сименъ съ другою рѣчью: я тебѣ говорю, кричитъ онъ, что все есть воздухъ; если его сгустить и сжать, то образуется вода, а если разрѣдить и разширить, то — эѳиръ и огонь; по возвращеніи въ свое естественное состояніе онъ становится чистымъ воздухомъ; а если будетъ сгущаться, то измѣняется. Я опять перехожу на сторону этого мнѣнія, и люблю уже Анаксимена.
4. Но возстаетъ противъ этого Эмпедоклъ съ грознымъ видомъ и изъ глубины Этны громко вопіетъ: начало всего — ненависть и любовь; послѣдняя соединяетъ, а первая раздѣляетъ, и отъ борьбы ихъ происходитъ все. По моему мнѣнію, они сходны между собою и несходны, безпредѣльны и имѣютъ предѣлъ, вѣчны и временны. Прекрасно, Эмпедоклъ: я иду за тобою до самаго жерла Этны. Но на другой сторонѣ стоитъ Протагоръ и удерживаетъ меня, говоря: предѣлъ и мѣра вещей есть человѣкъ; что подлежитъ чувствамъ, то дѣйствительно существуетъ, а что не подлежитъ имъ, того нѣтъ на самомъ дѣлѣ. Прельщенный такою рѣчью Протагора, я въ восхищеніи отъ того, что онъ все, по крайней мѣрѣ, наибольшую часть представляетъ человѣку. Но съ другой стороны Ѳалесъ предлагаетъ мнѣ истину, толкуя: начало всего есть вода, все образуется изъ влаги, и все превращается во влагу, самая земля плаваетъ на водѣ. Отъ чего бы не повѣрить мнѣ Ѳалесу, древнѣйшему изъ іонійскихъ философовъ? Но соотечественникъ его Анаксимандръ говоритъ, что прежде воды существуетъ вѣчное движеніе, и чрезъ него — одно возникаетъ, а другое разрушается. И такъ, надобно повѣрить Анаксимандру.
5. Съ другой стороны, не пользуется ли славою Архелай, который выдаетъ за начало всего теплоту и холодъ? Но съ
симен с другою речью: я тебе говорю, кричит он, что всё есть воздух; если его сгустить и сжать, то образуется вода, а если разредить и расширить, то — эфир и огонь; по возвращении в свое естественное состояние он становится чистым воздухом; а если будет сгущаться, то изменяется. Я опять перехожу на сторону этого мнения, и люблю уже Анаксимена.
4. Но восстает против этого Эмпедокл с грозным видом и из глубины Этны громко вопиет: начало всего — ненависть и любовь; последняя соединяет, а первая разделяет, и от борьбы их происходит всё. По моему мнению, они сходны между собою и несходны, беспредельны и имеют предел, вечны и временны. Прекрасно, Эмпедокл: я иду за тобою до самого жерла Этны. Но на другой стороне стоит Протагор и удерживает меня, говоря: предел и мера вещей есть человек; что подлежит чувствам, то действительно существует, а что не подлежит им, того нет на самом деле. Прельщенный такою речью Протагора, я в восхищении от того, что он всё, по крайней мере, наибольшую часть представляет человеку. Но с другой стороны Фалес предлагает мне истину, толкуя: начало всего есть вода, всё образуется из влаги, и всё превращается во влагу, самая земля плавает на воде. Отчего бы не поверить мне Фалесу, древнейшему из ионийских философов? Но соотечественник его Анаксимандр говорит, что прежде воды существует вечное движение, и чрез него — одно возникает, а другое разрушается. Итак, надобно поверить Анаксимандру.
5. С другой стороны, не пользуется ли славою Архелай, который выдает за начало всего теплоту и холод? Но с
