АВРААМИЙ затворник преп. и Мария блаж., племянница его. — Жизнь этого подвижника описана с глубоко-сердечной проникновенностью и истинной любовью к нему св. Ефремом Сириным, который был не только современником и живым свидетелем его дивных подвигов, но и задушевным другом, принимавшим участие в его духовных радостях и печалях и вместе с ним проливавшим покаянные слезы самоиспытания и самоуглубления на скорбном пути к достижению христианских совершенств. В лице преп. Авр. св. Ефр. Сир. показывает возвышеннейший идеал христианского подвижничества, живые и высокие образцы которого, в его время (IV в.), небесным светом духовных дарований ярко освещали весь христ. Восток. Родом из Едессы (или из какого-нибудь местечка в соседстве с ней), в Месопотамии (род. в начале IV в., приблизительно около 300 г.), преп. Авр. был сын богатых родителей, имевших возможность дать ему прекрасное воспитание и образование, которое, по их расчётам и желаниям, должно было открыть пред ним блестящее поприще в общественной и служебной деятельности. Поэтому, лишь только исполнилось ему совершеннолетие (двадцатилетие), как прежде всего нашли богатую невесту и заставили его жениться. Воле родителей преп. Авр. не мог воспротивиться; но, вот, когда в седьмой день совершился брак, и он с своею невестою сидел на брачном ложе, „внезапно, подобно некоему свету, воссияла в сердце его благодать.“ Оставил он ложе и, никому не сказавши, вышел из дому; свет благодати служил для него вождем, и ему-то последуя, ушел он из города и, в расстоянии двух миль, нашедши пустую хижину (слав. „хлевину праздну“), вошел в нее и поселился в ней, „с радостью велией и веселием сердца славя Бога ту“. Ужас объял родителей и родных преподобного, всюду ходили они, отыскивая его, и только на семнадцатый день нашли молящимся Богу в занятой им хижине, служившей для него келлией, и с изумлением смотрели на него. „Чему вы удивляетесь? сказал он им. Прославьте лучше Человеколюбца Бога, избавившего меня от скверны беззаконий моих, и помолитесь о мне, чтоб до конца носить мне бремя, которое Господь сподобил меня недостойного принять на себя, и чтобы, пожив благоугодно Господу, исполнить на себе волю Его“. И они сказали ему в ответ: „аминь“. А он умолял их — не часто беспокоить его. Потом, заградив дверь, заключился в келлии, с одним небольшим окном, в которое принимал пищу. И в таком добровольном заключении — „затворе“ остался и пребывал он в продолжении пятидесяти лет. Озаряемый благодатию, постепенно преуспевал блаж. Авр., как рассказывает о нём преп. Ефр. Сир., от силы в силу в совершеннейшем своем житии, стяжав великое воздержание, бодрствование и слезы, смиренномудрие и любовь. Слава — молва о нём разнеслась повсюду, и многие, слышавшие об нём, приходили к нему, чтобы видеть его и вместе получить пользу, потому что дано ему было слово премудрости и разумения. И этот слух, эта молва о нём была как бы светозарным светилом для родителей его. Родители скончались спустя десять лет по удалении его от мира, оставив ему имение и много золота. Но он упросил одного искреннего друга своего раздать всё это бедным и сирым, чтобы имущество не мешало ему беспрепятственно предаваться молитвам; и, сделав это, — „пребысть без печали“. О том единственно было попечение — „тщание велико“ у блаженного, „да не прильпнет ум“ ни к каким земным вещам, не будет связан ничем дольним. И потому ничего не имел он у себя на земле, кроме одного хитона и власяницы, который носил; да еще были у него чашка, из которой он вкушал и — „рогозина, на ней же почиваша“ (как говорится с славян. перев. Ефр. Сир. в Чт.—Мин). Но при всём этом приобрел он крайнее смиренномудрие и равную ко всем любовь: богатого не предпочитал бедному, ни обладающего обладаемому, но „всех вкупе равно любя и почитая“, не смотрел на лице человека, никому никогда не делал суровых замечаний, но слово его, при любви и кротости, растворено было солию. Так, приходил ли кто когда в сытость слова его, слыша сладостный ответ его, восклицает его блаженный жизнеописатель? Или мог ли кто когда достаточно насмотреться на почтенное и ангело-подобное лице его? Во всё же время своего подвижничества, со всяким усердием подвизавшись более пятидесяти лет, не изменял он своего правила; по безмерному усердию и по любви, какую имел ко Христу, всё сие время представлялось ему как бы немногими днями и, казалось, он не мог насытиться всею подвижническою жизнью. Искушения и соблазны духов злобы не страшны были ему, ибо всею душею своей возлюбив Бога, — продолжает живописать св. подвижника преп. Ефр. Сир., — бл. Авр. старался жить по воле Его… „Три драгоценные камня выбрал он: веру, надежду, любовь, ими украсил прочие добродетели, и, сплетши драгоценный венец, принес оный Царю царствующих, Христу. Кто подобно Авраамию, действительно, возлюбил Бога всем сердцем, и ближнего, как самого себя? Кто был столько же сострадателен и сердоболен? О каком иноке, услышав о добром его житии, не молился он, чтобы сохранен был от уловлений дьявольских, и течение свое совершил неукоризненно? Или, о каком услышав грешнике и нечестивце, не начинал он со слезами умолять Бога, чтобы спасся он? Во всё продолжение своего подвига — „во вся лета черничества своего“ — не изменял он подвижнического правила, и в то же время не проходило у него дня без слез. Не дозволял он устам своим смеха, ни даже улыбки; не умащал тела своего елеем, не мыл водою лица своего или ног. Так подвизался он, ежедневно умирая произволением. И подлинно — необычайное чудо! При дивном своем воздержании, при великой неусыпности, при обильном излиянии слез, возлежаниях на голой земле и смирении тела, никогда не ослабевал он в деятельности, не приходил в изнеможение, не ленился, не унывал, а напротив того ум его, питаемый силою благодати, подобно алчущему и жаждущему человеку, не мог насытиться сладостию подвига. Вид у него был как цветущая роза, и в теле его не было приметно, что перенесено им столько подвигов, но сложение его оставалось соразмерным силе его, потому что благодать Божия укрепляла блаженного; почему и во время успения его лице было светло и давало нам знать, что душа его (находилась) в сопровождении ангельском. Но и еще чудо: в пятьдесят лет его подвига одна власяница, в которую облекся он, постоянно служила ему, да еще и другие сподобились носить ее, обветшавшую после него.
Так описывает великого подвижника св. Ефрем Сирин, видевший и знавший его святую жизнь.
В продолжении пятидесяти лет подвижничества, преп. Авраамий только два раза выходил из своего уединенного и убогого затвора: в первый раз по просьбе и слезной мольбе епископа и клира Едессы, чтобы принять священнический сан и пойти в одно из поселений той области (по Метафрасту поселение это было Тэния, близ Ламесака, на берегу Мраморного моря) для просвещения верой Христовой язычников, упорно противившихся всем усилиям обратить их в христианство, что и было исполнено им с великим успехом, хотя и после усиленных трудов и тяжелых испытаний, — и во второй раз выходил он, чтобы спасти от погибели племянницу его Марию. Последнее дело, совершенное им в старости, по словам св. Ефрема Сирина, было „особенно дивно“ и исполнено „пользы и умиления“. Дело было это такое.
Умер брат преп. Авр., оставив после себя дочь, бесприютную, круглую сироту, девочку семи лет, Марию. Знакомые привели ее к преподобному, и он взял к себе на воспитание, поместил в небольшой келлии, совне пристроенной к его „затвору“; их разделяла стена, в которой было прорублено окно, и чрез это окно Авр. сносился с нею, руководил и обучал Псалтыри и прочим Писаниям. С ним проводила она время в бдении и псалмопении, и как он соблюдал воздержание, так соблюдала и она.
Возрастая из года в год, девушка всё более и более преуспевала в добродетели и святости жизни, неся совместное подвижничество с своим блаженным дядей, и так достигла двадцатилетнего возраста и была чиста и неповинна, „как прекрасная агница и голубица“. Но, по окончании двадцатого года, лукавый и хитрый змий — дух обольщения, искавший погубить ее, нашел для себя орудие, вселившись в одного молодого инока, часто приходившего к преп. Ав—ию: он соблазнил девушку, лишил ее невинности и — бросил. Ужаснулась своего греха Мария и, не видя для себя никакой надежды загладить грех, бросилась на путь дальнейшей погибели. „Умерла я для Бога и для людей, с плачем и стонами говорила она, нет мне надежды, — где наставления преподобного дяди моего? Где уроки друга его, Ефрема, когда говорил мне: будь внимательна к себе и соблюдай душу свою нескверною нетленному и бессмертному Жениху, потому что Жених твой свят и ревнив? Не могу больше взирать на это окно, ибо как я грешная заговорю с этим святым мужем, а если заговорю, то не выйдет ли из окна огонь, и не пожжет ли меня? Гораздо лучше уйти мне туда, где никто не знает меня“!... И она ушла в соседний город (по Метафрасту, это — гор. Асс Троадский, на два дня пути от Лампсака), остановилась в гостинице и начала жить блудно.
Преп. Авр. сначала совершенно не замечал отсутствия своей племянницы, и прошло два года, между тем, как ему казалось, что прошло всего два дня, в которые он не слышал её голоса. Особым чудесным явлением во сне змия, пожравшего невинную голубку, он был извещен, что Мария находится в пасти греха и порока, и начал день и ночь молить о ней Бога. Узнав, наконец, подробно, где она находится, и что случилось с нею, преп. Авр. переодевается воином, садится на коня и едет в тот город, в котором блудно жила Мария; здесь он останавливается в гостинице и просит, чтобы ему показали девицу, жившую у них, „так как, говорил он, наслышавшись о её красоте, хочет видеть ее и повеселиться с нею“. Затем вместе с нею, неузнаваемый, идет в помещение, которое она занимала, и велит подать роскошный ужин и наслаждается яствами. „Вот мудрость в подлинном смысле по Богу! — восклицает, рассказывая об этом Ефрем. Сир., — вот духовное разумение! Какое пожертвование за душу! Какая мудрость, губящая змия, просвещающая душу! Кто в продолжении пятидесяти-летнего подвига не вкушал хлеба, тот ест мясо, чтобы спасти душу, уловленную дьяволом. Сонм святых ангелов на небе удивился этому великодушию блаженного, удивился тому, с какою готовностью и неразборчивостию ел и пил он, повторяя слова Евангелия: днесь возвеселитися и возрадоватися подобает, яко дщерь моя сия мертва бе, и оживе: изгибла бе и обретеся (Лук. 15, 32). О, мудрость премудрых и разумение разумных!“... Показывая вид, что останется с девицей на ночь, преподобный идет с нею в опочивальную и здесь, когда она готовила уже постель, „снимает с головы своей клобук“, который имел на голове, чтобы не быть узнанным, и неожиданно открывается пред нею в своем ангелоподобном виде. Мария была приведена в страшный ужас и смятение; но преподобный кротко начал беседовать с нею и постепенно довел ее до сознания глубокого падения и решимости начать покаянный путь исправления. Мария изъявила готовность уехать с ним, и на утро он увез ее к себе, и поместил в своей собственной „внутренней келлии“, а сам поселился во „внешней“. С этого момента Мария всецело отдалась покаянному оплакиванию своих грехов и строгому подвижничеству. Преп. Аврамий прожил, после этого, еще десять лет, имел утешение видеть искреннее покаяние своей племянницы и возвеличил за сие Бога. Скончался он в глубокой старости — 70 лет, за пять лет до кончины св. Ефрема. Сир. (378 г.); племянница его Мария еще пять лет подвизилась после его смерти, и вместе с ним причислена к лику святых. Память их 29 окт. в Прав. Месяц., в Р. Март. 16 мар.
Житие преп. Авр. и Мар.,составл. св. Ефр. Сир., находится в собрании его сочин. на греч. и латин. яз. Assemani, S. Ephr. S. op. omnia, Romae, 1743, t: II, 1—20; Acta SS 16 mart. p. 437; в славян. перев. в Мак. Чт.-Мин., окт. 29, по изд. Археогр. ком., 1880 г., окт., стол. 1996 (в примечаниях указывается и отношение славян. перевода к греч. подлиннику, — в славянском тексте встречаются пропуски и неправильности, сравнительно с греч.) в рус. пер. в Твор. Ефр. Сир., изд. Моск. акад., 1849 г. ч. 2 стр. 78 и сл. Дмитр Рост. в Чт.-Мин., излагает это житие по Макар. Чт.-Мин., с незначительными сокращениями. Метафраст, в изложении жития пр. Авр., следует Ефр. Сир., но делает и некоторые дополнения из неизвестных источников (так напр. называет места, где подвизался преподобный, обращал язычников в христианство, и где пребывала Мария по падении, — у Ефр. Сир. этого нет) — Migne, Pat. gr., tom. 115 col. 43—78. В Менол. В. — краткое житие св. Авр., по Ефр. Сир., причем племянница преподобного не называется по имени; в греч. Синаксаристе Никодима — по Метафрасту, с таким же надписанием, как в нашем рукоп. стишном и в печат. Прол., а именно: „память преп. отца нашего Авр. и Марии, анепсеи его“ (в Прол., Макар. Чт.-Мин. и в печ. Пр., — ανεψία — двоюродная сестра, тогда как Мария, по житию — племянница Авр.). Но в Прол. чтение из жития преп. Авр. известно было у нас в двух видах — в дословном перев. из Менол. В. (с тем единственным изменением, что в Мен. В. говорится, что преп. Авр. был сделан пресвитером „спустя много лет“, после заключения в затворе, в Прол. же определенно — „чрез девять лет,“ — Новг. перг. Прол. XII—XIII в. № 1325 л. 33, или — „спустя десять лет“, Новг. пер. XIII—XIV в. № 1324 л. 39), и с некоторыми дополнениями по его подробному житию (что сделано вероятно под влиянием Метафраста, при исправлениях и дополнениях Мен. Вас., во 2-й его редакц.), но без упоминания имени Марии, даже и в надписании жития — чтения. Такая редакция известна по рукописям с XIV в. (Сп.—Прил. Перг. Прол. XIV в., Новг. XV в. № 1328, Новг. XVI в., № 1327, под 29 окт.); в Макар. Чт.-Мин. сообщается та и другая Пролож. редакции, причем, с стихословием приводится первая из них, т. е. буквальный перев. из Мен. Вас., в печат. же Прол. сообщается чтение из второй редакции, с упоминаниями имени Марии только в надписании (см. печ. Прол. XVII в. и новейшее изд. 1895 г.), сделанном в греч. Синаксаре и стишн. Прол. — В существующих в настоящее время сборниках житий святых (Филарета, Дестунис и пр.) житие преп. Авр. излагается кратко; литер.—крит. замечания на на него — у Сергия, Месяц. В., II, 344.