толкование на дванадесять пророков, часть третья 1805 г.); преосв. Палладий («Толкование на книги св. пророков») и проф. П. А. Юнгеров («Книга прор. Амоса», 1897 г.). Первые толкования отличаются общедоступностью, за исключением славянского языка в толковании преосв. Иринея, хотя в более трудных местах не всегда достаточно разъясняют, какой из существующих переводов — с греческого ли 70-ти или с еврейского — имеет преимущество; последнее сочинение вместе с толкованием дает вновь пересмотренный перевод с еврейского текста на рус. яз. и греческий текст 70-ти; толкование имеет отчасти филологический характер, хотя по местам возбуждает недоумения.
— Амос прор. в Месяцеслове — пам. 15 июня в Прав. месяц., в Рим. Март. 31 мар. Краткое церковное чтение о нем в Мен. Вас. и в Прол., — у Димит. Ростов. довольно обширное повествование, составленное главным образом на основании книги самого прор. Амоса; в Служеб. Мин. есть особая служба ему.