На слѣдующій день все было готово, мы начали подымать на бортъ верхнія части полумачты. Верхняя часть гротъ-мачты была около тридцати футовъ длины, а фокъ-мачты — чуть-чуть короче; изъ нихъ я собирался сдѣлать ножницы. Задача была довольно сложная. Прикрѣпивъ къ толстому концу полумачты канатъ, другой конецъ каната я обернулъ нѣсколько разъ вокругъ лебедки, и мы принялись вертѣть лебедку.
Мы были поражены, какъ легко тяжелая полумачта, при помощи лебедки, поднялась въ уровень съ бортомъ — на это ушло не больше часа. Зато выше борта она не пошла, а нужно было положить ее на палубу. Пришлось нѣсколько разъ спускать ее въ воду и начинать сначала, пока я не догадался привязать канатъ не къ концу, а почти къ серединѣ полумачты, нѣсколько ближе къ ея толстому концу. Наконецъ полумачта очутилась на палубѣ — на это у насъ ушло цѣлое утро. Послѣ обѣда мы уже безъ всякихъ затрудненій, въ какой-нибудь часъ, вытянули на палубу вторую полумачту. Я крѣпко связалъ верхніе концы обѣихъ полумачтъ, подвязалъ къ нимъ крѣпкій блокъ и закрѣпилъ нижніе концы, чтобы они не скользили по палубѣ, и при помощи лебедки, мы къ вечеру подняли ножницы торчкомъ.
Волкъ Ларсенъ съ самаго обѣда присутствовалъ при нашей работѣ, сидя въ сторонѣ, но не промолвилъ ни слова. Къ вечеру онъ отправился въ кухню и сталъ готовить себѣ ужинъ. Я очень усталъ, у меня ныла поясница, но я съ гордостью глядѣлъ на свое сооруженіе и мнѣ, какъ школьнику, хотѣлось попробовать поднять что-нибудь при его помощи.
— Вы слишкомъ жадны, Гёмфри, — съ улыбкой сказала Модъ. — Нельзя же все сразу; и вы едва держитесь на ногахъ; оставимъ лучше до завтра.
— А вы? — сказалъ я съ безпокойствомъ. — Вы должно быть очень устали. Вы такъ трудились сегодня. Я горжусь вами, Модъ.
— Но едва ли такъ, какъ я вами, — отвѣтила она, взглянувъ мнѣ въ глаза съ выраженіемъ, котораго я еще не видѣлъ раньше и которое заставило меня затрепетать отъ восторга. Затѣмъ она опустила глаза и, когда подняла ихъ, они уже снова смѣялись.
— Вотъ если бы насъ могли видѣть наши друзья, — сказала она. — Обратили ли вы вниманіе, какой у насъ видъ?
— На вашъ видъ я обращалъ вниманіе часто, — отвѣтилъ я озадаченный выраженіемъ, которое я видѣлъ въ ея глазахъ, а такъ же внезапной перемѣной разговора. — Господи! — вскричала она. — На что же я похожа?
— Скорѣе всего на воронье пугало, — отвѣтилъ я. — Взгляните только на ваши грязный юбки и на эти прорѣхи. А кофточкаI Не нужно быть Шерлокомъ Холмсомъ, чтобы прійти къ заключенью, что вы варили обѣдъ на кострѣ, не говоря уже о томъ, что вамъ приходится возиться съ свѣтильниками изъ котиковаго жира. Но лучше всего, это ваша шапочка! И это та женщина, которая написала «Невольный Поцѣлуй»!
Она, сдѣлала мнѣ глубокій реверансъ и сказала:
— Что же касается васъ, сэръ…
Мы продолжали весело болтать, но въ ея шутливыхъ словахъ, я все же уловилъ что-то серьезное, что напоминало то выраженіе, которое я поймалъ въ ея глазахъ. Что же это было такое?
Можетъ быть наши глаза говорили помимо нашей воли? Мои глаза говорили, я знаю, и я старался заставить ихъ умолкнуть. Но она, можетъ быть, поняла ихъ языкъ? И неужели ея глаза тоже теперь заговорили? Что же иное могло означать это выраженіе, эти сверкающія искры въ нихъ и еще что-то, что нельзя выразить словами? Нѣтъ, это невѣроятно. Къ тому же у меня не было опыта въ разговорѣ глазами. Я былъ только Гёмфри Ванъ-Вайденомъ, книгоѣдомъ, который только теперь былъ впервые влюбленъ.
Мы сошли на берегъ; надо было думать о другомъ.
— Какъ досадно, что, проработавъ весь день, мы не можемъ даже поспать спокойно ночь, — жаловался я послѣ ужина.
— Но развѣ теперь есть опасность? Вѣдь онъ же слѣпъ? — сказала она.
— Я не могу довѣрять ему, даже если онъ слѣпъ. Его безпомощность еще больше озлобляетъ его. Завтра первымъ дѣломъ придется вывести якорь и поставить шхуну на середину бухты. И каждую ночь, когда мы будемъ отправляться на берегъ, господинъ Волкъ Ларсенъ будетъ оставаться плѣнникомъ на суднѣ. Такимъ образомъ, намъ осталось дежурить только еще одну ночь.
Мы проснулись рано, и едва окончили завтракъ, какъ начался разсвѣтъ.
— О, ГёмфриI — вскрикнула Модъ въ ужасѣ и остановилась, какъ вкопанная.
Я взглянулъ на нее. Она смотрѣла на Призракъ. Я послѣдовалъ за ея взглядомъ, но не увидѣлъ ничего ѳеобеннаго.
Ножницы… — сказала она дрожащимъ голосомъ.
Я забылъ объ ихъ существовании и теперь только замѣтилъ, что ихъ не было.
— Если только онъ… — началъ я свирѣпо.
Она съ участіемъ пожала мнѣ руку и сказала:
— Теперь намъ нужно будетъ начинать все снова.
— Повѣрьте мнѣ, что мой гнѣвъ ничего не значитъ, я не могу причинить зло даже мухѣ. И хуже всего то, что онъ это знаетъ. Вы правы. Если онъ разрушилъ ножницы, то мнѣ только придется ихъ снова поставить.
— Но съ этихъ поръ я буду держать вахту на борту, — прибавилъ я необдуманно. — И если онъ снова вздумаетъ мѣшать мнѣ…
— Но я буду бояться на берегу одна, — сказала Модъ, когда я успокоился. — Какъ было бы хорошо, если бы онъ благожелательнѣе относился къ намъ и помогалъ намъ. Мы всѣ могли бы такъ уютно устроиться на суднѣ.
— Мы и будемъ жить на суднѣ, — сказалъ я всё еще довольно свирѣпо, потому что разрушеніе моихъ любимыхъ ножницъ чрезвычайно взволновало меня. — To-есть, вы и я будемъ жить на суднѣ, не обращая вниманія на Волка Ларсена.
— Какъ это глупо съ его стороны дѣлать такія вещи, а съ моей сердиться на него за это, — сказалъ я со смѣхомъ, нѣсколько минуть спустя.
Но мое сердце замерло, когда мы взобрались на бортъ и увидѣлй, что онъ сдѣлалъ. Отъ ножницъ не осталось и слѣда. Державшiе ихъ тросы были перерублены, и онъ прекрасно зналъ, что я не сумѣю плѣсневать ихъ. Я подбѣжалъ къ лебедкѣ — она была испорчена и не действовала. Затѣмъ я взглянулъ за бортъ: ни мачтъ, ни рей — ничего не было; онъ перерѣзалъ всѣ державшіе ихъ концы и ихъ унесло въ море.
На глазахъ Модъ показались слезы и на моихъ вѣроятно тоже. Что сталось съ нашимъ проектомъ, снова оснастить Призракъ? Волкъ Ларсенъ сдѣлалъ свое дѣло хорошо. Я сѣлъ на бортъ и подперъ подбородокъ руками въ полномъ отчаяніи.
— Онъ заслуживаетъ смерти, — вскричалъ я, — и да проститъ мнѣ Богъ, что у меня не хватаетъ мужества убить его.
Но Модъ подошла ко мнѣ, ласково провела рукой по моимъ волосамъ и сказала:
— Ничего, ничего, все обойдется. Мы правы, значитъ все должно быть хорошо.
Я вспомнилъ Мишле и прислонился головой къ ея груди; и дѣйствительно я снова сталъ сильнымъ. Дорогая, она была неисчерпаемымъ источникомъ силы для меня. Въ самомъ дѣлѣ, это только небольшая отсрочка. Отливъ не могъ далеко отнести мачты и вѣтра не было. Это означало только, что надо еще поработать, найти мачты и привезти ихъ обратно. Къ тому же это намъ послужить урокомъ. Я зналъ, что мнѣ теперь ждать отъ него. Было бы хуже, если бы онъ подождалъ некоторое время и затѣмъ разрушилъ нашу работу, когда все было бы уже готово.
— Вотъ онъ, — шепнула она. Я взглянулъ на верхъ. Онъ медленно шелъ по юту.
— Не обращайте на него вниманія, — шепнулъ я. — Онъ хочетъ посмотрѣть, какое это на насъ произвело вдечатлѣніе. Но надо лишить его этого удовольствий. Снимите башмаки и возьмите ихъ въ руки.
Мы начали играть въ прятки со слѣпымъ. Когда онъ шелъ на одну сторону, мы перебѣгали на другую и съ юта наблюдали, какъ онъ поворачивалъ и щелъ по нашимъ слѣдамъ. Но онъ какъ-то узналъ, что мы находимся на борту, потому что сказалъ «доброе утро» и ждалъ отвѣта, Затѣмъ онъ пошелъ по направленію къ кормѣ, а мы проскользнули на носъ. — О, я знаю, что вы на борту, — сказалъ онъ и послѣ этого внимательно слушалъ, ожидая отвѣта.
Это напомнило мнѣ большую сову, когда она, издавъ свой крикъ, прислушивается, не встрепенется ли гдѣ-нибудь въ испугѣ ожидаемая добыча. Но мы не шевелились и только при его приближении бѣжали, держась за руки, какъ дѣти, преслѣдуемые людоѣдомъ, пока Волку Ларсену это не надоѣло и онъ не спустился въ каюту. Мы съ трудомъ удерживались отъ смѣха, когда надѣвали башмаки и спускались съ борта въ лодку. Когда я взглянулъ въ каріе глаза Модъ, я забылъ зло, которое онъ намъ причинилъ и чувствовалъ только, что я ее люблю и что благодаря ей я силенъ и отвоюю себѣ дорогу обратно въ Божій міръ.