Очерки и рассказы из старинного быта Польши (Карнович)/Святослава Сандецкая/ДО

Очерки и разсказы изъ стариннаго быта Польши — Святослава Сандецкая
авторъ Евгеній Петровичъ Карновичъ

Источникъ: Карновичъ Е. П. Очерки и разсказы изъ стариннаго быта Польши. — СПб.: Типографія Ф. С. Сущинскаго, 1873. — С. 334.

Замокъ богатой и славной фамиліи Тенчинскихъ былъ однимъ изъ самыхъ обширныхъ и самыхъ великолѣпныхъ замковъ, существовавшихъ когда-либо въ Польшѣ и въ Литвѣ. Въ этомъ замкѣ, обратившимся теперь въ груды развалинъ, старинное преданіе еще не такъ давно показывало на одну башню, въ которой, по распоряженію главы уже угаснувшаго рода Тенчинскихъ, лѣтъ за триста назадъ, содержалась одна изъ представительницъ этого имени. Изъ окна башни, какъ добавляетъ преданіе, молодая и прекрасная узница разсказывала проходившимъ о своей любви къ бѣдному и незнатному юношѣ, бывшей причиною ея томительнаго заключенія. Разсказами о своей грѣшной любви она хотѣла разгласить всюду тотъ позоръ, какой она нанесла имени Тенчинскихъ, и тѣмъ самымъ отмстить своей жестокой роднѣ за ея надменность. Несчастная дѣвушка, какъ добавляетъ преданіе, насильственной и преждевременной смертью искупила пылъ своего сердца. Она не нашла мстителя, который разбилъ бы окружавшія ее стѣны, и только потомъ время и непогоды обратили въ развалины ея мрачную и тѣсную темницу.

Надобно замѣтить, что вся польская шляхта вообще, а магнаты въ особенности, дорожили въ старинной Польшѣ честью ихъ родоваго имени, и позорившій или позорившая его подвергались жестокой карѣ не только со стороны общественнаго мнѣнія, но и со стороны своихъ самыхъ близкихъ родственниковъ. Кары этого рода кончались иногда насильственной смертью виновнаго или виновной. Въ эти расправы сильныхъ пановъ съ ихъ родными не смѣлъ мѣшаться никто, кромѣ духовника; притомъ расправы эти всегда совершались въ глубокой тайнѣ, и лѣтописи оставили весьма мало разсказовъ о подобныхъ случаяхъ. Только мѣстное преданіе, измѣняясь при переходѣ отъ одного поколѣнія къ другому, гласило въ околоткѣ о кровавой развязкѣ семейнаго суда. Эта безпощадная строгость къ лицу, опозорившему носимое имъ фамильное прозваніе, объясняется не столько родовой спесью, сколько общей чистотою семейныхъ нравовъ, которою такъ отличалась Польша прежняго времени. Еще въ первыхъ годахъ настоящаго столѣтія показывали въ одномъ изъ старинныхъ краковскихъ домовъ обширную залу, которая, какъ передавали изъ поколѣнія въ поколѣніе, была въ XVIII вѣкѣ свидѣтельницей кровавой семейной драмы. По разсказамъ краковскихъ старожиловъ, въ этой залѣ была отрублена голова молодой дѣвушкѣ, опозорившей знаменитое имя своего отца грѣшною любовью къ юношѣ, неравному ей по происхожденію.

Проводникъ, показывавшій путешественникамъ эту залу, разсказывалъ между прочимъ, что ксендзъ, котораго привезли для исповѣди дѣвушки, обреченной на смерть, успѣлъ какъ-то ослабить повязку. Вошедши въ залу, онъ увидѣлъ передъ собою женщину, лицо которой было закрыто черной бархатной маской, но густая темная коса, бѣлизна открытыхъ плечъ и рукъ, а также и стройность стана этой женщины безошибочно заставляли предполагать, что подъ таинственной маской скрывалось личико только-что разцвѣтшей красавицы. Подлѣ дѣвушки стоялъ высокій и статный мущина пожилыхъ лѣтъ, съ гордымъ и суровымъ выраженіемъ лица. Въ нѣкоторомъ разстояніи отъ него находился палачъ, у котораго въ рукахъ былъ широкій обнаженный мечъ. Выходя изъ залы, ксендзъ сосчиталъ ступеньки и успѣлъ украдкой отъ своихъ проводниковъ сдѣлать знакъ на перилахъ лѣстницы. Этимъ способомъ онъ узналъ впослѣдствіи то мѣсто, гдѣ ему привелось видѣть осужденную на смерть дѣвушку. Глухая молва о страшномъ происшествіи разнеслась по Кракову, а вмѣстѣ съ молвой пошло повѣрье, будто бы въ домъ, гдѣ погибла дѣвушка, являлось обезглавленное привидѣніе, и что появленіе его каждый разъ предвѣщало смерть домоваго владѣльца или особенное несчастіе въ его семействѣ.

Въ замкѣ Тенчинскихъ, о которомъ мы сказали прежде, жилъ воевода Навуй, храбрый и безукоризненный боецъ, честно служившій своей родинѣ и на полѣ брани, и въ совѣтѣ королевскомъ. Въ замкѣ воеводы жила племянница его Святослава Сандецкая, оставшаяся молодой вдовой послѣ смерти своего мужа. Святослава, въ замкѣ своего дяди, вела жизнь чрезвычайно роскошную; огромная толпа слугъ и служанокъ окружала ее. Всѣ въ замкѣ оказывали почетъ вдовѣ знаменитаго каштеляна, и во всей тогдашней Польшѣ не было ни одной пани богаче Святославы, у которой было много обширныхъ волостей, доставшихся ей отъ отца и перешедшихъ къ ней отъ мужа; много было также у нея и серебра, и золота, и драгоцѣнныхъ камней. Старикъ дядя любилъ Святославу, какъ родную дочь; онъ гордился ею и передъ своими близкими сосѣдями, и передъ гостями, заѣзжавшими издалека въ его пышный замокъ. Воевода надѣялся, что молодая вдова скоро выдетъ опять замужъ, и что она своимъ бракомъ еще разъ породнитъ фамилію Тенчинскихъ съ какимъ-нибудь самымъ знатнымъ домомъ. Воевода не безъ основанія разсчитывалъ, что тогда, вслѣдствіе подобнаго брака, вліяніе его будетъ еще сильнѣе и на сеймѣ, и въ войскѣ, и въ сенатѣ. Воевода однако обманывался; старикъ плохо зналъ сердце молодой женщины.

Вскорѣ послѣ того, какъ поселилась Святослава Сандецкая въ домѣ своего дяди, къ пану Тенчинскому явился на службу молодой и красивый юноша Иштванъ, родомъ венгерецъ. Въ непродолжительномъ времени Иштванъ успѣлъ пріобрѣсти особенное расположеніе воеводы. Живя подъ одной кровлей съ Святославой, Иштванъ имѣлъ случай довольно часто встрѣчаться съ нею. Молодая парочка не совсѣмъ равнодушно посматривала другъ на друга. Началось съ того, что они сперва робко заговорили между собою о какихъ-то пустякахъ, потомъ стали говорить о другихъ болѣе заманчивыхъ предметахъ, близкихъ къ любви и къ сердцу. Погодя немного, они стали видѣться украдкой. Страстнымъ шопотомъ и горячими поцѣлуями начинались и оканчивались эти таинственныя свиданія. На первыхъ порахъ и онъ, и она были чрезвычайно осторожны, ихъ пугали и ихъ собственная тѣнь, и отдаленные шаги, раздававшіеся иногда вдалекѣ отъ нихъ, подъ сводами длинныхъ корридоровъ. Они дрожали и боязливо прислушивались, если порою какой-нибудь слабый звукъ долеталъ до ихъ слуха. Извѣстно, однако, что тайна влюбленныхъ, не смотря на всѣ ихъ хитрости и осторожности, открывается довольно скоро. Это самое было и съ Иштваномъ и со Святославой. Вскорѣ заговорили въ замкѣ о ихъ свиданіяхъ, а вслѣдъ затѣмъ о любви венгерца къ Святославѣ провѣдалъ и самъ воевода. Впрочемъ, Тенчинскій не далъ много вѣры носившейся около него молвѣ. Надменный воевода никакъ не предполагалъ, чтобъ такая богатая и знатная пани, какъ Святослава, могла когда-нибудь полюбить бѣднаго и незнатнаго красавца.

Прошло нѣсколько времени. Взаимная страсть Иштвана и Святославы не только не охладѣла, но еще съ каждымъ днемъ разгоралась все сильнѣе и сильнѣе, а между тѣмъ панъ Тенчинскій получилъ приглашеніе пріѣхать на сеймъ въ Варшаву. По окончаніи же сейма, воеводѣ предстояла вѣроятность далекаго похода. Въ замкѣ стали готовиться къ отъѣзду, а воевода изъ жившихъ при немъ шляхтичей и драбантовъ составилъ значительный отрядъ, который долженъ былъ сопровождать его на сеймъ и потомъ сопутствовать ему въ предстоящемъ походѣ. Въ ту пору такіе отряды показывали богатство и могущество польскихъ магнатовъ.

Уѣзжая въ Варшаву, воевода призвалъ къ себѣ Иштвана.

— Я уѣзжаю сегодня изъ замка и самъ не знаю, когда опять вернусь сюда, — сказалъ онъ молодому человѣку. — Я оставляю тебя здѣсь на моемъ мѣстѣ, оберегай мой замокъ и охраняй всѣхъ, кто живетъ въ немъ. Но берегись, однако, и самъ, — добавилъ строгимъ голосомъ воевода, погрозивъ Иштвану пальцемъ, — веди себя такъ, чтобы до меня не дошли другой разъ вѣсти о твоей любви къ моей племянницѣ.

— Милостивый панъ, — отвѣчалъ не совсѣмъ твердымъ голосомъ венгерецъ, — вы убѣдитесь сами, что прежнія вѣсти были ничего болѣе, какъ только пустыя выдумки тѣхъ, которые хотѣли лишить меня вашего расположенія.

— Вѣрю тебѣ, какъ честному шляхтичу, — проговорилъ отрывисто воевода, — но во всякомъ случаѣ не забывай того что я сказалъ тебѣ сейчасъ, а то погубишь ты и ее, и себя…

— Все будетъ исполнено по волѣ ясновельможнаго пана, — сказалъ Иштванъ, почтительно кланяясь Тенчинскому.

Кивнувъ головой на прощаніе Иштвану, воевода спустился съ лѣстницы, сѣлъ въ колымагу и выѣхалъ изъ замка, въ сопровожденіи своихъ прислужниковъ. Вскорѣ облако пыли застлало поѣздъ Тенчинскаго, но еще долго тянулся по дорогѣ его длинный обозъ.

Послѣ отъѣзда пана, Иштванъ не сейчасъ рѣшился повидаться съ Святославой; онъ не могъ забыть строгаго взгляда, брошеннаго на него воеводой, и угрозъ Тенчинскаго, которыя, какъ зналъ Иштванъ, никогда не были напрасны. Оставшись главнымъ лицомъ въ замкѣ, Иштванъ первый день охотился въ окрестномъ лѣсу; на другой день онъ отправился оборонять проѣзжихъ купцовъ отъ разбойниковъ, показавшихся послѣ отъѣзда Тенчинскаго въ окрестностяхъ его замка. Какъ ни старался Иштванъ позабыть о Святославѣ, но вскорѣ любовь взяла свое.

На третій день Иштванъ не зналъ что ему дѣлать, и вотъ онъ принялся думать о томъ, какъ бы провѣдать Святославу. Искушеніе взяло верхъ надъ благоразуміемъ, и Иштванъ повидался съ нею тайкомъ. Потомъ влюбленные, какъ это впрочемъ всегда бываетъ, сдѣлались и смѣлѣе, и безпечнѣе, и въ заключеніе начали видѣться уже безъ всякихъ предосторожностей. Цѣлые дни, такъ быстро пролетавшіе для счастливаго Иштвана, онъ проводилъ у ногъ Святославы, положивъ на ея колѣни свою кудрявую голову. И онъ, и она забывали объ опасности, которая ждала ихъ, еслибы о любви ихъ провѣдалъ воевода, а между тѣмъ старый слуга зорко сторожилъ за безпечными счастливцами.

Прошелъ мѣсяцъ, прошелъ другой; предположенный походъ не состоялся, а потому воевода прямо съ сейма возвратился домой. Тотчасъ же, по своемъ пріѣздѣ, онъ узналъ отъ вѣрнаго слуги обо всемъ что дѣлалось въ замкѣ во время его отсутствія, и о чемъ, еще къ большему его негодованію, заговорили даже во всемъ околоткѣ. Тенчинскій велѣлъ слѣдить за Иштваномъ, и вскорѣ донесли воеводѣ, что смѣлый венгерецъ прокрадывается по ночамъ въ комнаты Святославы. Вспылилъ воевода и заскрежетавъ отъ ярости зубами приказалъ окружить замокъ многочисленной стражей и не выпускать оттуда ни Иштвана, ни Святославы, а самъ между тѣмъ созвалъ на совѣтъ нѣкоторыхъ близкихъ родственниковъ, гостившихъ у него въ это время.

Дрожавшимъ отъ гнѣва голосомъ объявилъ имъ Тенчинскій о томъ позорѣ, который положила на всѣхъ ихъ вѣтренная Святослава. До утренней зари продолжалось семейное совѣщаніе: кто совѣтовалъ одно, кто другое. Вслѣдствіе этого разногласія, совѣщаніе не кончилось ничѣмъ опредѣленнымъ, и тогда воевода, подумавъ немного, покрутилъ свой сивый усъ и тяжело вздохнувъ положилъ рѣшить судьбу Святославы по-своему.

Насупившись вышелъ онъ въ залу, съ мрачныхъ стѣнъ которой сурово смотрѣли на него старинные портреты его предковъ. Тенчинскій велѣлъ позвать сюда стараго драбанта.

— Иди въ спальню моей племянницы, — сказалъ ему глухимъ, зловѣщимъ голосомъ воевода, — и если ты тамъ найдешь ее и Иштвана, то изруби ихъ въ мелкіе куски.

Старикъ въ ужасѣ отступилъ назадъ передъ своимъ паномъ при этихъ словахъ. Драбанту стало жаль Святославу: старикъ вспомнилъ въ это мгновеніе, какъ онъ носилъ на рукахъ крошечку Святославу въ ту пору, когда она только-что начинала лепетать, какъ онъ забавлялъ ее, смѣялся съ нею, и какъ онъ въ ясное, теплое лѣто плелъ вѣнки изъ васильковъ и надѣвалъ ихъ на бѣлокурую головку Святославы.

— Милостивый мой панъ, — проговорилъ дрожащимъ голосомъ старикъ, — дѣлай со мной что хочешь; но я выполню твое приказаніе только надъ нимъ, а не надъ нею. Я чувствую, что у меня не поднимется на нее рука…

Задумался на минуту воевода и потомъ сказалъ драбанту:

— Пусть будетъ по твоему: ее ты не трогай, но только расправься съ нимъ…

Теперь безпрекословно пошелъ драбантъ исполнять волю своего пана, а между тѣмъ Тенчинскій кликнулъ другаго драбанта, родомъ хорвата.

— Ты пойдешь къ моей племянницѣ и изрубишь ее въ куски, — сказалъ ему твердымъ голосомъ воевода.

— Воля ясновельможнаго пана будетъ исполнена, — почтительно отвѣчалъ драбантъ и хотѣлъ уже выйти.

Чувство жалости какъ бы промелькнуло по лицу воеводы.

— Или нѣтъ, въ куски ее не руби, а только отсѣки ей голову, и пусть Иштвану будетъ то же самое…

Сказавъ это, воевода вышелъ изъ залы, а драбантъ нагналъ своего товарища и передалъ ему приказаніе пана о способѣ расправы съ Иштваномъ.

Первый драбантъ встрѣтилъ Иштвана въ одномъ изъ длинныхъ и темныхъ корридоровъ замка, онъ зазвалъ его въ ближайшую пустую комнату и тамъ объявилъ венгерцу смертный приговоръ. Молодой человѣкъ вздрогнулъ и поблѣднѣлъ отъ ужаса при этой неожиданной вѣсти. Въ первое мгновеніе онъ рванулся было къ дверямъ и хотѣлъ защищаться, но потомъ, видя безполезность защиты, онъ сталъ на колѣни посреди комнаты, помолился усердно Богу и покорно склонилъ свою кудрявую голову. Драбантъ разомъ снесъ ее съ плечъ Иштвана…

Въ то время, когда погибалъ Иштванъ, другой драбантъ вошелъ въ спальню Святославы и сказалъ ей:

— Милостивая пани, я пришелъ къ тебѣ по приказанію пана… Вели выдти отсюда своимъ служанкамъ…

Святослава подала имъ рукою знакъ, чтобъ онѣ вышли. Служанки удалились.

— Твоя смерть близка!.. — сурово проговорилъ хорватъ, вытаскивая изъ ноженъ свой широкій мечъ.

Святослава вскрикнула и въ ужасѣ бросилась къ дверямъ, но драбантъ заслонилъ ей дорогу.

— Напрасно, ясновельможная пани, хочешь уйти отъ смерти, — проговорилъ хладнокровно хорватъ, — не уйдетъ отъ нея никуда тотъ, кто приговоренъ къ ней моимъ паномъ…

Святослава залилась слезами и въ изнеможеніи опустилась въ кресло.

— Я все отдамъ тебѣ, только пощади меня! — вскрикнула она, хватаясь въ отчаяніи за голову и вскакивая съ мѣста.

— Мнѣ ничего не надобно, кромѣ твоей головы, — грубо отвѣчалъ драбантъ.

Святослава увидѣла, что ей нѣтъ никакого спасенія, и что она должна умереть по приговору безпощаднаго дяди.

Со слезами раскаянія кинулась она теперь на колѣни предъ образомъ Богоматери.

— О, если бы живъ былъ мой отецъ, онъ спасъ бы меня отъ смерти!.. Но если мнѣ приходится умирать такъ позорно, то предаю мою грѣшную душу въ твои руки, Пречистая Матерь Господа!.. Подкрѣпи и подержи меня твоею благостью!.. — лепетала въ ужасѣ Святослава.

Съ какою-то дикою жадностію посматривалъ драбантъ на Святославу.

Она стояла еще на колѣняхъ и продолжала усердно молиться, когда онъ, подкравшись сзади на цыпочкахъ, махнулъ мечомъ, и окровавленная головка Святославы покатилась по полу…

Сумрачно выслушалъ воевода о погибели любимой племянницы и вѣроломнаго Иштвана. Ни слезой, ни вздохомъ не выразилъ онъ сожалѣнія, и только судорожная дрожь едва замѣтно пробѣжала по его суровому лицу.

Тенчинскій взялъ со всѣхъ обитателей замка страшную клятву въ томъ, что они не будутъ разглашать о случившемся. Боялись слуги въ замкѣ произнести имя Святославы и Иштвана, и только порою въ окрестныхъ деревняхъ повторялся, въ уголкѣ какой-нибудь бѣдной хаты, переиначенный разсказъ о грозной расправѣ дяди съ племянницей.

Въ день казни Сандецкой воевода отправилъ ко всѣмъ своимъ родственникамъ нарочныхъ гонцовъ съ извѣстіемъ о скоропостижной смерти племянницы, а между тѣмъ приказалъ сложить въ одинъ гробъ оба обезглавленные трупа и закопать ихъ въ фамильномъ склепѣ. Мирно почивала Святослава въ родовой усыпальницѣ, но надъ могилой ея не блистали гербы Тенчинскихъ и Сандецкихъ, опозоренные ею.