Очерки и рассказы из старинного быта Польши (Карнович)/Костюшко/ДО
Текст содержит фрагменты на иностранных языках. |
| ← Святослава Сандецкая | Очерки и разсказы изъ стариннаго быта Польши — Косцюшко[1] |
| Источникъ: Карновичъ Е. П. Очерки и разсказы изъ стариннаго быта Польши. — СПб.: Типографія Ф. С. Сущинскаго, 1873. — С. 344. |
Когда родился Косцюшко — въ точности неизвѣстно. Въ большей же части его біографій 1746 годъ считается годомъ его рожденія. Въ опредѣленіи мѣста родины Косцюшки тоже встрѣчаются противорѣчія: по однимъ извѣстіямъ онъ явился на Божій свѣтъ въ Сехновицахъ, находившихся въ то время въ Брестскомъ воеводствѣ, на правомъ берегу Буга; по другимъ — онъ родился въ Меречовщизнѣ, въ воеводствѣ Новогрудскомъ, которую отецъ его держалъ въ арендѣ отъ Сапѣговъ; во всякомъ случаѣ Литва была его родиной.
Родъ Косцюшки не принадлежалъ въ то время ни къ знаменитымъ, ни къ богатымъ шляхетскимъ фамиліямъ Литвы и Польши. По сказаніямъ одного изъ біографовъ Косцюшки, предки его, во время Витольда, носили княжескій титулъ, но обѣднѣвъ, отказались отъ него. Отецъ будущаго диктатора, отставной капитанъ польской артиллеріи, прослужилъ въ военной службѣ безвыходно тридцать лѣтъ, а между тѣмъ, ему ни разу не привелось побывать ни въ сраженіи, ни въ стычкѣ съ непріятелемъ. Капитанъ Косцюшко, по выходѣ въ отставку, женился и спокойно зажилъ въ одномъ изъ помѣстій графа Фолеменчи; любимымъ занятіемъ отставнаго капитана была музыка, къ которой особенную наклонность оказывалъ и подроставшій его сынъ.
Безъ всякаго сомнѣнія, тихая деревенская жизнь и занятія музыкой не могли бы развить въ ребенкѣ смѣлаго и предпріимчиваго характера, какимъ впослѣдствіи отличался Косцюшко, если бы на его пылкое воображеніе не подѣйствовали разсказы дяди. Братъ капитана Косцюшки былъ для своего времени человѣкъ развитой и кромѣ того наблюдательный; ему привелось испытать боевую жизнь со всѣми ея заманчивыми тревогами; вдобавокъ къ этому онъ много путешествовалъ по Европѣ и любилъ бесѣдовать обо всемъ что ему удалось видѣть, слышать и самому извѣдать на опытѣ. Онъ посѣщалъ своего брата по нѣскольку разъ въ годъ, и оставаясь гостить въ домѣ капитана училъ своего племянника рисованію, а также математикѣ и французскому языку.
На двѣнадцатомъ году отвезли Косцюшку въ Варшаву, и тамъ отдали его въ рыцарскую школу, только что основанную королемъ Станиславомъ-Августомъ для приготовленія молодыхъ шляхтичей къ военной службѣ. Въ этой школѣ Косцюшко оказалъ замѣчательные успѣхи во всѣхъ наукахъ, онъ отличался также неутомимымъ прилежаніемъ; ни одинъ изъ товарищей его не ложился спать позже и не вставалъ раньше его. По окончаніи курса молодой Косцюшко, въ числѣ четырехъ первыхъ отличившихся воспитанниковъ рыцарской школы, былъ отправленъ во Францію и тамъ поступилъ въ версальскую военную академію, и пробывъ въ ней положенный по уставу срокъ поѣхалъ въ Брестъ для спеціальнаго изученія фортификаціи и морской тактики. Окончивъ свое спеціальное образованіе по военной части, онъ провелъ нѣкоторое время въ Парижѣ. Впрочемъ, Косцюшко жилъ за границей не только для усовершенствованія въ наукахъ, но и изъ желанія освободиться отъ того тяжелаго впечатлѣнія, которое произвела на него смерть его отца. Надобно сказать, что старикъ Косцюшко, надѣясь на тогдашнее безправіе крестьянъ, обходился съ ними жестоко. Доведенные до отчаянія, они убили его.
Косцюшко жилъ въ Парижѣ въ началѣ семидесятыхъ годовъ прошлаго столѣтія, и никогда еще Франція не казалась столь блестящей на поприщѣ наукъ и искуствъ, какъ въ это время. Понятно, что столица отживавшей французской монархіи представляла для каждаго молодаго человѣка, въ особенности заѣзжаго изъ-чужа, много привлекательнаго и длинный рядъ искушеній разнаго рода. Среди шумной парижской жизни, увлекшей своимъ быстрымъ потокомъ и Косцюшко, онъ какъ будто забылъ свою родину и не замѣтилъ перваго раздѣла Польши. Когда же двадцати-шести-лѣтній Косцюшко возвратился въ отечество, то былъ назначенъ капитаномъ въ артиллерійскую бригаду, стоявшую бездѣятельно въ Варшавѣ. Прошло почти четыре года совершенно тихой жизни, и только случайное событіе нарушило ея обычное теченіе.
Если перенестись воображеніемъ въ тогдашнюю Варшаву, то она представитъ намъ странную картину. Въ виду грозной тучи, приближавшейся въ то время къ Польшѣ, поляки, а между ними въ особенности король Станиславъ-Августъ, какъ будто совсѣмъ не замѣчали опасностей, которыя грозили ихъ родинѣ и вслѣдствіе междоусобицъ, и вслѣдствіе замысловъ ихъ сосѣдей. Изрѣдка только раздавался кое-гдѣ голосъ, укорявшій магнатовъ за тѣ бѣдствія, которыя они навлекали своими раздорами на слабѣвшую день ото дня родину. Бѣда подкрадывалась къ Польшѣ, а между тѣмъ, смотря на шумную, кипѣвшую жизнію Варшаву, можно было подумать, что въ государствѣ все благоденствуетъ и процвѣтаетъ.
Безпечный Станиславъ-Августъ, окруженный блестящимъ дворомъ и обворожительными женщинами, жилъ весело, какъ будто стараясь своимъ примѣромъ отогнать отъ поляковъ печальныя думы о будущемъ. Балы, не уступавшіе пышностію версальскимъ, бывали въ королевскомъ дворцѣ безпрерывно; но съ особеннымъ великолѣпіемъ любилъ король праздновать 8 мая, день своего патрона.
Въ 1776 году, въ именины короля, былъ у него одинъ изъ тѣхъ баловъ, которымъ дивились варшавяне и заѣзжавшіе въ Варшаву иностранцы. Въ ярко-освѣщенныхъ залахъ королевскаго жилища собрался цѣлый рой очаровательныхъ красавицъ; но между ними опасною соперницею для всѣхъ была дочь гетмана Сосновскаго, о прелести которой ходила какая-то сказочная молва по всей Литвѣ и по всей Польшѣ. И дѣйствительно, можно было засмотрѣться на гетманскую дочь: высокая, стройная, съ величавой поступью, съ густой и длинной русой косою и съ голубыми очами, она казалась первообразомъ красавицы-славянки.
Въ то время, когда всѣ мужчины, а въ числѣ ихъ и самъ король, — этотъ знатокъ женскихъ прелестей, — не могли свести глазъ съ Сосновской, молча, съ волненіемъ сердца, любовался ею и Косцюшко, бывшій тоже въ числѣ приглашенныхъ на королевскій балъ. Долго слѣдилъ онъ за каждымъ шагомъ, за каждымъ движеніемъ молодой дѣвушки, и черты ея глубоко врѣзались въ его воображеніе.
Надобно сказать, что Сосновскій, какъ великій гетманъ литовскій, принадлежалъ къ первымъ сановникамъ Рѣчи-Посполитой; сановное его значеніе увеличивалось еще болѣе вслѣдствіе обширныхъ наслѣдственныхъ помѣстій и огромнаго родоваго богатства. При всѣхъ этихъ условіяхъ, гордый панъ, проникнутый и родовой, и личной спѣсью, не могъ вообразить, чтобы нашелся для его единственной дочери достойный ей женихъ. Само собою разумѣется, что, въ свою очередь, Косцюшко, бѣдный и незнатный шляхтичъ, никакъ не могъ и мечтать о бракѣ съ гетманскою дочерью. Случай однако сблизилъ ихъ.
По прошествіи нѣкотораго времени, послѣ первой встрѣчи Косцюшки съ Сосновскою, вышло королевское повелѣніе о передвиженіи изъ Варшавы въ Литву той части войска, при которой состоялъ Косцюшко. По приходѣ въ Литву, ему была назначена стоянка въ имѣніи Сосновскаго, а въ этомъ имѣніи жилъ тогда и самъ гетманъ.
Въ это время, въ высшій кругъ литовско-польскаго дворянства проникла уже страсть къ французскому языку. Большая часть магнатовъ старалась подражать щеголеватому королю, который походилъ скорѣе на французскаго маркиза, нежели на короля польскаго, и при дворѣ котораго весьма высоко цѣнились и складъ французскаго ума, и бойкость французской рѣчи. Гетманъ Сосновскій былъ сторонникъ короля; слѣдовательно не былъ противникомъ и нововведеній. Узнавъ случайно, что Косцюшко владѣетъ превосходно французскимъ языкомъ, онъ пригласилъ его давать уроки молоденькой пани. Послѣдствія уроковъ, при подобныхъ условіяхъ, бываютъ, какъ извѣстно, всегда одинаковы, какъ въ романахъ, такъ и въ дѣйствительности. То же самое случилось и теперь.
Молодой капитанъ съ особеннымъ удовольствіемъ принялъ сдѣланное ему предложеніе. Ему казалось, что сама судьба посылаетъ ему средства для сближенія съ той, которая такъ сильно заставила биться его сердце. Съ усердіемъ занялся влюбленный учитель своею обязанностію, но мало по малу толкованія о грамматикѣ стали переходить въ иныя рѣчи. Оказалось, что молодая дѣвушка была одарена той пылкостію женскаго чувства, которая, подъ вліяніемъ любви, заставляетъ забывать всѣ трудности, всѣ препятствія. Богатая и знатная, можно даже сказать, первая невѣста во всей тогдашней Польшѣ и Литвѣ, она отвергла всѣхъ блистательныхъ искателей ея руки, и счастливымъ соперникомъ сдѣлался безвѣстный наставникъ. Замѣчательно, что Косцюшко вовсе не отличался красивою наружностію. Безъ всякаго сомнѣнія, на сторонѣ его было болѣе духовной силы, нежели внѣшняго обаянія. Какъ бы то ни было, но онъ успѣлъ заставить дѣвушку, выросшую во всѣхъ предразсудкахъ тогдашней польской аристократіи, забыть и богатство, и знатность для того, чтобы сдѣлаться женою бѣднаго, но любимаго человѣка.
Молодые люди сблизились, но видѣли, что счастье ихъ непрочно, и потому рѣшились открыть свою взаимную любовь передъ тѣми, отъ кого зависѣло соединить ихъ на вѣки. Влюбленная дѣвушка разсказала обо всемъ матери, а Косцюшко рѣшился объясниться съ гетманомъ. На объясненія капитана гетманъ отвѣчалъ презрѣніемъ. Влюбленнымъ угрожала разлука; Косцюшко понялъ печальную необходимость пожертвовать своимъ счастьемъ, и сталъ готовиться къ отъѣзду; но не покорилась Сосновская волѣ своего надменнаго отца. Она успѣла переслать письмо къ Косцюшкѣ. Въ этомъ письмѣ, полномъ страсти, молодая дѣвушка сообщала, что презираетъ свое богатство, что ей не нужны ни почести, ни знатность, и что она готова бѣжать изъ родительскаго дома для того, чтобы быть женою человѣка, котораго полюбила всѣмъ сердцемъ.
Трудно было устоять противъ такого искушенія, и Косцюшко рѣшился похитить Сосновскую.
Гетманъ успѣлъ однако провѣдать о приготовленіяхъ своей дочери къ побѣгу, но не желалъ предупреждать эту попытку, надѣясь, прежде осуществленія ея, отмстить дерзкому похитителю. Леонардъ Ходьзько въ біографіи Косцюшки разсказываетъ, что влюбленный капитанъ, надѣясь на расположеніе короля Станислава-Августа, обратился къ нему съ письмомъ, прося его предстательства у гетмана, но вѣроломный Понятовскій, пообѣщавъ просителю похлопотать, въ то же время тайкомъ сообщилъ гетману о томъ что дѣлается у него въ замкѣ по сердечной части. Косцюшко рѣшился дѣйствовать.
Наступилъ осенній вечеръ, въ концѣ густаго сада стоялъ на привязи лихой конь Косцюшки, а его хозяинъ, всматриваясь въ темную даль длинной аллеи, прислушивался къ каждому шуму, къ каждому шороху… Но вотъ въ полумракѣ мелькнулъ кто-то и три раза махнулъ бѣлымъ платкомъ. При этомъ условномъ знакѣ, Косцюшко кинулся впередъ, но прежде чѣмъ успѣлъ добѣжать до Сосновской, онъ былъ окруженъ толпою гайдуковъ, изъ которыхъ гетманъ устроилъ засаду. Гайдуки бросились, чтобы схватить оскорбителя гетманской чести и расправиться съ нимъ по своему. Долгое время оборонялся Косцюшко весьма удачно, но наконецъ былъ раненъ, и ошеломленный ударомъ въ голову упалъ безъ чувствъ. Очнувшись, онъ увидѣлъ себя одинокимъ среди открытаго поля; не вдалекѣ отъ него лежалъ бѣлый платокъ. Косцюшко узналъ, кому принадлежалъ платокъ, и ему стало ясно, что молодая дѣвушка прорвалась сквозь нападавшую на него толпу, и не оставляла его среди опасности. Онъ поднялъ этотъ знакъ привязанности и сохранилъ его до самой смерти.
Гнѣвъ раздраженнаго гетмана не зналъ предѣловъ. Суровость надменнаго пана легла тяжелымъ гнетомъ на виновную, которую онъ въ скоромъ времени выдалъ по неволѣ замужъ за князя Любомірскаго, искавшаго себѣ поддержки въ богатомъ бракѣ. Князь не обратилъ вниманія на молву, которая ходила о его невѣстѣ, но она съ полною откровенностію разсказала жениху все свое прошедшее, прибавивъ, что будетъ уважать его, какъ честнаго человѣка, но что всю жизнь будетъ любить только того, кого полюбила однажды. Снисходительный супругъ оцѣнилъ такую откровенность и никогда не запрещалъ своей женѣ переписываться съ Косцюшкой.
Въ это время Косцюшкѣ минуло тридцать лѣтъ; для него наступила та пора жизни, когда при остывающемъ пылѣ юности умъ и сердце мужчины требуютъ не мечтаній, но продолжительнаго труда. Тогдашняя Польша не могла приходиться по нраву Косцюшкѣ. Оставаясь на родинѣ, онъ долженъ былъ примкнуть или къ сторонникамъ короля, хладнокровно изъ мелочныхъ разсчетовъ смотрѣвшихъ на паденіе родины, или же стать на сторонѣ старопольской партіи, противодѣйствовавшей во имя патріотизма иноземному вліянію, и въ то же время сохранявшей исконный духъ польскаго магнатства. Къ первой партіи не могъ пристать Косцюшко, какъ патріотъ, ко второй, — какъ образованный человѣкъ своего времени, на котораго уже повѣяло духомъ тогдашняго ученія о гражданскомъ равенствѣ и о новомъ государственномъ строѣ Европы. Притомъ, къ какой бы партіи онъ ни принадлежалъ, ему предстояло скорѣе участіе въ междоусобныхъ распряхъ, нежели поле битвы съ внѣшними врагами. Для Косцюшки въ Польшѣ открывались двѣ главныя дороги: или онъ могъ обратиться въ чиновнаго царедворца и искать для себя счастья въ Варшавѣ при королевскомъ дворѣ, или онъ могъ, сблизившись съ кѣмъ нибудь изъ могущественныхъ польскихъ вельможъ, пріобрѣсти для себя вліяніе на сеймикахъ и сеймахъ, и вслѣдствіе этого получить долю вліянія и на государственныя дѣла. Но ни о томъ, ни о другомъ не помышлялъ Косцюшко…
Въ исторической жизни народовъ бываютъ иногда событія, которыя привлекаютъ къ себѣ всеобщее сочувствіе. Къ подобнымъ же событіямъ принадлежала вспыхнувшая въ послѣдней четверти прошлаго вѣка борьба за свободу и независимость Сѣверной Америки. Лучшіе въ нравственномъ смыслѣ люди изъ всѣхъ образованныхъ странъ Европы считали своею обязанностью отправиться въ Америку и тамъ сражаться подъ чуждыми для нихъ знаменами.
Косцюшко рѣшился ѣхать въ Сѣверную Америку, гдѣ для него должна была начаться боевая жизнь, полная трудовъ и славы.
Въ концѣ 1777 года, то есть, въ то время, когда король Людовикъ XVI, соглашаясь съ желаніемъ французскаго народа, подписалъ дружественный трактатъ съ Америкою, прибылъ Косцюшко въ Парижъ, и изъ Франціи онъ отправился въ Америку при отрядѣ генерала Рошамбо, посланномъ на помощь Вашингтону.
Послѣ непродолжительнаго плаванія, французская эскадра пристала къ устьямъ рѣки Делавара, откуда Косцюшко отправился прямо въ армію Вашингтона. Въ арміи инсургентовъ ему на первый разъ поручили небольшой отрядъ, составленный изъ волонтеровъ. Съ этимъ отрядомъ онъ вскорѣ отличился въ сраженіи подъ Нью-Іоркомъ, и обратилъ на себя вниманіе Вашингтона и Лафайета; они познакомились лично съ Косцюшкой, сблизились съ нимъ и были впослѣдствіи его искренными друзьями.
Ведя боевую жизнь, Косцюшко отважно кидался во всѣ опасныя предпріятія. Молва о его храбрости и способностяхъ какъ начальника, быстро распространилась по всей американской арміи. Но особенную извѣстность пріобрѣло ему дѣятельное участіе въ сраженіи съ англійскимъ генераломъ Корнвалисомъ, корпусъ котораго почти въ дѣломъ составѣ былъ взятъ въ плѣнъ. Въ этомъ сраженіи Косцюшко былъ раненъ и за отличіе награжденъ чиномъ полковника. Вскорѣ потомъ онъ былъ назначенъ адъютантомъ къ Вашингтону, былъ неразлучнымъ спутникомъ освободителя Сѣверной Америки во всѣхъ битвахъ и кромѣ того, начальствуя иногда отдѣльными отрядами, сражался съ успѣхомъ при Саритозѣ, Трентонѣ, Уэйль-Спринчѣ и Вестъ-Пуэтѣ.
Вестъ-Пуэтъ, находящійся невдалекѣ отъ рѣки Гудзона среди громадныхъ горъ, былъ въ то время отличною крѣпостью, которую защищали и природа, и искуство. Въ этой крѣпости сохраняется даже цвѣтникъ, разведенный Косцюшкою, и поставленъ ему памятникъ. Послѣдній доказываетъ, какъ американцы уважали иноплеменнаго бойца за ихъ свободу.
Въ 1783 году, по заключеніи мира съ Англіею, освобожденные отъ англійской зависимости Сѣверные Штаты распустили войска, причемъ Косцюшко былъ награжденъ чиномъ бригаднаго генерала. Вскорѣ послѣ того онъ получилъ вновь установленный орденъ Цинцината: первымъ его кавалеромъ былъ Вашингтонъ, а вторымъ Косцюшко, но оба они, для сохраненія республиканскаго равенства, никогда не надѣвали этого ордена. Если американское правительство такимъ образомъ почтило заслуги и храбрость иноземца, то въ то же время и личный характеръ Косцюшки доставилъ ему особый почетъ на чужбинѣ. Въ американскихъ войскахъ не только всѣ знали Косцюшку по слуху, но и любили его за обращеніе съ солдатами и за заботливость объ нихъ. Косцюшко большею частію командовалъ волонтерами, среди которыхъ, какъ извѣстно, военная дисциплина не можетъ укорениться съ такою силою, какъ въ регулярныхъ войскахъ; потому Косцюшкѣ нерѣдко приходилось уговаривать и увѣщевать своихъ сподвижниковъ, и въ такихъ случаяхъ рѣчи его не оставались безъ вліянія. Такъ однажды, когда отрядъ его былъ изнуренъ продолжительнымъ походомъ и частыми встрѣчами съ непріятелемъ, волонтеры захотѣли разойтись по домамъ. Узнавъ объ этомъ, Косцюшко явился среди роптавшаго отряда, и сказалъ окружившимъ его ратникамъ: «Если хотите, то разойдитесь, но знайте, что я одинъ останусь при вашемъ знамени и не выдамъ его врагамъ». Громкіе одобрительные клики раздались въ отвѣтъ на эту энергическую рѣчь, и не одинъ изъ волонтеровъ не захотѣлъ покинуть своего вождя.
Предшествуемый громкою и заслуженною извѣстностію, Косцюшко послѣ четырнадцати-лѣтняго отсутствія возвратился на родину.
Въ это время Польша, по видимому, представляла болѣе порядка.
3 мая 1791 года на сеймѣ, происходившемъ въ Варшавѣ, была принята конституція, опредѣлявшая государственное устройство Польши на новыхъ началахъ. Поляки, дѣйствовавшіе вліятельно на дѣла Рѣчи-Посполитой, считали введеніе этой конституціи самымъ вѣрнымъ средствомъ для уничтоженія анархіи, которая губила Польшу каждый разъ во время избранія новаго короля. Конституція 3 мая предполагала учредить наслѣдственное правленіе. Думали избрать государя изъ саксонскаго дома.
Между тѣмъ противники нововведеній громко высказывались на сеймѣ противъ предлагаемой конституціи, но не смотря на это она была принята варшавскимъ сеймомъ. Оставалось привести ее въ исполненіе, но здѣсь встрѣтились новыя препятствія и затрудненія.
Вѣсть о совершившемся въ Польшѣ, столь важномъ государственномъ переворотѣ быстро разнеслась по всей Европѣ. Представители партіи, недовольной новымъ порядкомъ дѣлъ, стали искать поддержки извнѣ. Генералъ Щенсный Потоцкій и напольный гетманъ Ржевускій отправились со своими протестами противъ сейма въ Вѣну, а Шимонъ Коссиковскій уѣхалъ въ Петербургъ съ просьбою о защитѣ старинныхъ правъ польскаго народа; о томъ же хлопоталъ находившійся въ то время въ Петербургѣ польскій вельможа Браницкій. Императрица Екатерина воспользовалась этимъ обстоятельствомъ, и по ея повелѣнію русскій посланникъ въ Варшавѣ Булгаковъ сообщилъ манифестъ государыни о разрывѣ Россіи съ Польшей. Въ этомъ манифестѣ Екатерина объявляла войну Польшѣ за нарушеніе польскимъ правительствомъ договора, заключеннаго въ 1775 году и опредѣлявшаго взаимныя отношенія обоихъ государствъ. Причины нарушенія этого договора состояли въ слѣдующемъ: во-первыхъ, что сеймъ 1788 года уничтожилъ многіе изъ пунктовъ, вошедшихъ въ договоръ 1775 года; во-вторыхъ, что сеймъ отказалъ въ пропускѣ русскихъ войскъ черезъ польскія владѣнія въ Молдавію и Бессарабію, а также и въ продовольствіи для русской арміи, расположенной на Украйнѣ; въ-третьихъ, что сеймъ отвергнулъ заключеніе оборонительнаго союза между обѣими державами противъ Турціи и заключилъ трактатъ съ Пруссіею, державшей сторону Турціи; въ-четвертыхъ, что сеймъ опредѣлилъ увеличить польскую армію до ста тысячъ человѣкъ.
Впрочемъ, въ томъ же манифестѣ было сказано въ заключеніе, что главнымъ поводомъ къ войнѣ служитъ отмѣна законовъ Рѣчи-Посполитой, за неприкосновенность которыхъ ручалась Россія.
Ратуя, такимъ образомъ, отчасти и за древніе либеральные уставы Польши, Екатерина нашла для себя поддержку и въ самой Рѣчи-Посполитой, гдѣ партія, недовольная введеніемъ новой конституціи, объявивъ протестъ противъ опредѣленія сейма, составила противъ короля конфедерацію въ подольскомъ городѣ Тарговицахъ. Конфедераты съ своей стороны издали манифестъ, въ которомъ обвиняли четырехлѣтній сеймъ, происходившій въ Варшавѣ, въ измѣнѣ и въ нарушеніи основныхъ правъ золотой шляхетской вольности.
Императрица Екатерина признала Тарговицкую конфедерацію законною, а для подкрѣпленія ея велѣла русскимъ войскамъ вступить въ Польшу двумя арміями: одна, подъ начальствомъ Каховскаго, двинулась изъ Бессарабіи на Волынь, а другая, подъ командою Кречетникова, вступила въ Литву.
Положеніе Польши было бѣдственное. Польскіе послы, князь Адамъ Чарторижскій и бывшій маршалъ сейма Потоцкій, отправленные въ Вѣну и Берлинъ искать помощи противъ Россіи, встрѣтили тамъ неудачу. Первому изъ нихъ австрійскій министръ, князь Каунницъ, отвѣчалъ, что въ виду положенія Франціи, угрожающаго Австріи, императоръ никакимъ образомъ не можетъ вмѣшаться въ польскія дѣла; а Потоцкому король Фридрихъ-Вильгельмъ II замѣтилъ, что обстоятельства, заставлявшія его поддерживать нѣкогда Польшу, теперь измѣнились.
Эти неудавшіяся попытки, какъ казалось, не опечалили Польшу. Тамъ стали дѣятельно готовиться къ войнѣ, а созванный въ 1792 году сеймъ предоставилъ, согласно конституціи, высшее начальствованіе надъ польскимъ войскомъ самому королю. Но Станиславъ-Августъ могъ быть отличнымъ царедворцемъ, и вовсе не имѣлъ охоты быть военачальникомъ. Ему, какъ онъ самъ говорилъ, не нравились тѣ дѣла, отъ которыхъ пахло порохомъ. Вслѣдствіе этого, отказавшись отъ командованія войсками, онъ передалъ свою военную власть племяннику, князю Іосифу Понятовскому, который тотчасъ же съ двадцати-тысячнымъ войскомъ отправился на Украйну и къ которому долженъ былъ присоединиться Михаилъ Любомирскій съ десяти-тысячнымъ корпусомъ. Въ то же время принцъ Виртембергскій, зять князя Адама Чарторижскаго, принялъ главное начальство надъ литовскимъ войскомъ, состоявшимъ изъ 14.000 человѣкъ.
Въ эту рѣшительную для Польши пору явился въ Варшаву Косцюшко, и ему предложено было вступить въ польскую службу, въ званіи генерала польскихъ войскъ. Главныя мѣста въ польской арміи, какъ мы видѣли, были уже заняты, и потому Косцюшко не могъ дѣйствовать самостоятельно. Онъ поступилъ въ корпусъ князя Понятовскаго, и князь, давъ Косцюшкѣ отрядъ изъ 3000 человѣкъ, отправилъ его къ Кіеву съ тѣмъ, чтобы онъ слѣдилъ въ этой сторонѣ за движеніемъ русскихъ войскъ.
Первыя дѣйствія Косцюшки не сопровождались успѣхами: встрѣтивъ непріятеля въ превосходномъ числѣ, онъ призналъ за лучшее отступить безъ боя и примкнуть къ корпусу Понятовскаго. Такая осторожность, конечно, прежде всего говоритъ въ пользу Косцюшки; не предаваясь напрасной горячности, по примѣру другихъ храбрецовъ-начальниковъ, онъ хотѣлъ, чтобы лучше винили его въ нерѣшительности, чѣмъ въ безполезной отвагѣ, и поэтому не желалъ ввѣрять свое войско слѣпому случаю. Начальники другихъ польскихъ отрядовъ убѣдились въ выгодахъ такой тактики и послѣдовали примѣру Косцюшки, вслѣдствіе чего весь корпусъ Понятовскаго сосредоточился у мѣстечка Тырова, на Волыни. Отсюда стали высылаться небольшіе развѣдочные отряды; но начальники этихъ отрядовъ не имѣли той сдержанности, которою отличался Косцюшко и которую старался онъ внушить отчаяннымъ рубакамъ, какими тогда изобиловала Польша. Совѣты Косцюшки пропадали даромъ. Отрядные начальники, очертя голову, бросались на русскія войска, въ какомъ бы числѣ послѣднія ни были, а потому весьма часто терпѣли жестокія пораженія. Польскіе вожди признали наконецъ необходимость той тактики, которой держался Косцюшко, и сосредоточивъ свои силы перешли Бугъ и расположились около мѣстечка Дубенки, для того, чтобы воспрепятствовать переправѣ нашихъ войскъ. Польская армія была раздѣлена здѣсь на три значительные отряда, и однимъ изъ нихъ командовалъ Косцюшко. По принятой начальниками отрядовъ диспозиціи, Косцюшкѣ первому пришлось встрѣтиться съ непріятелемъ. Въ виду наступившаго на поляковъ двадцати-тысячнаго корпуса русскихъ, подъ начальствомъ Каховскаго, Косцюшко отступилъ отъ рѣки на разстояніе двухъ пушечныхъ выстрѣловъ и опершись лѣвымъ крыломъ своего отряда на густой лѣсъ, правымъ примкнулъ къ границамъ Галиціи. 17 іюля здѣсь произошло упорное сраженіе, и Каховскій потерялъ его. Сраженіе подъ Дубенкой прославило Косцюшку по всей Польшѣ.
Между тѣмъ въ Литвѣ военныя дѣйствія шли не въ пользу поляковъ. Принцъ Виртембергскій, избѣгая непріятныхъ о себѣ толковъ, поднявшихся среди поляковъ, уѣхалъ въ Пруссію, а польскій генералъ Юдицкій былъ разбитъ нашими войсками подъ мѣстечкомъ Миромъ, и былъ принужденъ отступить къ Гродно.
Однако обстоятельства вдругъ перемѣнились. Король обратился съ смиренною просьбою къ Екатеринѣ о прекращеніи войны. Въ отвѣтъ на эту просьбу императрица отозвалась, что первымъ условіемъ мира должно быть присоединеніе короля къ Тарговицкой конфедераціи. Король согласился на это, и 22 іюля призналъ Тарговицкую конфедерацію законною. Примѣру короля послѣдовали многіе сенаторы, и такимъ образомъ русская партія взяла верхъ въ Рѣчи-Посполитой. Русскія войска заняли Варшаву, и торжественное посольство отъ имени Тарговицкой конфедераціи отправилось въ Петербургъ благодарить императрицу за возвращеніе Польшѣ прежнихъ правъ и прежней свободы.
Но не такъ смотрѣли на это дѣло другіе поляки, а въ числѣ ихъ и Косцюшко. Недовольные слабостію короля и вліяніемъ иноземной партіи, они подали въ отставку и отправились за границу. Косцюшко уѣхалъ въ Лейпцигъ.
Прошло нѣсколько времени, и 6 іюня 1793 года соединились конфедераціи Виленская и Тарговицкая въ одну общую конфедерацію. Эта общая конфедерація собралась въ Гродно, гдѣ былъ открытъ сеймъ подъ предсѣдательствомъ короля, для опредѣленія окончательной судьбы Рѣчи-Посполитой. Русскія войска находились въ это время въ Гродно, и русскій посланникъ положилъ конецъ сейму объявленіемъ отъ имени Екатерины, что остальное устройство Польши можетъ послѣдовать тогда только, когда она обратится въ первобытное состояніе, т. е. когда войдетъ въ тѣ предѣлы, которые она занимала до соединенія съ великимъ княжествомъ Литовскимъ.
Такимъ образомъ 11 мая 1793 года послѣдовалъ второй раздѣлъ Польши.
Это событіе сильно взволновало польскихъ патріотовъ; они образовали изъ себя небольшой кругъ и приглашали къ себѣ представителей изъ разныхъ сторонъ Рѣчи-Посполитой для того, чтобы составить планъ общаго возстанія, для освобожденія Польши, какъ отъ присутствія иноземцевъ, такъ и отъ вліянія господствующей партіи. Въ то же время собравшіеся патріоты заботились о выборѣ главою возстанія такого человѣка, который былъ бы извѣстенъ не только какъ способный военачальникъ, но и какъ патріотъ, не подпавшій вліянію ни одной изъ партій, существовавшихъ въ Польшѣ. Легко было догадаться, что при этихъ условіяхъ выборъ падетъ на Косцюшку, который пріобрѣлъ себѣ въ то же время военную извѣстность, и дѣйствовалъ съ самостоятельностію, не поддаваясь ни королю, ни враждовавшимъ противъ него магнатамъ. Генералъ Заіончекъ отправился въ Лейпцигъ, чтобъ увѣдомить Косцюшку о павшемъ на него выборѣ.
Между тѣмъ время возстанія опредѣлено еще не было; оно требовало подготовки не столько военной силы, сколько разныхъ военныхъ запасовъ. Косцюшко и другіе собравшіеся около него вожди возстанія вели дѣло медленно и осторожно, шагъ за шагомъ, разсчитывая на вѣрный успѣхъ, а не на одну только блестящую вспышку. Но одинъ изъ предводителей возстанія не послѣдовалъ этому образу дѣйствій. Модалинскій, безъ общаго соглашенія, съ однимъ только своимъ отрядомъ выступилъ изъ Плоцка, и напалъ на прусскіе отряды, растянутые вдоль всей границы. Модалинскому удалось оттѣснить пруссаковъ и онъ, оставляя въ сторонѣ Варшаву, обратился прямо на Краковъ; стоявшія тамъ русскія войска оставили городъ при наступленіи на него поляковъ. 24 марта 1794 года пріѣхалъ Косцюшко въ Краковъ и былъ объявленъ диктаторомъ. Диктаторская власть Косцюшки должна была продолжиться только на время войны.
Сосредоточивъ въ своемъ лицѣ власть военную и гражданскую, Косцюшко не имѣлъ однако достаточно средствъ, чтобы привести въ дѣйствіе свои распоряженія и осуществить военные планы, такъ какъ у него не было хорошо вооруженнаго и правильно обученнаго войска. Военныя силы, бывшія подъ начальствомъ Косцюшки, состояли по большей части изъ крестьянъ, вооруженныхъ топорами и косами.
Диктаторъ издалъ прокламацію, въ которой онъ призывалъ къ оружію всю польскую молодежь, безъ различія званія. Прокламація имѣла огромный успѣхъ, но недостатокъ оружія былъ такъ силенъ, что Косцюшко могъ сформировать только 3000 пѣхоты и 1200 конницы. Съ этими незначительными силами онъ выступилъ изъ Кракова, и подъ Рацлавицами встрѣтился съ русскими. Въ происшедшей здѣсь 4 апрѣля 1794 года стычкѣ, побѣда осталась на сторонѣ Косцюшки.
Между тѣмъ въ Варшавѣ тоже было подготовлено возстаніе. Тамъ 16 апрѣля 1794 года, въ великій четвергъ, народъ овладѣлъ арсеналомъ и кинулся на русскія войска, стоявшія въ Варшавѣ. Произошла страшная рѣзня. Начальствовавшій надъ русскими войсками генералъ Игельшромъ едва спасся; около 3000 русскихъ солдатъ было убито, а 160 офицеровъ и 1800 рядовыхъ были взяты въ плѣнъ. Варшава торжествовала; къ Косцюшкѣ былъ отправленъ курьеръ съ извѣстіемъ объ освобожденіи столицы. Въ то же время пани Краковская, сестра короля, въ честь этого событія давала балы. Балы эти имѣли ту особенность, что на нихъ приглашались жители Варшавы всѣхъ сословій.
Косцюшко не принималъ никакого участія въ увеселеніяхъ столицы, да и не сочувствовалъ имъ вовсе. Онъ постоянно находился при войскѣ, терпя недостатки разнаго рода и встрѣчая на каждомъ шагу множество препятствій. Тѣмъ не менѣе, однако, онъ успѣвалъ брать верхъ въ происходившихъ стычкахъ, и войско его увеличивалось постоянно. Въ особенности привлекалъ Косцюшко на свою сторону простолюдиновъ своимъ кроткимъ, обходительнымъ обращеніемъ. Простота жизни, диктатура его, стремившаяся къ равенству, безъ всякаго исключенія въ пользу шляхты, придавали личности Косцюшки такую особенность, къ которой въ то время еще не успѣла присмотрѣться Польша. Тогдашніе пышные польскіе паны насмѣшливо, а иные даже и злобно отзывались о диктаторѣ, запросто обѣдавшемъ съ солдатами и носившемъ самую скромную одежду. Въ простой жизни диктатора паны видѣли притворство, но тотъ, кто зналъ ближе прямой откровенный нравъ Косцюшки и его образъ мыслей, долженъ былъ сознаться, что во всѣхъ дѣйствіяхъ и рѣчахъ Косцюшки не было ни малѣйшаго притворства.
Дѣлая добро низшимъ слоямъ народа и сближаясь съ нимъ повсюду, Косцюшко былъ строгъ тамъ, гдѣ проявлялся дикій, необузданный произволъ черни. Такъ, когда въ Варшавѣ и въ Вильнѣ начались казни надъ обвиненными въ измѣнѣ отечеству, и когда разъяренная толпа требовала кровавыхъ жертвъ, диктаторъ силился противостать всѣмъ жестокостямъ и объявилъ, что надобно какъ можно болѣе стараться о томъ, чтобы спасти польскую революцію отъ упрека со стороны потомства въ жестокостяхъ и звѣрствѣ. Диктаторъ постоянно повторялъ эту мысль. Узнавъ же о казняхъ, совершившихся въ Вильнѣ и въ Варшавѣ, онъ былъ огорченъ чрезвычайно и сказалъ, что лучше желалъ бы потерять два сраженія, нежели слышать такія печальныя вѣсти.
Молва объ успѣхахъ Косцюшки въ Польшѣ проникла въ Литву, гдѣ также вспыхнуло возстаніе; образовавшіеся тамъ небольшіе отряды успѣли примкнуть подъ знамена диктатора, который такимъ образомъ имѣлъ пятнадцать тысячъ войска. Пользуясь этимъ, онъ открылъ сообщеніе между Литвой и Варшавой и старался доставить изъ тамошняго арсенала оружіе для литовскихъ повстанцевъ. Въ то же время онъ разсылалъ во всѣ стороны партизанскіе отряды и тревожилъ ими русскія войска. Имѣя однако въ виду слабыя силы Польши и опасаясь нажить еще новаго непріятеля, онъ приказывалъ уважать границы Австріи и избѣгать всякихъ столкновеній съ австрійскими отрядами.
Между тѣмъ Пруссія присоединилась къ Россіи и стала дѣйствовать противъ Польши, а Косцюшко при Щекоцинахъ потерпѣлъ отъ атамана Денисова сильное пораженіе и долженъ былъ отступить отъ занятой имъ позиціи съ потерею тысячи человѣкъ. Съ тѣхъ поръ Косцюшко сталъ держаться около Варшавы. Въ скоромъ времени получено было извѣстіе о томъ, что соединенныя русско-прусскія войска приближаются къ столицѣ Польши. Дѣйствительно, спустя нѣсколько дней, въ виду Варшавы показалась непріятельская армія. Диктаторъ въ этомъ случаѣ выказалъ необыкновенную дѣятельность; онъ по цѣлымъ днямъ не сходилъ съ коня, то вступая въ перестрѣлку съ непріятельскимъ авангардомъ, то производя ночныя нападенія на отдѣльные русскіе и прусскіе отряды.
28 мая 1794 года непріятельскія войска двинулись на приступъ къ Волѣ, и генералъ Заіончекъ принужденъ былъ отступить, послѣ чего пруссаки приблизились къ самой Варшавѣ.
Въ это же самое время Косцюшко получилъ свѣденіе, что литовское возстаніе потерпѣло отъ нашихъ войскъ сильное пораженіе. Прусскія войска заняли Краковъ.
Не смотря на эти неудачи, диктаторъ не падалъ духомъ и продолжалъ нападать на пруссаковъ, бывшихъ подъ главнымъ начальствомъ самого короля. Между тѣмъ и ходъ дипломатическихъ дѣлъ не обѣщалъ революціонной войнѣ счастливаго конца. Австрія, не участвовавшая до сихъ поръ въ польскихъ событіяхъ, вдругъ выслала свои войска въ воеводства Сандомірское и Хельмское, а русскія и прусскія войска, въ виду приближавшихся австрійцевъ, сильнѣе нежели прежде, начали тѣснить Косцюшко.
Предводитель польскихъ войскъ выказалъ необыкновенную энергію. Онъ кидался во всѣ стороны и отчаянно отбивался отъ непріятеля, силы котораго возрастали съ каждымъ днемъ все болѣе и болѣе.
Косцюшко, тѣснимый со всѣхъ сторонъ въ Польшѣ, рѣшился перенести военныя дѣйствія въ Литву и съ этою цѣлью пріѣхалъ въ Гродно къ войскамъ, стоявшимъ тамъ подъ начальствомъ Мокрановскаго. Изъ Гродно онъ направилъ отряды противъ Суворова и Ферзена. Отряды эти частью потерпѣли пораженіе, а частью успѣли пробраться въ Великую Польшу для поддержки ослабѣвавшей тамъ революціи.
6 октября Косцюшко получилъ извѣстіе, что генералъ Ферзенъ, желая воспрепятствовать полякамъ перейти черезъ Вислу, остановился около деревни Мацѣйовицъ. Вслѣдъ затѣмъ Косцюшко узналъ, что одинъ изъ главныхъ польскихъ военачальниковъ, Понинскій, разбитъ Суворовымъ. Тогда Косцюшко рѣшился двинуть свои войска, чтобы воспрепятствовать соединенію Суворова съ Ферзеномъ, и съ этою цѣлью подошелъ къ Мацѣйовицамъ; вблизи отъ нихъ находился Ферзенъ.
Деревня Мацѣйовице, получившая такую грустную извѣстность въ польской исторіи, находится не вдалекѣ отъ Вислы. Съ одной стороны деревни течетъ небольшая рѣка Окжевъ, съ другой, на значительномъ пространствѣ, разстилаются болота, на которыхъ въ то время росъ мелкій кустарникъ. Такая позиція показалась выгодною польскимъ военачальникамъ, и они рѣшились остановиться на ней. Армія Косцюшки была раздѣлена на три отряда: надъ однимъ отрядомъ онъ начальствовалъ самъ, надъ другимъ Сѣраковскій, надъ третьимъ Князевичъ. Занявъ позицію, Косцюшко приказалъ сдѣлать насыпи около польскаго лагеря, но близость русскихъ и краткость времени не позволили окончить предпринятой работы. На горѣ въ Мацѣйовицахъ стоялъ въ ту пору господскій домъ, назначенный для главной квартиры польскаго войска. Польскіе вожди были заранѣе увѣрены въ побѣдѣ и только одинъ Косцюшко былъ угрюмъ и пасмуренъ. Проснувшись ночью, онъ велѣлъ своему адъютанту, Юліану Нѣмцевичу, написать приказъ Понинскому, чтобы онъ, какъ можно скорѣе, шелъ къ Мацѣйовицамъ. Съ разсвѣтомъ дня дежурный адъютантъ Куневскій извѣстилъ диктатора о приближеніи непріятеля.
Вскорѣ русскія войска приблизились къ польскому лагерю и открыли пушечную пальбу. Поляки отвѣчали тѣмъ же, и Косцюшко, какъ простой артиллеристъ, не разъ наводилъ самъ пушки. Быстрота натиска нашихъ войскъ рѣшила однако дѣло не въ пользу поляковъ. Одно крыло польской арміи дрогнуло и попятилось, а между тѣмъ, начальникъ другого крыла былъ опасно раненъ, и это обстоятельство произвело сильное замѣшательство въ польскомъ войскѣ. Въ скоромъ времени русскіе остались побѣдителями.
Домъ, занимаемый прежде польскими генералами, сдѣлался главною квартирою русской арміи.
Отсутствіе Косцюшки было замѣтно еще во время боя, но и по окончаніи сраженія никто не зналъ, гдѣ находился главный предводитель польскихъ войскъ. Многіе думали, что диктаторъ погибъ въ битвѣ, но вотъ къ дому, занятому русскими, приблизилась кучка русскихъ солдатъ, которые несли на носилкахъ раненаго Косцюшку. Онъ былъ смертельно блѣденъ и облитъ кровью, которая текла изъ ранъ. Косцюшко получилъ три раны: одну въ голову и двѣ въ плечо. Ошеломленный головною раною и потерявъ много крови, онъ едва переводилъ дыханіе. Подоспѣвшіе врачи оказали ему помощь, но онъ цѣлыя сутки не обнаружилъ ни малѣйшаго признака жизни.
Многіе изъ позднѣйшихъ біографовъ Косцюшки, основываясь на тогдашнихъ нѣмецкихъ газетахъ, передавали долгое время, будто бы раненый Косцюшко, бросивъ саблю, проговорилъ по-латыни: «Finis Poloniae!» то есть, «конецъ Польши!»
Въ послѣдствіи Косцюшко, въ письмѣ своемъ къ графу Сегюру, автору исторіи Екатерины II, опровергъ эту классическую выдумку нѣмцевъ. Но и безъ этого опроверженія знаменитое изреченіе польскаго диктатора, пробравшееся даже въ учебники русской исторіи, не имѣло никакого историческаго вѣроятія. Косцюшко не принадлежалъ вовсе къ числу тѣхъ поляковъ стараго покроя, которые употребляли латинскія фразы; онъ говорилъ только на двухъ языкахъ: польскомъ и французскомъ, и притомъ при взятіи въ плѣнъ, окруженный одними только казаками, онъ конечно считалъ излишнимъ объясняться по-латыни.
Не столько потеря сраженія при Мацѣйовицахъ, сколько плѣнъ диктатора опечалилъ поляковъ. Утративъ въ немъ дѣятельнаго вождя, они предложили генералу Ферзену возвратить всѣхъ нашихъ плѣнныхъ за одного Косцюшко. Ферзенъ понялъ то значеніе, которое имѣлъ въ Польшѣ плѣнный диктаторъ, и уклонился отъ этой сдѣлки, отозвавшись, что не уполномоченъ на нее государыней. Въ довершеніе несчастья, постигшаго поляковъ, одновременно съ Косцюшкой были взяты и другіе, лучшіе ихъ генералы: Сѣраковскій, Князевичъ, Каминскій и Копецъ. Война стихла и только слабые отряды революціонеровъ пытались еще противиться русскимъ войскамъ, но въ скоромъ времени отряды эти были разбиты или большею частію захвачены въ плѣнъ.
Взятіе Суворовымъ Праги, а слѣдовательно и Варшавы, заключило борьбу русскихъ съ самостоятельною Польшею. Польша пала, а Косцюшко былъ отправленъ въ Петербургъ съ своимъ адъютантомъ Нѣмцевичемъ, неразлучнымъ спутникомъ диктатора. Замѣчательно, что король Станиславъ-Августъ особымъ письмомъ поздравилъ Екатерину со взятіемъ въ плѣнъ Косцюшки.
Военное поприще Косцюшки въ Польшѣ было слишкомъ кратковременно и не ознаменовалось никакимъ особенно-блестящимъ успѣхомъ; тѣмъ не менѣе память о Косцюшкѣ до нынѣ чествуется всѣми поляками. Объяснить это можно уваженіемъ народа къ той безкорыстной привязанности къ родинѣ, которую Косцюшко оказывалъ безпрестанно, его безразличною заботливостью о всѣхъ сословіяхъ и наконецъ отвращеніемъ его отъ всякихъ насильственныхъ и кровожадныхъ мѣръ.
Даже тѣ лица, которыя, какъ казалось, должны были быть неблагосклонны къ Косцюшкѣ, какъ къ политическому дѣятелю, и были недовольны его дѣйствіями, какъ военачальника, отдавали безусловную похвалу его личнымъ качествамъ. Преемникъ Екатерины, Павелъ I, оказалъ своему плѣннику не только особый почетъ, но и чрезвычайное расположеніе. Весною 1796 года, императоръ, въ сопровожденіи великихъ князей, Александра и Константина, посѣтилъ Косцюшко и объявилъ, что даетъ ему полную свободу. Вмѣстѣ съ этимъ императоръ предложилъ бывшему диктатору пожизненную пенсію, помѣстье около Москвы и мѣсто въ русской арміи. Но Косцюшко, съ своей стороны, просилъ у императора только одного: дозволить ему ѣхать въ Америку; императоръ согласился, и 18 декабря 1796 года принялъ Косцюшко къ прощальной аудіенціи. На прощанье императоръ подарилъ бывшему своему плѣннику дорожную карету, столовый сервизъ и велѣлъ отпустить изъ казны значительную сумму на его путевыя издержки. Прощаясь съ Косцюшко, императоръ взялъ съ него слово вести постоянную переписку. Одинъ изъ біографовъ Косцюшки разсказываетъ, что такимъ расположеніемъ императора Косцюшко былъ обязанъ графу Илинскому, бывшему землякомъ плѣнника и любимцемъ Павла Петровича. Илинскій, одинъ изъ первыхъ, поздравилъ его въ Гатчинѣ со вступленіемъ на престолъ и вмѣстѣ съ этимъ просилъ государя объ освобожденіи Косцюшки. По другимъ же разсказамъ, императоръ Павелъ, недовольный въ то время Австріей, желалъ, по политическимъ видамъ, воспользоваться въ Польшѣ именемъ бывшаго диктатора. На другой день послѣ аудіенціи, Косцюшко, въ сопровожденіи своего адъютанта Нѣмцевича, выѣхалъ изъ Петербурга; до заставы, въ видѣ почетнаго спутника, провожалъ его Нелидовъ, одинъ изъ генералъ-адъютантовъ императора. Черезъ Финляндію Косцюшко проѣхалъ въ Стокгольмъ, гдѣ оказали ему большое вниманіе, а находившемуся тамъ русскому посланнику приказано было посѣщать Косцюшко и доносить императору о состояніи его здоровья.
Изъ Стокгольма Косцюшко поѣхалъ въ Лондонъ, и тамъ русскому посланнику, графу Воронцову, поручено было навѣщать бывшаго диктатора, который впрочемъ, спустя двѣ недѣли, отплылъ на американскомъ кораблѣ въ Филадельфію. Въ Филадельфіи въ это время собирались представители, штатовъ, и такъ какъ Косцюшко, за участіе свое въ сѣверо-американской войнѣ, не получилъ еще никакого вознагражденія, то они положили выдать слѣдовавшую ему, въ видѣ жалованья, сумму съ процентами, что составило около 38.000 руб. сереб. Косцюшко взялъ только часть этой суммы, а остальное пожертвовалъ на устройство народнаго банка.
Оставивъ черезъ нѣсколько времени Америку, Косцюшко переѣхалъ во Францію и поселился сперва въ Парижѣ, а потомъ въ Фонтенебло, и хотя въ то время, подъ предводительствомъ Домбровскаго, начали формироваться въ Италіи польскіе легіоны, но Косцюшко не принялъ въ этомъ никакого участія.
Въ 1806 году для поляковъ мелькнула надежда на возстановленіе ихъ родины. Наполеонъ звалъ ихъ подъ свои побѣдоносныя знамена, суля имъ независимость Польши. Косцюшкѣ было сдѣлано предложеніе принять участіе въ этомъ дѣлѣ, но онъ отказался. Проникнувъ хорошо честолюбивые замыслы императора, Косцюшко предвидѣлъ, что Наполеонъ ничего не сдѣлаетъ для Польши. Желая однако подѣйствовать на поляковъ, хотя именемъ ихъ прежняго вождя, императоръ французовъ въ своемъ манифестѣ къ полякамъ, изданномъ 3 ноября 1806 года, писалъ: «Bientôt Kosciusko, appelé par Napoléon le Grand, vous parlera par ses ordres»[2].
Польскіе отряды бились подъ знаменами Наполеона; но первая имперія пала, и русскія войска съ императоромъ Александромъ вступили въ Парижъ. Находясь въ столицѣ Франціи, Александръ оказывал бывшему въ то время тамъ Косцюшкѣ особенное вниманіе и уваженіе. Съ своей стороны, семидесятилѣтній старецъ обращался къ императору съ письменными просьбами о возстановленіи Польши. Съ цѣлью возвратить независимость своему отечеству, онъ поѣхалъ на вѣнскій конгрессъ, но когда убѣдился, что всѣ его хлопоты и старанія остаются безуспѣшными, то счелъ свое призваніе оконченнымъ и переѣхалъ на житье въ Швейцарію, гдѣ и поселился въ Солотурнѣ. Здѣсь, послѣ непродолжительной болѣзни, онъ умеръ 16 октября 1817 года.
Въ послѣдніе годы своей жизни Косцюшко подвергся тяжелой меланхоліи. Все свое имущество завѣщалъ онъ въ пользу негровъ, назначивъ исполнителемъ завѣщанія тогдашняго президента сѣверо-американскихъ штатовъ Джеферсона.
Смерть бывшаго диктатора, не смотря на продолжительное его безучастіе въ политическихъ дѣлахъ, была встрѣчена во всѣхъ польскихъ областяхъ искреннею печалью. Во всѣхъ костелахъ служили о немъ заупокойныя обѣдни и произносились въ честь его похвальныя рѣчи.
Императоръ Александръ приказалъ перевезти прахъ Косцюшки въ Краковъ и похоронить его въ усыпальницѣ королей польскихъ. Бывшій польскій диктаторъ положенъ возлѣ Яна Собѣскаго. Жители Кракова, въ память Косцюшки, насыпали близъ города огромный курганъ, на вершинѣ котораго лежитъ большая плита съ надписью — Косцюшкѣ. Въ насыпкѣ этого кургана принимали участіе рѣшительно всѣ жители Кракова, безъ различія пола, возраста и званія.