Очерки и рассказы из старинного быта Польши (Карнович)/Святослава Сандецкая

Очерки и рассказы из старинного быта Польши — Святослава Сандецкая
автор Евгений Петрович Карнович

Источник: Карнович Е. П. Очерки и рассказы из старинного быта Польши. — СПб.: Типография Ф. С. Сущинского, 1873. — С. 334.

Замок богатой и славной фамилии Тенчинских был одним из самых обширных и самых великолепных замков, существовавших когда-либо в Польше и в Литве. В этом замке, обратившимся теперь в груды развалин, старинное предание ещё не так давно показывало на одну башню, в которой, по распоряжению главы уже угаснувшего рода Тенчинских, лет за триста назад, содержалась одна из представительниц этого имени. Из окна башни, как добавляет предание, молодая и прекрасная узница рассказывала проходившим о своей любви к бедному и незнатному юноше, бывшей причиною её томительного заключения. Рассказами о своей грешной любви она хотела разгласить всюду тот позор, какой она нанесла имени Тенчинских, и тем самым отмстить своей жестокой родне за её надменность. Несчастная девушка, как добавляет предание, насильственной и преждевременной смертью искупила пыл своего сердца. Она не нашла мстителя, который разбил бы окружавшие её стены, и только потом время и непогоды обратили в развалины её мрачную и тесную темницу.

Надобно заметить, что вся польская шляхта вообще, а магнаты в особенности, дорожили в старинной Польше честью их родового имени, и позоривший или позорившая его подвергались жестокой каре не только со стороны общественного мнения, но и со стороны своих самых близких родственников. Кары этого рода кончались иногда насильственной смертью виновного или виновной. В эти расправы сильных панов с их родными не смел мешаться никто, кроме духовника; притом расправы эти всегда совершались в глубокой тайне, и летописи оставили весьма мало рассказов о подобных случаях. Только местное предание, изменяясь при переходе от одного поколения к другому, гласило в околотке о кровавой развязке семейного суда. Эта беспощадная строгость к лицу, опозорившему носимое им фамильное прозвание, объясняется не столько родовой спесью, сколько общей чистотою семейных нравов, которою так отличалась Польша прежнего времени. Ещё в первых годах настоящего столетия показывали в одном из старинных краковских домов обширную залу, которая, как передавали из поколения в поколение, была в XVIII веке свидетельницей кровавой семейной драмы. По рассказам краковских старожилов, в этой зале была отрублена голова молодой девушке, опозорившей знаменитое имя своего отца грешною любовью к юноше, неравному ей по происхождению.

Проводник, показывавший путешественникам эту залу, рассказывал между прочим, что ксёндз, которого привезли для исповеди девушки, обречённой на смерть, успел как-то ослабить повязку. Вошедши в залу, он увидел перед собою женщину, лицо которой было закрыто чёрной бархатной маской, но густая тёмная коса, белизна открытых плеч и рук, а также и стройность стана этой женщины безошибочно заставляли предполагать, что под таинственной маской скрывалось личико только что расцветшей красавицы. Подле девушки стоял высокий и статный мужчина пожилых лет, с гордым и суровым выражением лица. В некотором расстоянии от него находился палач, у которого в руках был широкий обнажённый меч. Выходя из залы, ксёндз сосчитал ступеньки и успел украдкой от своих проводников сделать знак на перилах лестницы. Этим способом он узнал впоследствии то место, где ему привелось видеть осуждённую на смерть девушку. Глухая молва о страшном происшествии разнеслась по Кракову, а вместе с молвой пошло поверье, будто бы в дом, где погибла девушка, являлось обезглавленное привидение, и что появление его каждый раз предвещало смерть домового владельца или особенное несчастье в его семействе.

В замке Тенчинских, о котором мы сказали прежде, жил воевода Навуй, храбрый и безукоризненный боец, честно служивший своей родине и на поле брани, и в совете королевском. В замке воеводы жила племянница его Святослава Сандецкая, оставшаяся молодой вдовой после смерти своего мужа. Святослава в замке своего дяди вела жизнь чрезвычайно роскошную; огромная толпа слуг и служанок окружала её. Все в замке оказывали почёт вдове знаменитого каштеляна, и во всей тогдашней Польше не было ни одной пани богаче Святославы, у которой было много обширных волостей, доставшихся ей от отца и перешедших к ней от мужа; много было также у неё и серебра, и золота, и драгоценных камней. Старик дядя любил Святославу, как родную дочь; он гордился ею и перед своими близкими соседями, и перед гостями, заезжавшими издалека в его пышный замок. Воевода надеялся, что молодая вдова скоро выйдет опять замуж, и что она своим браком ещё раз породнит фамилию Тенчинских с каким-нибудь самым знатным домом. Воевода не без основания рассчитывал, что тогда, вследствие подобного брака, влияние его будет ещё сильнее и на сейме, и в войске, и в сенате. Воевода однако обманывался; старик плохо знал сердце молодой женщины.

Вскоре после того, как поселилась Святослава Сандецкая в доме своего дяди, к пану Тенчинскому явился на службу молодой и красивый юноша Иштван, родом венгр. В непродолжительном времени Иштван успел приобрести особенное расположение воеводы. Живя под одной кровлей с Святославой, Иштван имел случай довольно часто встречаться с нею. Молодая парочка не совсем равнодушно посматривала друг на друга. Началось с того, что они сперва робко заговорили между собою о каких-то пустяках, потом стали говорить о других более заманчивых предметах, близких к любви и к сердцу. Погодя немного, они стали видеться украдкой. Страстным шёпотом и горячими поцелуями начинались и оканчивались эти таинственные свидания. На первых порах и он, и она были чрезвычайно осторожны, их пугали и их собственная тень, и отдалённые шаги, раздававшиеся иногда вдалеке от них, под сводами длинных коридоров. Они дрожали и боязливо прислушивались, если порою какой-нибудь слабый звук долетал до их слуха. Известно, однако, что тайна влюблённых, несмотря на все их хитрости и осторожности, открывается довольно скоро. Это самое было и с Иштваном и со Святославой. Вскоре заговорили в замке о их свиданиях, а вслед затем о любви венгра к Святославе проведал и сам воевода. Впрочем, Тенчинский не дал много веры носившейся около него молве. Надменный воевода никак не предполагал, чтоб такая богатая и знатная пани, как Святослава, могла когда-нибудь полюбить бедного и незнатного красавца.

Прошло несколько времени. Взаимная страсть Иштвана и Святославы не только не охладела, но ещё с каждым днём разгоралась всё сильнее и сильнее, а между тем пан Тенчинский получил приглашение приехать на сейм в Варшаву. По окончании же сейма, воеводе предстояла вероятность далёкого похода. В замке стали готовиться к отъезду, а воевода из живших при нём шляхтичей и драбантов составил значительный отряд, который должен был сопровождать его на сейм и потом сопутствовать ему в предстоящем походе. В ту пору такие отряды показывали богатство и могущество польских магнатов.

Уезжая в Варшаву, воевода призвал к себе Иштвана.

— Я уезжаю сегодня из замка и сам не знаю, когда опять вернусь сюда, — сказал он молодому человеку. — Я оставляю тебя здесь на моём месте, оберегай мой замок и охраняй всех, кто живёт в нём. Но берегись, однако, и сам, — добавил строгим голосом воевода, погрозив Иштвану пальцем, — веди себя так, чтобы до меня не дошли другой раз вести о твоей любви к моей племяннице.

— Милостивый пан, — отвечал не совсем твёрдым голосом венгр, — вы убедитесь сами, что прежние вести были ничего более, как только пустые выдумки тех, которые хотели лишить меня вашего расположения.

— Верю тебе, как честному шляхтичу, — проговорил отрывисто воевода, — но во всяком случае не забывай того, что я сказал тебе сейчас, а то погубишь ты и её, и себя…

— Всё будет исполнено по воле ясновельможного пана, — сказал Иштван, почтительно кланяясь Тенчинскому.

Кивнув головой на прощание Иштвану, воевода спустился с лестницы, сел в колымагу и выехал из замка в сопровождении своих прислужников. Вскоре облако пыли застлало поезд Тенчинского, но ещё долго тянулся по дороге его длинный обоз.

После отъезда пана, Иштван не сейчас решился повидаться с Святославой; он не мог забыть строгого взгляда, брошенного на него воеводой, и угроз Тенчинского, которые, как знал Иштван, никогда не были напрасны. Оставшись главным лицом в замке, Иштван первый день охотился в окрестном лесу; на другой день он отправился оборонять проезжих купцов от разбойников, показавшихся после отъезда Тенчинского в окрестностях его замка. Как ни старался Иштван позабыть о Святославе, но вскоре любовь взяла своё.

На третий день Иштван не знал, что ему делать, и вот он принялся думать о том, как бы проведать Святославу. Искушение взяло верх над благоразумием, и Иштван повидался с нею тайком. Потом влюблённые, как это впрочем всегда бывает, сделались и смелее, и беспечнее, и в заключение начали видеться уже без всяких предосторожностей. Целые дни, так быстро пролетавшие для счастливого Иштвана, он проводил у ног Святославы, положив на её колени свою кудрявую голову. И он, и она забывали об опасности, которая ждала их, если бы о любви их проведал воевода, а между тем старый слуга зорко сторожил за беспечными счастливцами.

Прошёл месяц, прошёл другой; предположенный поход не состоялся, а потому воевода прямо с сейма возвратился домой. Тотчас же, по своём приезде, он узнал от верного слуги обо всём что делалось в замке во время его отсутствия, и о чём, ещё к большему его негодованию, заговорили даже во всём околотке. Тенчинский велел следить за Иштваном, и вскоре донесли воеводе, что смелый венгр прокрадывается по ночам в комнаты Святославы. Вспылил воевода и, заскрежетав от ярости зубами, приказал окружить замок многочисленной стражей и не выпускать оттуда ни Иштвана, ни Святославы, а сам между тем созвал на совет некоторых близких родственников, гостивших у него в это время.

Дрожавшим от гнева голосом объявил им Тенчинский о том позоре, который положила на всех их ветреная Святослава. До утренней зари продолжалось семейное совещание: кто советовал одно, кто другое. Вследствие этого разногласия, совещание не кончилось ничем определённым, и тогда воевода, подумав немного, покрутил свой сивый ус и тяжело вздохнув положил решить судьбу Святославы по-своему.

Насупившись вышел он в залу, с мрачных стен которой сурово смотрели на него старинные портреты его предков. Тенчинский велел позвать сюда старого драбанта.

— Иди в спальню моей племянницы, — сказал ему глухим, зловещим голосом воевода, — и если ты там найдёшь её и Иштвана, то изруби их в мелкие куски.

Старик в ужасе отступил назад перед своим паном при этих словах. Драбанту стало жаль Святославу: старик вспомнил в это мгновение, как он носил на руках крошечку Святославу в ту пору, когда она только что начинала лепетать, как он забавлял её, смеялся с нею, и как он в ясное, тёплое лето плёл венки из васильков и надевал их на белокурую головку Святославы.

— Милостивый мой пан, — проговорил дрожащим голосом старик, — делай со мной что хочешь; но я выполню твоё приказание только над ним, а не над нею. Я чувствую, что у меня не поднимется на неё рука…

Задумался на минуту воевода и потом сказал драбанту:

— Пусть будет по твоему: её ты не трогай, но только расправься с ним…

Теперь беспрекословно пошёл драбант исполнять волю своего пана, а между тем Тенчинский кликнул другого драбанта, родом хорвата.

— Ты пойдёшь к моей племяннице и изрубишь её в куски, — сказал ему твёрдым голосом воевода.

— Воля ясновельможного пана будет исполнена, — почтительно отвечал драбант и хотел уже выйти.

Чувство жалости как бы промелькнуло по лицу воеводы.

— Или нет, в куски её не руби, а только отсеки ей голову, и пусть Иштвану будет то же самое…

Сказав это, воевода вышел из залы, а драбант нагнал своего товарища и передал ему приказание пана о способе расправы с Иштваном.

Первый драбант встретил Иштвана в одном из длинных и тёмных коридоров замка, он зазвал его в ближайшую пустую комнату и там объявил венгру смертный приговор. Молодой человек вздрогнул и побледнел от ужаса при этой неожиданной вести. В первое мгновение он рванулся было к дверям и хотел защищаться, но потом, видя бесполезность защиты, он стал на колени посреди комнаты, помолился усердно Богу и покорно склонил свою кудрявую голову. Драбант разом снёс её с плеч Иштвана…

В то время, когда погибал Иштван, другой драбант вошёл в спальню Святославы и сказал ей:

— Милостивая пани, я пришёл к тебе по приказанию пана… Вели выйти отсюда своим служанкам…

Святослава подала им рукою знак, чтоб они вышли. Служанки удалились.

— Твоя смерть близка!.. — сурово проговорил хорват, вытаскивая из ножен свой широкий меч.

Святослава вскрикнула и в ужасе бросилась к дверям, но драбант заслонил ей дорогу.

— Напрасно, ясновельможная пани, хочешь уйти от смерти, — проговорил хладнокровно хорват, — не уйдёт от неё никуда тот, кто приговорён к ней моим паном…

Святослава залилась слезами и в изнеможении опустилась в кресло.

— Я всё отдам тебе, только пощади меня! — вскрикнула она, хватаясь в отчаянии за голову и вскакивая с места.

— Мне ничего не надобно, кроме твоей головы, — грубо отвечал драбант.

Святослава увидела, что ей нет никакого спасения, и что она должна умереть по приговору беспощадного дяди.

Со слезами раскаяния кинулась она теперь на колени пред образом Богоматери.

— О, если бы жив был мой отец, он спас бы меня от смерти!.. Но если мне приходится умирать так позорно, то предаю мою грешную душу в твои руки, Пречистая Матерь Господа!.. Подкрепи и подержи меня твоею благостью!.. — лепетала в ужасе Святослава.

С какою-то дикою жадностью посматривал драбант на Святославу.

Она стояла ещё на коленях и продолжала усердно молиться, когда он, подкравшись сзади на цыпочках, махнул мечом, и окровавленная головка Святославы покатилась по полу…

Сумрачно выслушал воевода о погибели любимой племянницы и вероломного Иштвана. Ни слезой, ни вздохом не выразил он сожаления, и только судорожная дрожь едва заметно пробежала по его суровому лицу.

Тенчинский взял со всех обитателей замка страшную клятву в том, что они не будут разглашать о случившемся. Боялись слуги в замке произнести имя Святославы и Иштвана, и только порою в окрестных деревнях повторялся, в уголке какой-нибудь бедной хаты, переиначенный рассказ о грозной расправе дяди с племянницей.

В день казни Сандецкой воевода отправил ко всем своим родственникам нарочных гонцов с известием о скоропостижной смерти племянницы, а между тем приказал сложить в один гроб оба обезглавленные трупа и закопать их в фамильном склепе. Мирно почивала Святослава в родовой усыпальнице, но над могилой её не блистали гербы Тенчинских и Сандецких, опозоренные ею.