На самомъ берегу Волги зеленѣлъ весной нашъ маленькій садикъ. Цвѣли въ немъ два десятка яблонь, три грушевыхъ дерева и немного вишневника. На горкѣ, на припекѣ, росли кусты малины, крыжовника, черной смородины; тутъ же ползла по землѣ и клубника, а въ концѣ сада, подъ развѣсистой липой да промежъ кустовъ душистой черемухи, скромно прячась отъ людского глаза, тутъ и тамъ виднѣлось съ десятокъ пчелиныхъ ульевъ. Отъ утренней до вечерней зари сновали и жужжали надъ нимъ неутомимыя пчелы. Поодаль пчельника, у самой стѣнки плетня, какъ заботливый сторожъ, стоялъ старый, молчаливый дубъ; въ его прохладной тѣни и раннимъ утромъ и позднимъ вечеромъ всегда можно было встрѣтить двухъ-трехъ крестьянскихъ дѣтей; они собрались сюда слушать соловья, каждую весну прилетавшаго въ нашъ маленькій садикъ. На старой яблонѣ, родившей вкусныя бѣлевыя яблоки, онъ вилъ со своей сѣрой подружкой волосяное гнѣздышко кувшинчикомъ. Въ гнѣздышко сѣрая подружка соловья, снесла пять-шесть маленькихъ одноцвѣтныхъ сѣровато-зеленыхъ яичекъ и заботливо высиживала ихъ четырнадцать-пятнадцать дней. Въ это время соловей, сидя на ближней вѣткѣ и закрывъ глазки, пѣлъ ей чудныя пѣсни. Подружка такъ глубоко сидѣла въ волосяномъ гнѣздышкѣ, что изъ него едва виднѣлся только ея маленькій клювикъ, но она не спала, а, затаивъ дыханіе, чутко слушала соловья.
Смолкъ и ребячій лепетъ, не слышно и жужжанья пчелъ; дружнѣй ли онѣ работали, собирая цвѣточную пыль для восковыхъ сотовъ, высасывая благоухающій сокъ изъ ближнихъ цвѣтовъ для сладкаго меда,—вѣдь трудъ веселѣе спорится подъ пѣсню,—или молча слушали эту пѣсню и отдыхали отъ трудовъ своихъ, вѣдь отдыхъ слаще при ласкающихъ звукахъ пѣнія,—сказать мудрено, но было такъ тихо-тихо въ саду, что, казалось, вся природа смолкла и молилась своему Творцу въ дивныхъ, чарующихъ звукахъ пѣвца весны… Садъ благоухалъ, соловей все пѣлъ, пѣснь его росла, ширилась, и мягкіе, серебристые звуки ея неслись свободно въ голубую, безоблачную высь… Еще, еще два-три перелива—и пѣснь какъ бы растаяла въ неподвижномъ ароматномъ воздухѣ…
— Ахъ!—глубоко вздохнулъ Кузя, тряхнувъ бѣлокурой головенкой.
— Хорошо!—прошепталъ и Степа, оглядываясь какъ бы со сна кругомъ.
Хрустнула хворостинка въ плетнѣ. Степа и Кузя оглянулись, видятъ—Ариша перевѣсилась черезъ плетень и словно застыла; русая косенка ея выбилась изъ-подъ краснаго платочка, платочекъ свалился на шею, каріе глазенки широко раскрыты, полуоткрытъ ротъ, и слюнки сбѣгали съ пухлыхъ губъ на смятый подбородокъ.
— Аришка, ты куда?—крикнулъ весело Степа.
— Шш-ш! Не мѣшай, я его слушаю!
— Эва! Да ужъ онъ не поетъ!
— Оставь! Говорю,—поетъ!
Ребята громко захохотали.
— Ай дѣвка-то рехнулась?!
Соловей давно ужъ смолкъ, но маленькой дѣвочкѣ казалось, что пѣснь его еще не замерла, а звучитъ гдѣ-то здѣсь, у нея въ груди… Смѣхъ дѣтей привелъ ее въ себя; она глубоко вдохнула ароматный воздухъ въ маленькую грудку, и на карихъ глазкахъ блеснули двѣ крупныхъ слезинки…
— Гляди-тко, Степа, панычъ идетъ,—крикнулъ Кузя, вскакивая на ноги,—и удочки несетъ, и бредень,—знать, за рыбой собрался и насъ ищетъ!
— И я съ вами,—робко отозвалась Ариша.
— Тоже рыболовъ выискался!
— Я не ловить, я смотрѣть буду и червячковъ накопаю…
— Да отъ тебя куда дѣнешься. Гдѣ голова,—за ней и хвостъ тащится, гдѣ ребята,—тамъ и ты поспѣла… Панычъ, аль за рыбой?.. — За рыбой!—сказалъ, ласково улыбаясь голубыми глазами, полный, широкоплечій невысокаго роста мальчикъ, подходя къ дубу.
— А мы соловья у тебя слушали! Ахъ, и пѣлъ! У Аришки и слюни потекли, рехнулась дѣвка; онъ и пѣть бросилъ, а она на насъ шикаетъ: «Не мѣшайте де, соловья слушаю!…»
И опять раздался дружный хохотъ Степы и Кузи; смѣялась и Ариша, показывая бѣлые зубы; задумчиво улыбался и голубоглазый панычъ…
— Ну, идемъ, что ли!
— Поетъ, опять поетъ!—приложивъ палецъ къ губамъ, прошептала Ариша.
Она была права. Соловей снова запѣлъ, сперва тихо-тихо, а потомъ громче, выводя тонкіе, нѣжные переливы за переливами… Снова все замерло, не шелохнетъ листъ на яблонѣ, гдѣ засѣлъ пѣвецъ, притихли и рѣзвыя дѣти, тишина кругомъ, ароматъ, и только растетъ, звенитъ, серебромъ разсыпается чудная пѣснь соловья.
Хорошо было весной въ нашемъ маленькомъ садикѣ, въ селѣ Чардымѣ, на широкой матушкѣ-Волгѣ!