Одноглазка, Двуглазка, Трёхглазка (Гримм; Снессорева)
| ← Четыре мастера своего дела | Одноглазка, Двуглазка, Трёхглазка | Протоптанные башмаки → |
| Оригинал: нем. Einäuglein, Zweiäuglein und Dreiäuglein. — Источник: Братья Гримм. Народные сказки, собранные братьями Гримм. — СПб.: Издание И. И. Глазунова, 1871. — Т. II. — С. 146. |
Жила-была старуха, у неё было три дочери: старшую звали Одноглазкой, потому что она имела всего только один глаз посреди лба, среднюю — Двуглазкой: у неё было как и у всех людей два глаза, а младшую — Трёхглазкой: у неё было три глаза, третий-то глаз посреди лба.
У Двуглазки была наружность как у всех людей, за что мать и сёстры возненавидели её. Двуглазке доставались пинки да толчки: вместо платья — самые дрянные обноски после сестёр, вместо обеда — объедки после них — словом, обижали её, как только могли, всегда и во всём.
«Ты со своими двумя глазами ничем не отличаешься от простонародья и совсем нам не подходишь», — бывало, упрекали сёстры и мать бедную Двуглазку.
Пошла Двуглазка в поле пасти козу: сёстры не дали ей хорошенько поесть, и она была совсем голодна. В таком горе вышла она в поле, села на межу и горько заплакала, так что из её глаз потекли два ручейка. Когда, в горе своём, она подняла глаза к небу, тогда увидела возле себя женщину, которая спросила у неё:
— Двуглазка, о чём ты плачешь?
Двуглазка на то в ответ:
— Как мне не плакать? У меня как у всех людей на свете два глаза; за это сёстры и мать ненавидят меня, толкают из угла в угол, одевают в старые обноски, кормят объедками, которые после них остаются, а сегодня и тех не дали мне порядком наесться, так что я ещё совсем голодна.
Мудрая женщина сказала ей:
— Двуглазка, осуши свои слёзы: я скажу тебе слово, и после этого ты никогда не будешь голодать. Когда захочешь есть, скажи только своей козе:
«Козочка Мекеке,
Столик накрывай», —
и сейчас перед тобою очутится чисто накрытый столик с самыми лучшими кушаньями: ты можешь тогда кушать, сколько душе угодно. Когда же наешься досыта, и столик тебе будет не нужен, тогда проговори только:
«Козочка Мекеке,
Столик убирай», —
и всё исчезнет из твоих глаз.
Сказав это, мудрая женщина ушла. Двуглазка же подумала:
«Дай-ка попытаться, правду ли она мне сказала; а есть мне теперь что-то очень хочется».
— Козочка Мекеке, столик накрывай!
Не успела она произнести этих слов, как вдруг перед ней очутился столик, накрытый белою скатертью; на нём тарелка с ножом, вилкою и серебряною ложкой, и весь столик уставлен самыми лучшими кушаньями, от которых пар так и валил, словно они только что принесены из кухни. Двуглазка поспешила произнести самую короткую молитву, какую только знала: «Господи Боже мой, будь всегда нашим гостем! Аминь», — и сейчас же принялась за еду; наевшись досыта, она опять сказала, как научила её мудрая женщина:
— Козочка Мекеке, столик убирай!
И вмиг столик и всё, что на нём было, исчезли с глаз долой.
«Вот прекрасное хозяйство!» — подумала Двуглазка и сделалась очень весела и довольна.
Вечером, когда она со своей козой пришла домой, то нашла, по обыкновению, глиняное блюдо с объедками, в углу поставленное для неё сёстрами, но она ни до чего не дотронулась. На следующий день она опять ушла с козой и тоже не дотронулась до крох, которые ей были поставлены. Первые два дня сёстры не обратили на это внимания; но так как это стало повторяться каждый день, то они, наконец, заметили и стали говорить между собой:
— Дело-то не совсем чисто с Двуглазкой: она теперь не дотрагивается до объедков, тогда как прежде бывало съедала всё до крошки, что ей ни давали; она верно нашла другие средства.
Чтобы узнать в чём дело, сёстры с матерью решили Одноглазке идти с Двуглазкой пасти козу и зорко смотреть за нею, не приносит ли кто-нибудь ей поесть и попить.
Когда Двуглазка стала собираться в поле, подошла к ней Одноглазка и сказала:
— Я тоже хочу идти с тобою в поле: надо посмотреть, хорошо ли ты стережёшь козу и на хороший ли корм её гоняешь.
Двуглазка тотчас смекнула, чего хотела Одноглазка, однако и виду не показала; погнала козу в высокую траву, а там и говорит:
— Пойдём-ка, Одноглазка, и сядем отдохнуть, а я тебе песенку спою.
Одноглазка и радёхонька: устала она от непривычной прогулки и солнечного жара. Вот и уселись они на межу, а Двуглазка стала петь:
«Баюшки баю
Одноглазочку мою,
Спи глазок, сомкнись один.
Баюшки баю!»
Одноглазка закрыла свой единственный глазок и крепко заснула, Двуглазка, как только увидела, что она крепко спит и не может ей изменить, тотчас и говорит:
— Козочка Мекеке, столик накрывай!
Столик тотчас явился. Села Двуглазка к столику, наелась и напилась досыта и закричала:
— Козочка Мекеке, столик убирай!
И всё вдруг исчезло. Тогда Двуглазка разбудила Одноглазку и сказала ей:
— Вот какая ты, Одноглазка, ленивая: хотела постеречь козочку, а сама заснула; ведь за это время она могла невесть куда забежать. Пойдём-ка домой, пора.
И пришли они домой, а Двуглазка опять не дотронулась до глиняного блюда. Одноглазка никак не могла сказать матери, отчего Двуглазка ничего не ест, и в оправдание себя сказала:
— Я там немножко вздремнула.
На следующий день мать сказала Трёхглазке:
— Нынче ты ступай с Двуглазкой в поле да пригляди хорошенько, не приносит ли ей кто поесть и попить. Не может быть, чтоб это было так спроста, наверное она ест и пьёт украдкой от нас.
Трёхглазка подошла к Двуглазке и говорит:
— И я пойду с тобою в поле: надо приглядеть за тобою, хорошо ли ты пасёшь козу и куда гоняешь её.
Но Двуглазка тотчас догадалась, что было на уме у Трёхглазки, погнала козу в высокую траву, а там и говорит:
— Посидим-ка тут, Трёхглазка, ты отдохни немножко, а я спою тебе песенку.
Трёхглазка, утомлённая непривычной дорогой и солнечным жаром, прилегла, а Двуглазка запела свою старую песенку:
«Баюшки баю
Трёхглазочку мою,
Спи глазок, сомкнись другой.
Баюшки баю!»
Двуглазка, по рассеянности, забыла убаюкать третий глазок и всё напевала: «Спи глазок, сомкнись другой», а про третий совсем забыла, от этого и вышло, что два глаза у Трёхглазки заснули, а третий глаз, посредине лба, не был убаюкан да так и не заснул. Правда, Трёхглазка закрыла его, но только из хитрости, притворилась, будто она и в самом деле спит, а сама всё мигала им и хорошо видела всё, что делалось; Двуглазка же подумала, что Трёхглазка крепко спит, и поспешила с приказом козочке:
— Козочка Мекеке, столик накрывай!
Двуглазка наелась, напилась, сколько душеньке хотелось, и велела столик убирать:
— Козочка Мекеке, столик убирай!
А Трёхглазка-то всё и видела. Двуглазка, ничего не подозревая, стала будить её, говоря:
— Эй! Вставай, Трёхглазка! Вот как ты крепко заснула; хорошо же ты стережёшь козу! Пойдём-ка, пора домой.
Когда они пришли домой, Двуглазка опять ничего не стала есть, а Трёхглазка сказала матери:
— Мудрено ли, что наша гордячка ничего не ест: ей сто́ит только сказать: «Козочка Мекеке, столик накрывай!», так сейчас же готов перед нею столик с самыми лучшими кушаньями, каких у нас и не бывало; а когда наестся, то опять только прикажет: «Козочка Мекеке, столик убирай!», и всё исчезает, как не бывало. Она мне два глаза усыпила своею песенкою, да глаз-то на лбу, к счастью, не спал.
Как услышала это завистливая мать, так и закричала на Двуглазку:
— А! Ты хочешь, чтоб у тебя всё лучше было, чем у нас! Так не бывать же этому!
Злая старуха схватила большой нож, воткнула его в самое сердце козы, так что та, бедная, упала мёртвая к ногам Двуглазки.
Заплакала Двуглазка и с горестью в сердце ушла из дома, села на межу и залилась горькими слезами. Вдруг очутилась перед нею мудрая женщина и сказала:
— Двуглазка, о чём ты плачешь?
— Как же мне не плакать, — отвечала та, — козочка по вашему слову так хорошо накрывала мне стол, а мать моя взяла нож да и заколола её: опять мне придётся голодать и горемыкать.
Тогда мудрая женщина сказала:
— Я дам тебе добрый совет: выпроси у сестёр кишки от убитой козы и зарой в землю у самых дверей: это принесёт тебе счастье.
Мудрая женщина исчезла, а Двуглазка пошла домой и сказала сёстрам:
— Милые сестрицы, дайте мне хоть что-нибудь от моей любимой козы; я ничего хорошего не прошу, отдайте мне хоть кишечки её.
Сёстры засмеялись и сказали:
— Это ты можешь получить, если ничего другого не просишь.
Двуглазка взяла кишки и зарыла их вечером, украдкой от всех, у дверей, исполняя совет мудрой женщины.
На другое утро, когда все проснулись и вышли к дверям, то увидели там чудесное дерево, на котором листья были серебряные, а между ними висели золотые плоды, уж такие прекрасные, что на свете не было ничего подобного. Никто не знал, каким образом дерево это очутилось у дверей, только одна Двуглазка смекнула, что оно выросло из кишок козы, потому что оно явилось как раз на том месте, где она их зарыла.
Мать сказала Одноглазке:
— Влезь-ка на дерево, дочка милая, и сорви нам яблочко золотое.
Одноглазка влезла; но как только протягивала руку, чтобы сорвать плод, веточка сейчас ускользала из её пальцев, и это повторялось всякий раз, как она протягивала руку, и как там она ни хитрила, а никак не могла сорвать ни одного яблока.
Тогда мать сказала:
— Трёхглазка, влезь-ка ты на дерево! Ты своими тремя глазами больше увидишь, чем Одноглазка.
Одноглазка спустилась с дерева, а Трёхглазка полезла на него.
Но и Трёхглазка не была проворнее, и как она там ни ловчилась, а золотые яблоки всё ускользали из её рук. Тогда мать сама вскарабкалась на дерево, но так же как и её любимые дочки, Одноглазка с Трёхглазкой, не могла поймать ни одного яблока и хватала только пустой воздух.
Тут Двуглазка сказала:
— Попробую и я полезть на дерево, авось мне удастся поймать яблочко.
Сёстры закричали ей на это:
— Уж где тебе, уроду, золотое яблоко поймать со своею дурацкой парою! Ишь ты, ещё чего захотела!
Двуглазка, однако, влезла на дерево — и золотые яблоки не то что ускользали от неё, а сами давались ей в руку, так что она оборвала по очереди все плоды и полон передник снесла вниз. Мать отобрала у неё все яблоки, но и после этого не стала лучше обращаться с нею, а ещё хуже, потому что со своими любимыми дочками втроём стали завидовать Двуглазке, зачем ей одной золотые плоды дались в руки.
Случилось раз, что мать с тремя дочерьми стояла у дерева; вдруг едет по дороге рыцарь.
— Двуглазка! — закричали сёстры. — Скорее спрячься, чтобы нам не пришлось стыдиться за тебя.
И поспешно они накрыли бедную Двуглазку пустою бочкою, которая тут же стояла, около дерева; туда же подсунули и золотые яблоки, которые она нарвала.
И молод, и прекрасен был рыцарь; подъехал он к дереву и остановился, чтобы полюбоваться его красотою.
— Кому принадлежит это прекрасное дерево? — спросил он у сестёр. — Кто даст мне с него веточку, тот может от меня потребовать чего хочет.
На это Одноглазка с Трёхглазкой отвечали, что дерево им принадлежит, и что они, пожалуй, сорвут ему веточку.
Вот и начали они стараться как бы сорвать веточку; из сил повыбились, а всё понапрасну: ветки и плоды так и увёртывались от них, как только они руки к ним протягивали.
Тогда рыцарь сказал:
— Странная вещь! Вы говорите, что дерево принадлежит вам, а не имеете власти сорвать что-нибудь с него.
А сёстры друг перед другом уверяют и на своём стоят: чудесное дерево их собственность да и только. В самое это время из-под бочки выкатились два золотых яблочка и покатились прямо к ногам рыцаря: это Двуглазка рассердилась, зачем сёстры не говорили правды, так и выкатила из-под бочки пару яблочек.
Увидел рыцарь яблоки, удивился, откуда они явились? Стал он расспрашивать, а Одноглазка с Трёхглазкой на то отвечали:
— У нас есть ещё одна сестра, которая никому не может показываться на глаза: вот видите ли, у неё пара обыкновенных глаз как у простонародья.
Рыцарю непременно захотелось увидеть Двуглазку.
— Двуглазка, выходи сюда! — закричал он.
Тогда Двуглазка бодро вышла из-под бочки. А рыцарь так и ахнул, как увидел такую раскрасавицу.
— Двуглазка, — сказал он, — ты верно можешь сорвать мне ветку с дерева.
— Могу, — отвечала Двуглазка, — разумеется могу, потому что дерево принадлежит мне.
С этими словами она легко влезла на дерево, сорвала веточку с тоненькими серебряными листьями и золотыми плодами и подала рыцарю. Тогда он сказал:
— Двуглазка, чего ты хочешь от меня за это?
— Ах! — отвечала Двуглазка. — Я здесь терплю голод и жажду, горе и нужду, от раннего утра, до позднего вечера: вот если бы ты избавил меня от такой жизни и взял бы с собою, как я была бы счастлива!
Рыцарь поднял Двуглазку к себе на лошадь и увёз с собой в отцовский за́мок.
Там он приказал ей подать прекрасные платья, кушанья и напитки, сколько душе её хотелось; а так как он очень сильно её полюбил, то и велел благословить себя с нею, а затем отпраздновали они свадебный пир на весь мир.
Когда прекрасный рыцарь увёз Двуглазку с собою, тогда её сёстры ещё пуще стали завидовать её счастью:
«По крайней мере чудесное дерево останется с нами, — подумали они, — если мы и не можем рвать с него плоды, то всё-таки всякий будет останавливаться перед ним, заходить к нам и восхвалять его красоту, — кто знает, где ещё цветёт наше счастье?»
Но на другое утро дерево исчезло, а с ним и их надежда. А когда Двуглазка выглянула из окошка, то к её великой радости увидела, что дерево последовало за нею и стояло под её окном.
Двуглазка жила долго и весело. Случилось, пришли к ней в за́мок две бедные женщины просить милостыню. Двуглазка посмотрела им в лица и узнала своих сестёр, Одноглазку и Трёхглазку, которые после смерти матери до того обеднели, что должны были ходить по миру и просить милостыню у чужих дверей.
Двуглазка попросила их зайти к ней, оказывала им много милости и ухаживала за ними с такою любовью, что обе сестры сердечно сокрушались о том, что в молодости причиняли своей сестре так много зла.