Насталъ день нашего отъѣзда. Насъ ничто уже больше не удерживало на островѣ Старанія. Укороченный мачты, похожія на обрубки, стояли на мѣстѣ и смѣшные паруса были наготовѣ. Все, что выходило изъ моихъ рукъ, было крѣпко, но ничуть не красиво; но я зналъ, что все это сдѣлаетъ свое дѣло, и самодовольно оглядывался въ сознаніи своей силы.
— Я сдѣлалъ это! Я сдѣлалъ это! Сдѣлалъ собственными руками! — хотѣлось мнѣ громко закричать.
И Модъ, какъ будто угадавъ мои мысли, сказала, когда мы собирались поднимать большой парусъ.
— Подумать, Гёмфри, что вы сдѣлали все это собственными руками!
— Но у меня были еще двѣ другія руки, — отвѣтилъ я. — Двѣ маленькія славныя ручки…
Она засмѣялась и покачала головой, затѣмъ посмотрѣла на свои руки.
— Я никакъ не могу ихъ отмыть и сдѣлать ихъ снова мягкими.
— Эта грязь и грубая кожа — ваша почетная награда, — сказалъ я, держа ея руки въ своихъ; несмотря на всѣ принятыя мною рѣшенія, я бы расцѣловалъ эти дорогія ручки, если бы она ихъ быстро не отняла.
Наши товарищескія отношенія стали очень шаткими. Я долго сдерживалъ свою любовь, но теперь она брала верхъ надо мной. Она теперь не слушалась меня и не только мои глаза, но и языкъ начиналъ говорить. Я едва владѣлъ собой. Все мое существо взывало къ ней, и точно сильный вѣтеръ, которому я не могъ противиться, клонилъ мое тѣло, такъ что, самъ того не замѣчая, я склонился къ ней. И она поняла, ибо прежде, чѣмъ отвести свои глаза, она бросила на меня быстрый, проницательный взглядъ.
Концы канатовъ для подъема парусовъ я прикрѣпилъ къ лебедкѣ, такъ что мы могли довольно быстро и легко поднять ихъ. Но я зналъ, что намъ не поднять якорей на такомъ узкомъ мѣстѣ, иначе насъ могло бы отнести на утесы. Поэтому я рѣшился бросить ихъ и показалъ Модъ, какъ поднять паруса въ тотъ моментъ, когда я брошу въ воду конецъ якорной цѣпи.
Дулъ довольно свѣжій вѣтеръ. Я выбилъ болтъ, державшій цѣпь и она съ грохотомъ упала за бортъ. Я быстро подбѣжалъ къ штурвалу; корпусъ Призрака словно снова ожилъ, какъ только паруса надулись вѣтромъ. У меня захватило духъ, когда шхуна въ началѣ поворота направилась прямо къ берегу, но затѣмъ она послушалась руля и, описавъ дугу, направилась въ открытое море.
Окончивъ свое дѣло, Модъ пришла на ютъ и стала возлѣ меня; ея маленькая шапочка кое-какъ держалась на развѣваемыхъ вѣтромъ волосахъ; она вся раскраснѣлась отъ работы, ея глаза были широко раскрыты и блестѣли отъ возбужденія, и ноздри дрожали отъ свѣжей струи морского воздуха, навстречу которой мы шли. Ея каріе глаза были похожи на глаза испуганной серны. Въ нихъ появился суровый острый взглядъ, какого я не видѣлъ въ нихъ раньше, и она затаила дыханіе, когда Призракъ, пройдя подъ скалистой стѣной, вышелъ изъ бухты. День былъ сѣрый и облачный, но солнце въ этотъ моментъ прорвалось сквозь облака и освѣтило берега, гдѣ мы вдвоемъ убивали котиковъ. Весь островъ Старанія сразу просвѣтлѣлъ на солнцѣ. Даже мрачный юго-западный мысъ казался менѣе мрачнымъ, и нижній край его, куда достигали волны, блестѣлъ и искрился на солнцѣ,
— Я всегда съ гордостью буду думать о немъ, — сказала Модъ.
Она величественнымъ жестомъ протянула руки и сказала:
— Милый, милый островъ Старанія! Я всегда буду любить тебя!
— И я тоже, — сказалъ я быстро. Казалось бы, что глаза наши должны были бы встрѣтиться, но они почему-то старались не встрѣчаться.
Наступило довольно неловкое молчаніе; чтобъ прервать его, я сказалъ:
— Взгляните на эти черныя тучи. Помните я говорилъ вамъ вчера, что барометръ падаетъ? — И солнце скрылось, — сказала она, но ея глаза были еще устремлены на островъ, гдѣ мы доказали, что нашъ духъ сильнѣе плоти и, достигли самой нѣжной дружбы и товарищества, какія только могутъ выпасть на долю мужчины и женщины.
— А теперь въ Японію, на всѣхъ парусахъ! — весело вскричалъ я.
Привязавъ штурвалъ, я побѣжалъ на бакъ, распустилъ кливеръ и закрѣпилъ всѣ паруса въ ожиданіи свѣжаго бокового вѣтра, который надо было использовать какъ можно полнѣе.
Къ сожалѣиію при боковомъ вѣтрѣ надо все время стоять у штурвала; такимъ образомъ мнѣ предстояло простоять цѣлую ночь на вахтѣ. Модъ настаивала на томъ, чтобы смѣнить меня, но оказалось, что у нея не хватало силъ вертѣть штурвалъ при большомъ волнеиіи, даже если бы она и знала, какъ это дѣлать. Это ее чрезвычайно огорчило, но она утѣшилась тѣмъ, что привела въ порядокъ всѣ концы и тросы, разбросанные по палубѣ; затѣмъ ей надо было приготовить обѣдъ, убрать постели, смотрѣть за Волкомъ Ларсеномъ и она къ тому же еще предприняла генеральную уборку каюты и трюма.
Всю ночь я простоялъ у штурвала, а вѣтеръ все крѣпчалъ и волненіе увеличивалось. Въ пять часовъ утра Модъ принесла мнѣ горячее кофе и булочки, который она испекла; а въ семь часовъ довольно основательный горячій завтракъ вдохнулъ въ меня новую жизнь.
Въ продолженіе дня вѣтеръ медленно и постепенно крѣпчалъ. Но Призракъ все время ускорялъ ходъ, такъ что въ концѣ-концовъ онъ дѣлалъ не менѣе одиннадцати узловъ. Было жаль терять такую быстроту, но къ ночи мои силы совершенно истощились. При всей моей выносливости, стоять тридцать шесть часовъ подрядъ у руля было предѣломъ для моей силы. Къ тому же Модъ просила меня убрать паруса — и я зналъ, что если вѣтеръ и волненіе еще усилятся, то скоро уже нельзя будетъ этого сдѣлать. Поэтому къ вечеру я поставилъ шхуну перпендикулярно къ вѣтру. Но я не представлялъ себѣ, какая это трудная задача убрать три паруса одному человѣку при такомъ вѣтрѣ. Пока мы шли по вѣтру, я не представлялъ себѣ его силы, но когда мы остановились, то онъ вырвалъ паруса изъ моихъ рукъ и въ одинъ моментъ уничтожалъ то, что я съ страшными усиліями дѣлалъ въ теченiе десяти минутъ. Къ восьми часамъ я успѣлъ закрѣпить только кливеръ, а къ одиннадцати я долженъ былъ оставить свои тщетныя усилія убрать марселя. Кровь сочилась изъ всѣхъ моихъ пальцевъ и ногти были обломаны. Отъ боли и изнеможенія я даже потихоньку плакалъ въ темнотѣ, стараясь, чтобы Модъ этого не узнала.
Пришлось отказаться отъ мысли закрѣпить марселя. Но я снова проработалъ всю ночь, убралъ-таки марселя и только въ три часа утра, когда я былъ уже полуживой отъ усталости, я зналъ, что мои труды не пропали даромъ, что Призракъ съ закрѣпленнымъ рулемъ лавируетъ ровнымъ ходомъ, не обнаруживая наклонности сворачивать носъ при боковыхъ порывахъ вѣтра.
Я былъ голоденъ, но Модъ напрасно пробовала заставить меня поѣсть. Я засыпалъ съ ртомъ, полнымъ пищи. Я былъ такъ безпомощенъ, что она должна была держать меня на стулѣ, чтобы я не свалился на полъ при сильныхъ качаніяхъ шхуны.
Какъ я дошелъ изъ кухни въ каюту, я не помню. Я шелъ во снѣ и Модъ поддерживала меня. Я ничего не помню, и, когда проснулся, то я не зналъ даже, когда я успѣлъ заснуть. Было темно, все мое тѣло ныло и болѣло, и я чуть не закричалъ отъ боли, когда дотронулся до одѣяла концами моихъ истерзанныхъ пальцевъ.
Утро, очевидно, еще не наступало, такъ что я закрылъ глаза и снова заснулъ. Когда я во второй разъ проснулся, я зажегъ спичку и взглянулъ на часы. Была полночь, а я ушелъ съ палубы въ три часа. Я былъ чрезвычайно озадаченъ, но тотчасъ же угадалъ въ чемъ дѣло. Неудивительно, что мнѣ не хотѣлось больше спать — я вѣдь проспалъ двадцать одинъ часъ! Я сталъ прислушиваться къ качанію судна, къ шуму волнъ и къ завыванію вѣтра на палубѣ. Затѣмъ повернулся на бокъ и мирно заснулъ до утра.
Когда я всталъ въ семь часовъ утра, Модъ нигдѣ не было видно и я рѣшилъ, что она въ кухнѣ, готовитъ завтракъ. Выйдя на палубу, я увидѣлъ, что Призракъ великолѣпно идетъ подъ небольшимъ треугольнымъ парусомъ. Но, хотя въ кухнѣ горѣлъ огонь и кипѣла вода, Модъ тамъ не было.
Я нашелъ ее въ трюмѣ у койки Волка Ларсена. Я посмотрѣлъ на него. На его безжизненномъ лицѣ было какое-то странное выраженіе. Модъ взглянула на меня и я понялъ.
— Онъ скончался въ самый разгаръ бури?
— Но духъ его еще живъ… — съ увѣренностью отвѣтила она.
Я взялъ ее за руку и повелъ на палубу.
Ночью буря стала медленно утихать. На следующее утро послѣ завтрака, когда я поднялъ тѣло Волка Ларсена на палубу, чтобы похоронить его, вѣтеръ былъ еще очень силенъ и волны высоко вздымались. Палубу безпрестанно заливало водой. Вѣтеръ внезапно сильно накренилъ шхуну, такъ что ея подвѣтренный бортъ зарылся въ волны; въ снастяхъ неистово выло и визжало. Мы стояли по колѣна въ водѣ; я обнажилъ голову.
— Я помню только одну часть погребальнаго обряда, — сказалъ я: — «И тѣло должно быть брошено въ море».
Модъ взглянула на меня съ изумленіемъ, она, видимо, была шокирована; но я былъ всецѣло подъ впечатлѣніемъ того, что я когда-то видѣлъ, и что-то заставило меня похоронить Волка Ларсена такъ, какъ онъ однажды похоронилъ другого человѣка. Я приподнялъ конецъ крышки трюма и тѣло, зашитое въ парусину, соскользнуло въ море ногами впередъ. Желѣзный грузъ, привязанный къ ногамъ, потянулъ его внизъ. Тѣло исчезло.
— Прощай, Люциферъ, гордый духъ, — прошептала Модъ такъ тихо, что ничего не было слышно, такъ какъ вѣтеръ подхватилъ ея шопотъ; но я видѣлъ движеніе ея губъ и угадалъ.
Когда мы, цѣпляясь за подвѣтренный бортъ, шли на ютъ, я бросилъ взглядъ на море. Призракъ въ этоть моментъ поднялся на высокій гребень волны и я ясно увидѣлъ въ двухъ или трехъ миляхъ отъ насъ небольшой пароходъ, шедшій къ намъ навстрѣчу. Онъ былъ выкрашенъ въ черную краску, и я понялъ, что это таможенный пароходъ Соединенныхъ Штатовъ. Я указалъ на него Модъ, и поспѣшно повелъ ее въ безопасное мѣсто на ютъ.
Затѣмъ я спустился внизъ, чтобы взять флагь изъ ящика, но вдругъ вспомнилъ, что при оснасткѣ Призрака я совершенно забылъ прикрѣпить шкотъ для флага.
— Намъ не нужно выбрасывать сигналь бѣдствія, — сказала Модъ, — а нужно только, чтобы они насъ увидѣли.
— Мы спасены, — сказалъ я спокойно и торжественно и затѣмъ въ порывѣ радости прибавилъ: — но не знаю, радоваться ли этому или нѣтъ.
Я взглянулъ на нее. Наши взгляды теперь уже не избѣгали встрѣчаться. Она склонилась ко мнѣ и я обнялъ ее.
— Нужно ли мнѣ говорить? — спросилъ я.
— Не нужно. Но если вы скажете, то это будетъ такъ пріятно…
Ея губы прижались къ моимъ, и я почему-то вспомнилъ сцену въ каютѣ Призрака, когда она положила палецъ на губы и сказала: «молчите, молчите».
— Милая моя, моя дорогая жена, — проговорилъ я нѣжно, прижимая ее къ своей груди.
— Мужъ мой, — прошептала она, прижимаясь ко мнѣ съ радостнымъ вздохомъ.
Я взглянулъ на пароходъ. Онъ быль уже очень близко и спускалъ въ воду лодку.
— Еще одинъ поцѣлуй, дорогая, — прошепталъ я, — еще одинъ поцѣлуй, прежде чѣмъ они подойдутъ.
— И спасутъ насъ отъ самихъ себя, — докончила она съ очаровательной улыбкой.