Жили-были два человека; обоих звали Николаями, но у одного было четыре лошади, а у другого только одна; так вот, чтобы различать их, и стали звать того, у которого было четыре лошади, Николаем, а того, у которого одна, Николкой. Послушаем-ка, теперь, что с ними было; целая история!
Всю неделю, как есть, должен был Николка пахать на своей лошадке поле Николая. Зато Николай давал ему всех своих четырёх, но только раз в неделю, по воскресеньям. Эх, ты, ну! как помахивал Николка кнутом по всему пятерику, — сегодня, ведь, все лошадки были как будто его собственными. Солнце так и сияло, колокола звонили к обедне, люди все были такие нарядные и шли с молитвенниками в руках в церковь послушать проповедь священника. Все они видели, что Николка пашет на пяти лошадях, и он был очень доволен, пощелкивал кнутом и покрикивал:
— Эх, вы, мои лошадушки!
— Не смей так говорить! — сказал Николай. — У тебя, ведь, всего одна лошадь!
Но вот, опять кто-нибудь проходил мимо, и Николка забывал, что не смел говорить так, и опять покрикивал:
— Ну, вы, мои лошадушки!
— Послушай, я прошу тебя перестать! — сказал Николай. — Если ты скажешь это ещё хоть раз, я возьму, да хвачу твою лошадь по лбу, вот ей и конец будет!
— Право, я не буду больше! — сказал Николка, да вдруг опять кто-то прошёл мимо и поздоровался с ним, а он от радости, что пашет так важно на целых пяти лошадях, опять щёлкнул кнутом и закричал:
— Ну, вы, мои лошадушки!
— Вот я тебе пону́каю твоих лошадушек! — сказал Николай, взял обух, которым вколачивают в поле колья для привязи лошадей, и так хватил Николкину лошадь по лбу, что убил её наповал.
— Ах, нет у меня теперь ни единой лошадки! — сказал Николка и принялся плакать.
Потом он снял с лошади шкуру, высушил её хорошенько, положил в мешок, взвалил мешок на спину и пошёл в город продавать шкуру.
Идти приходилось очень далеко, через большой тёмный лес, а как на грех разыгралась непогода, и Николка заблудился. Не успел он снова выбраться на дорогу, как уже совсем стемнело, а до города было ещё далеко, да и домой назад не близко; до ночи ни за что было не добраться ни туда, ни сюда.
На дороге как раз был большой крестьянский двор; ставни дома были уже закрыты, но сквозь них светился огонь.
«Вот тут я, верно, найду себе приют на ночь», — подумал Николка и пошёл стучаться.
Хозяйка отперла, узнала, что ему надо, и велела идти своей дорогой; мужа её не было дома, а без него она не могла принимать гостей.
— Ну, придётся полежать на дворе! — сказал Николка, а хозяйка заперла перед ним дверь.
Возле дома стоял большой стог сена, а между стогом и домом — маленький сарай с плоскою соломенною крышей.
— Вон там я и полежу! — сказал Николка, увидев крышу. — Чудесная постель; аист, ведь, не слетит оттуда и не укусит меня за ногу!
Это он сказал потому, что на крыше дома было гнездо, и стоял живой аист.
Николка влез на крышу сарая, растянулся на соломе и принялся ворочаться с боку на бок, стараясь улечься поудобнее. Ставни не совсем плотно подходили к окнам и ему видна была вся горница.
В горнице был накрыт большой стол; чего, чего только на нем не было: и вино, и жаркое, и чудеснейшая рыба; за столом сидели хозяйка и пономарь, больше никого.
Она угощала его, а он уписывал рыбу за обе щеки, — он был большой охотник до неё.
«Вот бы мне присоседиться!» — подумал Николка и, вытянув шею, заглянул в самое окно. Ах, какое чудесное пирожное увидал он! Да, вот там пир шёл у них!
В то же время он услыхал, что кто-то подъезжает к дому верхом; это вернулся домой хозяйкин муж. Он был очень добрый человек, но за ним водилась одна слабость: он видеть не мог пономарей; стоило ему встретит пономаря — и он приходил в бешенство. Поэтому пономарь и пришёл в гости к его жене в то время, когда мужа не было дома, а добрая женщина постаралась угостить его на славу. Оба они очень испугались, услышав, что муж вернулся, и жена попросила гостя поскорее влезть в большой пустой сундук, который стоял в углу. Пономарь послушался, — он, ведь, знал, что бедняга муж видеть не может пономарей, — а жена проворно убрала всё угощение в печку: если бы муж увидал всё это, он, конечно, спросил бы, кого она угощала.
— Ах! — вздохнул Николка на крыше, глядя, как она прятала кушанья и вино.
— Кто там? — спросил крестьянин и вскинул глаза на Николку. — Чего ж ты лежишь тут? Пойдём-ка лучше в горницу!
Николка рассказал, как он заблудился и попросился ночевать.
— Ладно! — сказал крестьянин. — Только сперва нам надо подкрепиться с дороги.
Жена приняла их обоих очень ласково, накрыла стол и вынула им из печки большой горшок каши.
Крестьянин проголодался и ел с большим аппетитом, а у Николки из головы не шли жаркое, рыба и пирожное, которые были спрятаны в печке.
Под столом, у ног Николки, лежал мешок с лошадиною шкурой, с тою самою, которую он нёс продавать. Каша была ему совсем не по вкусу, и он наступил на свой мешок ногою; сухая шкура громко заскрипела.
— Т-сс! — сказал Николка мешку, а сам опять наступил на него, и шкура заскрипела ещё громче.
— Что там у тебя? — спросил хозяин.
— А это колдун мой! — сказал Николка. — Он говорит, что не стоит есть каши, — он наколдовал нам полную печку жаркого, рыбы и пирожного!
— Вот так штука! — сказал крестьянин, мигом открыл печку и увидал там чудесные кушанья; их спрятала туда его жена, а он-то думал, что это всё колдун наколдовал!
Жена не посмела сказать ни слова и живо поставила всё на стол, а муж с гостем принялись есть. Вдруг Николка опять наступил на мешок, и шкура заскрипела.
— Что он опять? — спросил крестьянин.
— Да, вот, говорит, что наколдовал нам ещё три бутылки винца, там же, в печке! — сказал Николка.
Жене пришлось вытащить и вино; крестьянин выпил стаканчик, другой, и ему стало так весело! Да, такого колдуна, как у Николки, он не прочь был бы заполучить!
— А может он тоже вызвать чёрта? — спросил крестьянин. — Его бы я посмотрел; теперь я в духе!
— Да! — сказал Николка. — Мой колдун может сделать всё, чего я захочу. Правда? — спросил он у мешка, а сам наступил на него, и шкура заскрипела.
— Слышишь, он отвечает: «да». Только чёрт такой безобразный, что не сто́ит и смотреть его!
— О, я ни капельки не боюсь; а каков он на взгляд?
— Да он точь-в-точь пономарь!
— Фу, ты! — сказал крестьянин. — Вот безобразие! Надо вам знать, что я видеть не могу пономарей! Но всё равно, я, ведь, буду знать, что это чёрт, и мне не будет так противно! Теперь я, кстати, набрался храбрости! Только пусть он не подходит слишком близко!
— А вот, я сейчас скажу колдуну! — сказал Николка, наступил на мешок и прислушался.
— Ну, что?
— Он велит нам пойдти и открыть вон тот сундук в углу; там притаился чёрт. Но надо придерживать крышку, а то он выскочит.
— Так помогите мне придержать! — сказал крестьянин и пошёл к сундуку, куда жена спрятала настоящего пономаря.
Пономарь был ни жив, ни мёртв от страха. Крестьянин приоткрыл крышку и заглянул в сундук.
— Фу! — закричал он и отскочил прочь. — Видел, видел! Точь-в-точь наш пономарь! Вот безобразие!
Такую неприятность надо было запить, и они пили до поздней ночи.
— А колдуна этого ты мне продай! — сказал крестьянин. — Проси, сколько хочешь, хоть целый четверик денег!
— Нет, не могу! — сказал Николка. — Подумай, сколько мне от него пользы!
— Ах, мне страсть хочется! — сказал крестьянин и принялся упрашивать Николку.
— Ну, — сказал, наконец, Николка: — пусть будет по-твоему! Ты ласково обошёлся со мной, пустил меня ночевать, так бери ж себе моего колдуна за четверик денег, только полный!
— Хорошо! — сказал крестьянин. — Но ты должен взять и сундук; я к часу не хочу держать его у себя в доме; почём знать, может быть, он всё ещё там сидит?
Николка отдал крестьянину свой мешок с высушеной шкурой и получил за него полный четверик денег, да ещё большую тачку, чтобы было на чем везти деньги и сундук.
— Прощай! — сказал Николка и покатил тачку с деньгами и с сундуком, где всё ещё сидел пономарь.
По ту сторону леса протекал большой глубокий ручей, такой быстрый, что едва можно было справиться с течением; через ручей был перекинут мост. Николка встал посредине моста и сказал нарочно, как можно громче, чтобы пономарь услышал:
— К чему мне этот дурацкий сундук? Он такой тяжёлый, точно весь набит камнями! Я совсем измучусь с ним! Брошу-ка его в ручей: приплывёт он ко мне домой сам — ладно, а не приплывёт — и не надо!
Потом он взялся за сундук одною рукой и слегка приподнял его, точно собираясь столкнуть в воду.
— Постой! — закричал из сундука пономарь. — Выпусти сначала меня!
— Ай! — сказал Николка, притворяясь, что испугался. — Он всё ещё тут! В воду его скорее!
— Нет, нет! — кричал пономарь. — Выпусти меня, я дам тебе целый четверик денег!
— Вот это дело другое! — сказал Николка и открыл сундук.
Пономарь мигом выскочил оттуда и столкнул пустой сундук в воду. Потом они пошли к нему домой, и Николка получил ещё целый четверик денег. Теперь вся тачка была полна деньгами.
— А, ведь, лошадка принесла мне недурной барыш! — сказал сам себе Николка, когда пришёл домой и высыпал на пол целую кучу денег. — Вот Николай-то рассердится, когда узнает, как я разбогател от своей единственной лошади! Только пусть не ждёт, чтобы я сказал ему всю правду!
И он послал к Николаю мальчика попросить меру, которою мерят зерно.
— Зачем это ему мера? — подумал Николай и слегка смазал дно меры дёгтем, — авось, мол, к нему пристанет кое-что. Так и вышло: получив меру назад, Николай увидел, что ко дну прилипли три новеньких серебряных монетки.
— Вот так штука! — сказал Николай я сейчас побежал к Николке.
— Откуда у тебя столько денег?
— Я продал вчера вечером шкуру своей лошади.
— С барышом продал! — сказал Николай, побежал домой, взял топор я убил всех своих четырёх лошадей, снял с них шкуры и отправился в город продавать.
— Шкуры! Шкуры! Кому надо шкуры! — кричал он по улицам.
Все сапожники и кожевники сбежались в нему и стали спрашивать, сколько он просит за шкуры.
— Четверик денег за штуку! — сказал Николай.
— Да ты в уме? — сказали они ему. — По-твоему, мы отваливаем деньги четвериками?
— Шкуры! Шкуры! Кому надо шкуры! — кричал он опять и всем, кто спрашивал, почём у него шкуры, отвечал: — Четверик денег штука!
— Он вздумал дурачить нас! — сказали все сапожники и кожевники, и вот, одни схватили свои ремни, другие свои кожаные передники и принялись хлестать ими Николая.
— Шкуры! Шкуры! — передразнивали они его. — Вот мы зададим тебе шкуры! Вон из города!
И Николай давай Бог ноги! Сроду ещё его так не колотили!
— Ну, — сказал он, добравшись до дому: — поплатится же мне за это Николка! Убью его до смерти!
А у Николки умерла старая бабушка; она не очень-то ладила с ним, была злая и сварливая, но он всё-таки очень жалел её и положил на ночь в свою тёплую постель, — авось отогреется и оживёт, — а сам уселся в углу, на стуле; ему не впервые было ночевать так.
Ночью дверь отворилась, и вошёл Николай с топором в руках; он знал, где стоит постель Николки, прямо подошёл к ней и ударил мёртвую бабушку по голове, думая, что это Николка.
— Вот тебе! Не будешь больше дурачить меня! — сказал Николай и пошёл домой.
— Вот злодей! — сказал Николка. — Это он меня хотел убить! Хорошо, что бабушка-то была мёртвая, а то бы ей не поздоровилось!
Потом он одел бабушку в праздничное платье, попросил у соседа лошадь, запряг её в тележку, хорошенько усадил старуху на заднюю скамейку, чтобы она не свалилась, когда поедут, и покатил с ней через лес. Когда солнышко встало, они подъехали к большому постоялому двору, тут Николка остановился и пошёл спросить себе чего-нибудь закусить.
У хозяина постоялого двора было много, много денег, и сам он был человек очень добрый, но такой горячий, точно весь начинён перцем и табаком.
— Здравствуй! — сказал он Николке. — Что это ты спозаранку расфрантился сегодня?
— Да вот, — сказал Николка: — надо с бабушкой в город съездить; она осталась там в тележке, — ни за что не хочет вылезать. Пожалуйста, отнесите ей туда стаканчик мёду, только говорите с ней погромче, она глуховата!
— Ладно! — сказал хозяин, взял большой стакан мёду и понёс старухе.
— Вот, внучек прислал вам стаканчик медку! — сказал хозяин, но старуха не ответила ни слова, и даже не шевельнулась.
— Слышите! — закричал хозяин во всё горло. — Ваш внук посылает вам стакан мёду!
Ещё раз прокричал он то же самое и ещё раз, а она всё не шевелилась; когда он рассердился и пустил ей стакан прямо в лицо, так что мёд потёк у неё по носу, а сама она опрокинулась навзничь, — Николка, ведь, не привязал её, а просто посадил.
— Что ты наделал? — завопил Николка, выскочил из дверей и схватил хозяина за ворот. — Ты убил мою бабушку! Погляди, какая у неё дыра во лбу!
— Вот беда-то! — заохал хозяин, всплеснув руками. — И всё это из-за моей горячности! Милый Николушка, я дам тебе целый четверик денег и похороню твою бабушку, как свою собственную, только молчи об этом, не то мне отрубят голову, а, ведь, это ужасно неприятно!
И вот, Николка получил целый четверик денег, а хозяин схоронил его старую бабушку, точно свою собственную.
Николка вернулся домой опять с целой кучей денег, и сейчас же послал в Николаю мальчика попросить меру.
— Как так? — сказал Николай. — Разве я не убил его? Надо посмотреть самому! И он сам понёс меру Николке.
— Откуда это у тебя такая куча денег? — спросил он и просто глаза вытаращил от удивления.
— Ты убил-то не меня, а мою бабушку, — сказал Николка: — и я её продал за четверик денег!
— С барышом продал! — сказал Николай, побежал домой, взял топор и убил свою старую бабушку, потом положил её в тележку, приехал с ней в город к аптекарю и предложил ему купить мёртвого человека.
— Кто это и где вы его взяли? — спросил аптекарь.
— Это моя бабушка! — сказал Николай. — Я убил её, чтобы продать за четверик денег!
— Господи, помилуй! — сказал аптекарь. — Вы сами не знаете, что говорите! Смотрите, ведь, это может стоить вам головы!
И он растолковал Николаю, что он такое наделал, какой он дурной человек и как его за это накажут. Николай перепугался, опрометью выскочил из аптеки, сел в тележку, ударил по лошадям и помчался домой. Аптекарь и весь народ подумали, что он сумасшедший и потому не задержали его.
— Поплатишься же ты мне за это, поплатишься, Николка! — сказал Николай, выехав на дорогу, и как только добрался до дому, взял большущий мешок, пошёл к Николке и сказал:
— Ты опять одурачил меня? Сперва я убил моих лошадей, а теперь и бабушку! Всё это по твоей милости! Но уж больше тебе не дурачить меня!
И вот, он схватил Николку и посадил в мешок, завязал его, вскинул на спину и закричал:
— Пойду, да утоплю тебя!
До реки было не близко, и Николаю становилось тяжеленько тащить Николку. Дорога шла мимо церкви; оттуда слышались звуки органа и чудное пение. Николай поставил мешок с Николкой у самых церковных дверей и подумал, что не худо было бы зайдти в церковь, прослушать псалом, другой, а потом уж идти дальше. Николка не мог, ведь, вылезти из мешка сам, а весь народ был в церкви. И вот, Николай зашёл в церковь.
— Ох, ох! — вздыхал Николай, ворочаясь в мешке, но, как он ни старался, развязаться ему не удавалось. В это самое время мимо проходил старый, седой, как лунь, пастух с большой клюкой в руках; он погонял ею целое стадо коров и быков. Животные набежали на мешок с Николкой и повалили его.
— Ох-ох! — вздохнул Николка. — Такой я молодой ещё, а уж должен отправляться в царство небесное!
— А я, бедняга, такой старик, и всё не могу попасть туда! — сказал пастух.
— Развяжи мешок, — закричал Николка: — влезь на моё место и живо попадёшь туда!
— С удовольствием! — сказал пастух я развязал мешок, а Николка мигом выскочил оттуда.
— Теперь тебе смотреть за стадом! — сказал старик и влез в мешок.
Николка завязал его и погнал себе стадо.
Немного погодя, вышел из церкви Николай, взвалил мешок на спину, и ему сразу показалось, что мешок стал гораздо легче, — Николка весил, ведь, чуть не вдвое больше против старика-пастуха.
«Ишь, как теперь легко стало! А всё оттого, что я побывал в церкви!» — подумал Николай, дошёл до широкой и глубокой реки, бросил туда мешок с пастухом и закричал:
— Ну вот, вперед не будешь дурачить меня!
После этого он отправился домой, но у самого перекрестка встретил… Николку с целым стадом!
— Вот тебе раз! — сказал Николай. — Разве я не утопил тебя?
— Конечно! — сказал Николка. — Полчаса тому назад ты бросил меня в реку!
— Так откуда же ты взял такое чудесное стадо? — спросил Николай.
— Это водяное стадо! — сказал Николка. — Я расскажу тебе целую историю. Спасибо тебе, что ты утопил меня, теперь я разбогател, как видишь! А страшно мне было в мешке! Ветер так и засвистел у меня в ушах, когда ты бросил меня в воду! Я сразу пошёл ко дну, но не ушибся, — там внизу растёт такая нежная, мягкая травка. На неё я и упал; мешок сейчас же развязался, и прелестнейшая девушка в белом, как снег, платье, с венком из зелени на мокрых волосах, протянула мне руку и сказала: «А, это ты Николка? Ну, вот, прежде всего бери это стадечко, а с версту отсюда, на дороге, пасется другое, побольше, — ступай, возьми и его». Тут я увидел, что река была для водяных жителей всё равно, что дорога: они ездили и ходили по дну от самого озера и до того места, где реке конец. Ах, как там было хорошо! Какие цветы, свежая трава! А рыбки шныряли мимо моих ушей точь-в-точь, как у нас, здесь, птички! Что за красивые люди попадались мне на встречу и какие чудесные стада паслись у изгородей и канав!
— Зачем же ты так скоро вернулся? — спросил Николай. — Уж меня бы не выманили оттуда, если там так хорошо!
— Я, ведь, это не спроста сделал! — сказал Николка. — Ты, слышал, что водяная девушка велела мне отправиться за другим стадом, которое пасётся на дороге всего в одной версте оттуда? Дорогой она называет реку, — другой дороги они, ведь, там не знают — а река течёт такими извилинами, что мне пришлось бы задать здоровый круг. Вот, я и решился выйдти на сушу, да пойдти наискось, прямо к тому месту, где ждёт моё стадо; таким путём я выиграю почти полверсты!
— Экий счастливец! — сказал Николай. — А как ты думаешь, получу я стадо, если спущусь на дно?
— Я думаю! — сказал Николка. — Только, я не могу тащить тебя в мешке до реки, ты больно тяжёл. А вот, коли хочешь дойти сам, да влезть там в мешок, так я с удовольствием сброшу тебя в воду!
— Спасибо! — сказал Николай. — Но, если я не получу там стада, я тебя изобью, так и знай!
— Ну, ну, не сердись! — сказал Николка, и они пошли к реке.
Когда стадо увидело воду, оно так и бросилось к ней: животным очень хотелось пить.
— Погляди, как они торопятся! — сказал Николка. — Ишь, как соскучились по воде; домой, знать, захотелось!
— Да, да, ты, вот, помоги-ка мне лучше, а не то я изобью тебя! — сказал Николай и влез в большой мешок, который лежал на спине у одного из быков. — Да положи мне в мешок камень, а то я, пожалуй, не пойду ко дну!
— Пойдёшь! — сказал Николка, но всё-таки положил в мешок большой камень, крепко завязал мешок и столкнул его в воду. Бултых! и Николай пошёл прямо ко дну.
— Ох, боюсь, не найдёт он там стада! — сказал Николка и погнал домой своё.
