Осмеяние языческих философов (Ермий Философ)/ДО

[7]

ЕРМІЯ ФИЛОСОФА
ОСМѢЯНІЕ ЯЗЫЧЕСКИХЪ ФИЛОСОФОВЪ.

1. Блаженный апостолъ Павелъ въ посланіи къ коринѳянамъ, жителямъ, сосѣдственнымъ съ страною Греціи, которую называютъ Лаконіею, такъ возвѣщаетъ: «возлюбленные, премудрость міра сего есть глупость въ очахъ Божіихъ»[1], и это сказалъ онъ не мимо истины. Ибо, мнѣ кажется, премудрость эта получила начало отъ паденія ангеловъ, и отъ сего-то философы, излагая свои ученія, не согласны между собою ни въ словахъ, ни въ мысляхъ. Такъ одни изъ нихъ душу человѣческую признаютъ за огонь, какъ Демокритъ; другіе — за воздухъ, какъ стоики; иные за умъ, иные за движеніе, какъ Гераклитъ[2]; другіе — за испареніе, другіе за силу, истекающую изъ звѣздъ, другіе за число одаренное силою движенія, какъ Пиѳагоръ; иные за воду раждающую, какъ Гиппонъ, иные за стихію изъ стихій, иные за гармонію, какъ [8]Динархъ, иные за кровь, какъ Критій, иные за духъ, иные за единицу, какъ Пиѳагоръ; древніе также думаютъ различно. Сколько мнѣній объ этомъ предметѣ! сколько разсужденій философовъ и софистовъ, которые больше между собою спорятъ, чѣмъ находятъ истину!

2. Но пусть были бы они несогласны между собою относительно души, — по крайней мѣрѣ, согласно учили о прочихъ предметахъ! Между тѣмъ, одинъ признаетъ удовольствіе благомъ души, другой — зломъ, иной чѣмъ-то среднимъ между благомъ и зломъ. Далѣе, одни говорятъ, что природа души безсмертна, другіе, — что она смертна, третьи, что она существуетъ на короткое время; одни низводятъ ее въ состояніе животныхъ, другіе — разлагаютъ въ атомы; одни утверждаютъ, что она переходитъ въ тѣла трижды, другіе назначаютъ ей такое странствованіе въ продолженіе трехъ тысячъ лѣтъ: тѣ, которые сами не живутъ и ста лѣтъ, обѣщаютъ душѣ три тысячи лѣтъ существованія! Какъ назвать эти мнѣнія? He химерою ли, какъ мнѣ кажется, или глупостію, или безуміемъ, или нелѣпостію, или всѣмъ этимъ вмѣстѣ? Если они нашли какую-нибудь истину, то пусть бы они одинаково мыслили, или говорили согласно другь съ другомъ: тогда и я охотно соглашусь съ ними. Но когда они разрываютъ, такъ-сказать, душу, превращаютъ ее — одинъ въ такое естество, другой въ другое, и подвергаютъ различнымъ преобразованіямъ вещественнымъ: признаюсь — такія превращенія пораждаютъ во мнѣ отвращеніе. To я безсмертенъ, и радуюсь; то я смертенъ, и плачу; то разлагаютъ меня на атомы: я становлюсь водою, становлюсь воздухомъ, становлюсь огнемъ; то я не воздухъ и не огонь, но меня дѣлаютъ звѣремъ, или превращаютъ въ рыбу, и я дѣлаюсь братомъ [9]дельфиновъ. Смотря на себя, я прихожу въ ужасъ отъ своего тѣла, не знаю какъ и назвать его, человѣкомъ ли, или собакой, или волкомъ, или быкомъ, или птицей, или змѣемъ, или дракономъ, или химерою. Тѣ любители мудрости превращаютъ меня во всякаго рода животныхъ, въ земныхъ, водяныхъ, летающихъ, многовидныхъ, дикихъ или домашнихъ, нѣмыхъ или издающихъ звуки, безсловесныхъ или разумныхъ. Я плаваю, летаю, парю, въ воздухѣ, пресмыкаюсь, бѣгаю, сижу. Является, наконецъ, Эмпедоклъ, и дѣлаетъ изъ меня растеніе.

3. Если философы разнорѣчатъ такимъ образомъ въ ученіи о душѣ человѣка, тѣмъ болѣе они не могли сказать истину о богахъ или о мірѣ. Они такъ храбры, чтобы не сказать — тупы: не въ состояніи будучи постигнуть собственной души, изслѣдуютъ природу самихъ боговъ, и, не зная собственнаго тѣла, истощаются въ усиліяхъ познать естество міра. Относительно началъ природы они чрезвычайно разногласятъ другъ съ другомъ. Еслибъ я встрѣтился съ Анаксагоромъ, онъ сталъ бы учить меня вотъ чему: начало всѣхъ вещей есть умъ, онъ виновникъ и владыка всего; онъ безпорядочное приводитъ въ порядокъ, неподвижному даетъ движеніе, смѣшанное раздѣляетъ, нестройное устрояетъ. Такое ученіе Анаксагора нравится мнѣ, и я вполнѣ соглашаюсь съ его мыслями. Но противъ него возстаютъ Меллисъ и Парменидъ: послѣдній въ поэтическихъ стихахъ возвѣщаетъ, что сущее естъ единое, вѣчное, безпредѣльное, недвижимое и совершенно равное себѣ. Я опять, не знаю почему, соглашаюсь съ этимъ ученіемъ, и Парменидъ вытѣсняетъ изъ души моей Анаксагора. Когда же я воображаю, что утвердился въ своихъ мысляхъ, выступаетъ въ свою очередь [10]Анаксименъ съ другою рѣчью: я тебѣ говорю, кричитъ онъ, что все есть воздухъ; если его сгустить и сжать, то образуется вода, а если разрѣдить и разширить, то — эѳиръ и огонь; по возвращеніи въ свое естественное состояніе онъ становится чистымъ воздухомъ; а если будетъ сгущаться, то измѣняется. Я опять перехожу на сторону этого мнѣнія, и люблю уже Анаксимена.

4. Но возстаетъ противъ этого Эмпедоклъ съ грознымъ видомъ и изъ глубины Этны громко вопіетъ: начало всего — ненависть и любовь; послѣдняя соединяетъ, а первая раздѣляетъ, и отъ борьбы ихъ происходитъ все. По моему мнѣнію, они сходны между собою и несходны, безпредѣльны и имѣютъ предѣлъ, вѣчны и временны. Прекрасно, Эмпедоклъ: я иду за тобою до самаго жерла Этны. Но на другой сторонѣ стоитъ Протагоръ и удерживаетъ меня, говоря: предѣлъ и мѣра вещей есть человѣкъ; что подлежитъ чувствамъ, то дѣйствительно существуетъ, а что не подлежитъ имъ, того нѣтъ на самомъ дѣлѣ. Прельщенный такою рѣчью Протагора, я въ восхищеніи отъ того, что онъ все, по крайней мѣрѣ, наибольшую часть представляетъ человѣку. Но съ другой стороны Ѳалесъ предлагаетъ мнѣ истину, толкуя: начало всего есть вода, все образуется изъ влаги, и все превращается во влагу, самая земля плаваетъ на водѣ. Отъ чего бы не повѣрить мнѣ Ѳалесу, древнѣйшему изъ іонійскихъ философовъ? Но соотечественникъ его Анаксимандръ говоритъ, что прежде воды существуетъ вѣчное движеніе, и чрезъ него — одно возникаетъ, а другое разрушается. И такъ, надобно повѣрить Анаксимандру.

5. Съ другой стороны, не пользуется ли славою Архелай, который выдаетъ за начало всего теплоту и холодъ? Но съ

[11]нимъ не согласенъ великорѣчивый Платонъ, утверждая, что начала всѣхъ вещей суть Богъ, матерія и идея. Теперь я вполнѣ убѣжденъ. Ибо могу ли не думать согласно съ философомъ, который сочинилъ колесницу для Юпитера? Но позади стоитъ ученикъ его Аристотель, завидующій учителю своему за созданіе колесницы. Этотъ указываетъ иныя начала: одно дѣятельное, а другое страдательное; по его мнѣнію, начало дѣятельное, не подлежащее дѣйствію другихъ вещей, есть эѳиръ, а начало страдательное имѣетъ четыре качества: сухость, влажность, теплоту и холодъ, и отъ взаимнаго превращенія ихъ происходитъ возникновеніе и уничтоженіе вещей. Я утомился уже, волнуемый мыслями туда и сюда. Остановлюсь на мнѣніи Аристотеля, и уже никакое другое ученіе не потревожитъ меня.

6. Но что дѣлать мнѣ? На мою душу нападаютъ старики, древнѣйшіе упомянутыхъ философовъ: Ферекидъ, который утверждаетъ, что начала всѣхъ вещей — Зевсъ, Хѳонія и Кроносъ, — Зевсъ — эѳиръ, Хѳонія — земля, Кроносъ, — время; что эѳиръ начало дѣятельное, земля — страдательное, а время — то, въ чемъ происходитъ все. Но и эти старики спорятъ между собою. Левкипъ почитаетъ все это глупостію, и утверждаетъ, что начала всѣхъ вещей безпредѣльны, вѣчно движимы и чрезвычайно малы, и что тончайшія изъ нихъ поднявшись вверхъ, образуютъ огонь и воздухъ, а твердыя спустившись внизъ, составляютъ воду и землю. Доколѣ же буду принимать такія ученія и ничему истинному не научаться? Развѣ освободитъ меня отъ заблужденія Демокритъ, открывающій, что начало всѣхъ вещей есть сущее и не сущее, что сущее есть полнота, а не сущее — пустота, и что полнота производитъ все въ пустотѣ посредствомъ или [12]превращенія, или фигуры. Пожалуй, я готовъ согласиться съ добрымъ Демокритомъ и вмѣстѣ съ нимъ смѣяться; но меня отвлекаетъ плачущій Гераклитъ, утверждая: начало всего, есть огонь, который имѣетъ два состоянія: разрѣшеніе и сгущеніе, первое — дѣятельное, второе — страдательное, то — соединяетъ, а это раздѣляетъ. Но, довольно уже для меня: мнѣ вскружили голову столько разныхъ началъ. Но вотъ еще Эпикуръ приглашаетъ меня не пренебрегать его прекраснаго ученія объ атомахъ и пустотѣ, такъ какъ все происходитъ и уничтожается отъ многоразличнаго и многообразнаго соединенія ихъ.

7. He противорѣчу тебѣ, прекраснѣйшій Эпикуръ. Но надъ твоимъ ученіемъ смѣется Клеанѳъ, поднимая голову изъ колодезя. Я почерпаю изъ него истиныя начала всѣхъ вещей, — Бога и матерію, и утверждаю, что земля превращается въ воду, а вода въ воздухъ, что воздухъ поднимается вверхъ, а огонь находится въ окружности земли, что по всему міру распростерта душа, часть коей одушевляетъ и насъ. Не смотря на многочисленность этихъ философовъ, другая толпа ихъ прибываетъ ко мнѣ изъ Ливіи: Карнеадъ и Клитомахъ и всѣ ихъ послѣдователи; попирая ученія всѣхъ прочихъ философовъ, они сами утверждаютъ, что природа вещей непостижима, и что къ истинѣ всегда примѣшивается нѣкоторая ложь. Что же мнѣ дѣлать послѣ столь долгихъ утомительныхъ изслѣдованій? Какъ освободить умъ мой отъ такого множества мнѣній? Если ни что не можетъ быть постигнуто, то истина удалена отъ людей, а пресловутая философія болѣе гоняется за тѣнью, нежели обладаетъ знаніемъ вещей.

8. Но вотъ другіе философы древняго поколѣнія, — Пиѳагоръ и единоплеменники его, важные и молчаливые, [13]передаютъ мнѣ, какъ нѣкоторыя таинства, иныя ученія, вмѣстѣ съ главнымъ и таинственнымъ ихъ доказательствомъ: «самъ сказалъ». Начало всѣхъ вещей есть единица; изъ ея разнообразныхъ формъ и чиселъ происходятъ стихіи; число же, форма и мѣра стихій таковы: огонь составляется изъ двадцати четырехъ прямоугольныхъ треугольниковъ, и заключается въ четырехъ равныхъ сторонахъ, изъ коихъ каждая состоитъ изъ шести прямоугольныхъ треугольниковъ, такъ что онъ уподобляется пирамидѣ; воздухъ составляется изъ сорока восьми прямыхъ треугольниковъ, и заключается въ восьми равныхъ сторонахъ; его сравниваютъ съ осьмигранною фигурой, которая содержитъ восемь равностороннихъ треугольниковъ, изъ коихъ каждый раздѣляется на шесть прямыхъ угловъ; такимъ образомъ всего сорокъ восемь угловъ; вода составляется изъ ста двадцати треугольниковъ, и сравниваютъ ее съ фигурой о двадцати граняхъ, состоящей изъ ста двадцати равныхъ и равностороннихъ треугольниковъ; эѳиръ составляется изъ двѣнадцати равностороннихъ пятиугольниковъ и похожъ на двѣнадцатигранникъ, состоящій изъ ста-двадцати треугольниковъ; земля составляется изъ сорока восьми треугольниковъ и заключается въ шести равностороннихъ четыреугольникахъ, и имѣетъ видъ куба: ибо кубъ состоитъ изъ шести четвероугольниковъ, изъ коихъ каждый имѣетъ четыре треугольника, такъ что всѣхъ треугольниковъ вмѣстѣ двадцать четыре.

9. Такъ измѣряетъ міръ Пиѳагоръ! Я снова вдохновенный презираю домъ, отечество, жену, дѣтей и ни о чемъ болѣе не забочусь, возношусь въ самый эѳиръ, и, взявъ у Пиѳагора лакоть, начинаю мѣрить огонь. Измѣренія Зевсерова уже недостаточно. Если не вознесется на небо [14]такое важное существо, великое тѣло и великая душа, то-есть я, и не измѣритъ эѳира, то пропадетъ владычество Зевса! Измѣривъ же эѳиръ и сообщивъ Зевсу свѣдѣніе о томъ, сколько угловъ имѣетъ огонь, я схожу съ неба и ѣмъ оливы, смоквы, огородныя овощи, потомъ перехожу къ водѣ, и ее, влажную стихію, начинаю измѣрять лактемъ, пальцемъ и полупальцемъ, а съ тѣмъ вмѣстѣ и глубину ея, чтобъ и Посидонъ узналъ отъ меня, какъ велико море, надъ которымъ онъ владычествуетъ. Я и землю всю обхожу въ одинъ день, изслѣдуя ея число, мѣру и фигуру: ибо вполнѣ увѣренъ, что отъ столь великаго и чуднаго существа, каковъ я, не ускользнетъ и одна пядень вселенной. Кромѣ того, я узнаю даже и сколько звѣздъ на небѣ, и сколько рыбъ въ водѣ, и сколько звѣрей на землѣ, и, положивъ міръ на вѣсы, легко могу узнать, сколько въ немъ вѣсу. Напыщенная знаніемъ такихъ вещей, душа моя какъ бы сдѣлалась владычицею всего міра.

10. Но Эпикуръ наклонившись ко мнѣ говоритъ: ты, другъ мой, измѣрилъ только одинъ міръ, между тѣмъ міровъ много, и всѣ они безпредѣльны. Вслѣдствіе этого, я вынужденъ говорить о множествѣ небесъ, о множествѣ различныхъ эѳировъ, и, запасшись нужнымъ продовольствіемъ на нѣсколько дней, ни мало не медля начинаю странствовать по мірамъ Эпикура: легко перелетаю предѣлы Ѳетисы и Океана, и, прибывъ въ новый міръ, какъ бы въ другое государство, въ нѣсколько дней измѣряю все. Отсюда я снова переношусь въ третій міръ, потомъ въ четвертый, въ пятый, въ десятый, сотый, тысячный, и куда наконецъ? Все это мракъ невѣжества, черный обманъ, нескончаемое заблужденіе, неполное разумѣніе, непроницаемое невѣдѣніе: остается, чтобъ я [15]сосчиталъ самые атомы, изъ которыхъ образовалось такое множество міровъ, дабы ничего не опустить въ своемъ изслѣдованіи, особенно же столь необходимыхъ и полезныхъ вещей, отъ которыхъ зависитъ благосостояніе домовъ и городовъ.

Все это я высказалъ съ тою цѣлію, чтобы видно было, какъ философы противорѣчатъ другъ другу въ мнѣніяхъ, какъ изслѣдованія ихъ теряются въ безконечности, ни на чемъ не останавливаясь, и какъ недостижима и безполезна цѣль ихъ усилій, не оправдываемая ни очевидностію, ни здравымъ разумомъ.

Примѣчанія править

  1. 1 Кор. III, 19.
  2. Думаютъ, что названія философовъ, здѣсь приводимыхъ, внесены въ текстъ переписчиками съ полей: по сему имя Гераклита поставлено не на мѣстѣ, ибо онъ почиталъ душу за испареніе (αναθυμιασις). См. Плутарха de placit. philos. IV, 3.


Это произведение перешло в общественное достояние в России согласно ст. 1281 ГК РФ, и в странах, где срок охраны авторского права действует на протяжении жизни автора плюс 70 лет или менее.

Если произведение является переводом, или иным производным произведением, или создано в соавторстве, то срок действия исключительного авторского права истёк для всех авторов оригинала и перевода.