Мушкѣ
авторъ Генрихъ Гейне (1797—1856), пер. Д. Д. Минаевъ (1835—1889)
Оригинал: нем. Für die Mouche («Es träumte mir von einer Sommernacht…»), 1856. — Источникъ: Полное собраніе сочиненій Генриха Гейне / Подъ редакціей и съ біографическимъ очеркомъ Петра Вейнберга — 2-е изд. — СПб.: Изданіе А. Ф. Маркса, 1904. — Т. 6. — С. 42—45.. • См. также переводъ Чюминой.

Мушкѣ.


[42]

Мнѣ приснилось, что въ лѣтнюю ночь вкругъ меня,
Въ лунномъ свѣтѣ, вдали отъ движенья,
Видны были развалины храмовъ, дворцовъ,
И обломки временъ возрожденья.

Изъ-подъ груды камней выступалъ рядъ колоннъ
Въ самомъ строгомъ дорическомъ стилѣ,
Такъ насмѣшливо въ небо смотря, словно имъ
Стрѣлы молній невѣдомы были.

Тамъ лежали порталы, разбитые въ прахъ,
10 На массивныхъ карнизахъ скульптуры,
Гдѣ смѣшались животныя вмѣстѣ съ людьми —
Сфинксъ съ Центавромъ, Сатиръ и Амуры…

Тамъ ничѣмъ не закрытый стоялъ саркофагъ,
Пощаженный вполнѣ разрушеньемъ,
15 И лежалъ въ саркофагѣ мертвецъ, какъ живой,
Блѣдный, съ грустнымъ лица выраженьемъ,

Съ напряженіемъ вытянувъ шеи, его
На ладоняхъ несли карьятиды;
И изваяны были съ обѣихъ сторонъ
20 Барельефовъ различные виды.

Вотъ Олимпъ съ цѣлымъ сонмомъ безпутныхъ боговъ,
Сладострастно раскрывшихъ объятья:
Вотъ Адамъ рядомъ съ Евой, и фиговый листъ
Замѣняетъ имъ всякое платье;

25 Вотъ паденіе Трои, Елена, Парисъ,
Гекторъ самъ предъ воинственнымъ станомъ;
Моисей съ Аарономъ, Юдиѳь и Эсѳирь,
Олофернъ тоже рядомъ съ Аманомъ.

Вотъ Меркурій, Амуръ, Аполлонъ и Вулканъ,
30 И Венера съ кокетливой миной,

[43]

Вотъ и Бахусъ съ Пріамомъ, и толстый Силенъ,
И Плутонъ со своей Прозерпиной.

И оселъ Валаама былъ тутъ же (оселъ
Былъ со сходствомъ большимъ изваянный)
35 Испытанье Творцомъ Авраама, и Лотъ
Съ дочерьми, окончательно пьяный;

Сь головою Крестителя блюдо; за нимъ
Въ танцѣ бѣшеномъ Иродіада;
Петръ апостолъ съ ключами отъ райскихъ воротъ,
40 Сатана и вся внутренность ада;

И развратникъ Зевесъ въ похожденьяхъ своихъ
Былъ представленъ здѣсь — какъ онъ побѣду
Надъ Данаей дождемъ золотымъ одержалъ,
Какъ сгубилъ, въ видѣ лебедя, Леду;

45 Тамъ съ охотою дикой Діана спѣшитъ,
А вокругь нея нимфы и доги;
Геркулесъ въ женскомъ платьѣ за прялкой сидитъ
И кудель онъ прядетъ на порогѣ.

Тутъ же рядомъ Синай; у подошвы его
50 Вотъ Израиль съ своими быками;
Тамъ ребенокъ Христосъ съ стариками ведетъ
Богословскіе споры во храмѣ.

Миѳологія съ библіей рядомъ стоятъ,
И контрасты намѣренно рѣзки,
55 И какъ рама, кругомъ обвиваетъ ихъ плющъ
Въ видѣ общей одной арабески.

Но не странно-ль? Межъ тѣмъ какъ смотрѣлъ я, въ мечты
Погруженный душою дремавшей,
Мнѣ казалось, что самъ я тотъ блѣдный мертвецъ,
60 Въ саркофагѣ открытомъ лежавшій.

Въ головахъ же гробницы моей росъ цвѣтокъ,
Ярко желтый и вмѣстѣ лиловый,
Онъ по виду причудливъ, загадоченъ былъ,
Но дышалъ красотою суровой.

65 «Страстоцвѣтомъ» его называетъ народъ.
Выросъ будто — о томъ есть преданье —
Тотъ цвѣтокъ ва Голгоѳѣ, когда Іисусъ
На крестѣ изнемогъ отъ страданья.

[44]

Какъ свидѣтельство казни, цвѣтокъ, говорятъ,
70 Всѣ орудія пытки Христовой
Отразилъ въ своей чашкѣ среди лепеcтковъ,
Обличить постоянно готовый.

Атрибуты Христовыхъ страстей въ томъ цвѣткѣ,
Какъ въ застѣнкѣ иномъ сохранились;
75 Напримѣръ: бичъ, веревки, терновый вѣнецъ,
Крестъ и чаша тамъ вмѣстѣ таились.

Надъ моею гробницею этотъ цвѣтокъ
Нагибался и, трупъ мой холодный
Охраняя, мнѣ руки и лобъ, и глаза
80 Цѣловалъ онъ съ тоской безысходной.

И по прихоти сна, тотъ цвѣтокъ страстоцвѣтъ
Образъ женщины принялъ мгновенно…
Неужели я, милая, вижу тебя?
Это ты, это ты несомнѣнно!

85 Ты была тѣмъ цвѣткомъ, дорогая моя!
По лобзаньямъ я могъ догадаться:
У цвѣтовъ нѣтъ такихъ жаркихъ, пламенныхъ слезъ,
Такъ не могутъ цвѣты цѣловаться.

Хоть глаза мои были закрыты, но я
90 Все же видѣлъ съ нѣмымъ обожаньемъ,
Какъ смотрѣла ты нѣжно, склонясь надо мной,
Освѣщенная луннымъ мерцаньемъ.

Мы молчали, но сердцемъ своимъ понималъ
Я всѣ мысли твои и желанья:
95 Нѣтъ невинности въ словѣ, слетающемъ съ устъ,
И цвѣтокъ любви чистой — молчанье.

Разговоры безъ словъ! Можно вѣрить едва,
Что въ бесѣдѣ безмолвной, казалось,
Та блаженно ужасная ночь, словно мигъ,
100 Въ сновндѣньѣ прекрасномъ промчалась.

Говорили о чемъ мы — не спрашивай, нѣтъ!..
Допытайся, добейся, отвѣта,
Что́ волна говоритъ набѣжавшей волнѣ,
Плачетъ вѣтеръ о чемъ до разсвѣта;

105 Для кого лучезарно карбункулъ блеститъ,
Для кого льютъ цвѣты ароматы…

[45]

И о чемъ говорилъ страстоцвѣтъ съ мертвецомъ —
Не старайся узнать никогда ты.

Я не знаю, какъ долго въ гробницѣ своей
110 Я плѣнительнымъ сномъ наслаждался…
Ахъ, окончился онъ — и мертвецъ со своимъ
Безмятежнымъ блаженствомъ разстался.

Смерть! Въ могильной твоей тишинѣ только намъ
И дано находить сладострастье…
115 Жизнь страданья одни да порывы страстей
Выдаетъ намъ безумно за счастье.

Но — о, горе! — исчезло блаженство мое;
Вкругъ меня шумъ внезапный раздался —
И въ испугѣ бѣжалъ дорогой мой цвѣтокъ…
120 Съ бранью топотъ ужасный смѣшался.

Да, я слышалъ кругомъ ревъ, и крики, и брань
И, прислушавшись къ дикому хору,
Распозналъ, что теперь на гробницѣ моей
Барельефы затѣяли ссору.

125 Заблужденія старыя въ мраморѣ плитъ
Стали спорить кругомъ неустанно;
Моисея проклятья въ томъ спорѣ слились
Съ бранью дикаго лѣшаго Пана.

О, тотъ споръ не окончится! Споръ красоты
130 Съ словомъ истины — онъ безпредѣленъ;
Человѣчество будетъ разбито всегда
На двѣ партіи: варваръ и эллинъ.

Проклинали, шумѣли, ругались они,
Увлеченные гнѣвомъ стариннымъ;
135 Но оселъ Валаамскій боговъ и святыхъ
Заглушилъ своимъ крикомъ ослинымъ.

Слушать дикіе звуки его, наконецъ,
Отвратительно стало и больно,
Возмутилъ меня этотъ глупѣйшій оселъ,
140 Крикнулъ я и — проснулся невольно.