Утро было сѣрое и холодное. Лодка, низко накренившись подъ свѣжимъ вѣтромъ, быстро неслась по тому направленно, гдѣ по компасу находилась Японія. Хотя мои руки были въ толстыхъ рукавицахъ, все же пальцы мои окоченѣли и болѣли отъ держанія правильнаго весла. Мои ноги тоже замерзли и я нетерпѣливо ожидалъ восхода солнца.
Передо мной, на днѣ лодки, лежала Модъ. Ей, по крайней мѣрѣ, было тепло, потому что подъ нею и надъ нею были толстыя, теплыя одѣяла. Одно изъ нихъ я натянулъ ей на лицо, такъ что мнѣ видны были только неясныя очертанія ея фигуры и прядь свѣтло-каштановыхъ волосъ, унизанныхъ блестками ночной росы.
Я не отрываясь глядѣлъ на эту прядку волосъ, которая казалась мнѣ самымъ цѣннымъ сокровищемъ въ мірѣ. Взглядъ мой былъ такъ присталенъ, что она, наконецъ, зашевелилась подъ одѣяломъ, сбросила его съ лица и улыбнулась.
— Доброе утро, мистеръ Ванъ-Вейденъ, — сказала она. — Вы еще не видѣли земли?
— Нѣтъ, — отвѣтилъ я, — мы приближаемся къ ней со скоростью шести миль въ часъ.
Она сдѣлала разочарованную гримасу.
— Но, вѣдь это сто сорокъ четыре мили въ сутки, — успокоилъ я ее.
Ея лицо просвѣтлѣло.
— А какъ много еще осталось?
— Сибирь лежитъ тамъ, — сказапъ я, указывая на западъ. — А на юго-западѣ лежитъ Японія и до нея около шестисотъ миль. Если вѣтеръ не ослабѣетъ, то мы доберемся туда въ пять дней.
— А, если насъ застанетъ буря? Лодка вѣдь не выдержитъ?
— Для этого должна быть очень сильная буря.
— А если буря будетъ очень сильная?
— Но, вѣдь, насъ можетъ подобрать въ каждый моментъ какая-нибудь промысловая шхуна. Ихъ много въ этой части океана.
— Однако, какъ вы озябли, — вскричала она. — Боже! Да вы дрожите! Не отрицайте этого. А я лежала подъ одѣялами, мнѣ было тепло, какъ дома!
— Но я не думаю, что мнѣ было бы легче, если бы вы тоже озябли, — засмѣялся я.
— Вамъ будетъ легче, когда я научусь править; чему я, конечно, научусь.
Она сѣла и принялась за свой несложный туалетъ. Тряхнувши головой, она распустила свои каштановые волосы, которые облакомъ окружили ее и закрыли ея плечи и лицо. Милые каштановые волосы! Мнѣ хотѣлось цѣловать ихъ, перебирать пальцами, зарыться въ нихъ лицомъ. Я какъ очарованный смотрѣлъ на нихъ, пока лодка не свернула въ сторону, и захлопавшій царусъ не предупредилъ меня о томъ, что я плохо исполняю свои обязанности.
Несмотря на свой аналитический умъ, я всегда былъ идеалистомъ и романтикомъ, и теперь только начиналъ понимать физическія стороны любви. До сихъ поръ любовь представлялась мнѣ только въ видѣ чисто духовной связи двухъ родственныхъ душъ, при чемъ о близости тѣлъ я никогда, не думалъ. Теперь же я чувствовалъ какъ душа проявляетъ себя при посредствѣ тѣла; чувствовалъ, что видъ, ощущеніе волосъ дорогого существа является въ такой же мѣрѣ проявленіемъ его души, какъ его взглядъ и слова. Вѣдь, въ сущности, чистый духъ можно постичь только умомъ и самъ онъ проявиться не можетъ. Іегова антропоморфенъ потому, что онъ могъ сноситься съ іудеями только въ понятныхъ для нихъ формахъ — въ видѣ облака, въ видѣ огненнаго столба.
Я глядѣлъ на волосы Модъ, я любилъ ихъ, и они сказали мнѣ о любви больше, чѣмъ всѣ поэты и музыканты въ мірѣ. Она быстрымъ движеніемъ откинула ихъ назадъ, и изъ-подъ нихъ снова выглянуло ея улыбающееся лицо.
— Почему женщины не носятъ всегда свои волосы распущенными? — спросилъ я. — Такъ гораздо красивѣе.
— О, если бы они только не путались! — засмѣялась она. — А вотъ я, кажется, потеряла одну изъ своихъ драгоцѣнныхъ шпилекъ.
Я снова забылъ править и съ наслажденіемъ слѣдилъ за каждымъ ея движеніемъ. Я съ наслажденіемъ наблюдалъ въ ней характерныя проявленія женственности; ибо до сихъ поръ я ставилъ ее слишкомъ высоко и слишкомъ отдалялъ ее отъ сферы чисто человѣческой. Въ моемъ воображеніи она была какой-то недоступной богиней. Поэтому я съ истиннымъ восторгомъ наблюдапъ въ ней такія черты, которыя ясно показывали, что въ концѣ концовъ она все-таки только женщина: я восхищался характернымъ движеніемъ головы, которымъ она откидывала назадъ волосы и стараніе, съ какимъ она искала затерявшуюся шпильку. Да она была женщиной и женщиной моего круга, и между нами была вполнѣ возможна дивная близость мужчины и женщины, хотя въ то же время я и зналъ, что всегда буду относиться къ ней съ глубокимъ уваженіемъ и съ нѣкоторымъ страхомъ.
Она, наконецъ, нашла свою шпильку, издавъ при этомъ прелестный радостный крикъ, и я съ большимъ вниманіемъ сталъ править. Я пробовалъ привязать и закрѣпить весло и послѣ цѣлаго ряда опытовъ добился того, что лодка стала довольно сносно держаться курса, не требуя отъ меня безпрестаннаго вниманія.
— А теперь давайте завтракать, — сказалъ я, — но сперва вамъ надо одѣться потеплѣе.
Я досталъ новую, теплую, шерстяную, почти непромокаемую рубаху, и большую морскую шапку, которая, въ случаѣ надобности, могла закрывать не только ея волосы, но и шею и уши. Хорошему все идеть, и Модъ была въ ней просто очаровательна; ничто не могло бы испортить ея чудный овалъ лица съ почти классическими чертами, ея прекрасный, рѣзко очерченныя брови и большіе каріе глаза, такіе ясные и спокойные.
Вдругъ насъ ударилъ порывъ вѣтра въ тотъ моментъ, когда лодка находилась на гребнѣ волны: лодка сильно накренилась и набрала ведра два воды. Я въ это время открывалъ жестянку консервовъ, но мнѣ удалось быстро схватиться, за правильное весло и во-время повернуть лодку по вѣтру; парусъ поплескался нисколько мгновеній, но затѣмъ надулся, и мы снова быстро рѣзали волны; я спокойно вернулся къ своему завтраку.
— Кажется, вы придумали недурную комбинаций, — сказала она, указывая на приспособленіе, державшее правильное весло, — А, впрочемъ, я ничего не понимаю въ этихъ вещахъ.
— Да, это будетъ дѣйствовать, пока мы идемъ по вѣтру; но затѣмъ мнѣ самому придется править. — Я ничего не смыслю въ техникѣ, но не могу сказать, чтобы мнѣ нравился вашъ выводъ. Вѣдь не можете же вы править и днемъ и ночью! Поэтому вы мнѣ лучше дайте первый урокъ тотчасъ же послѣ завтрака, а потомъ ложитесь спать. Мы заведемъ смѣну вахтъ, какъ на настоящемъ кораблѣ.
— Право я не знаю, какъ учить васъ, когда я самъ еще учусь. Вы, вѣроятно, думали, что я хорошо умѣю управлять лодкой; на самомъ же дѣлѣ мнѣ до сихъ поръ ни разу не приходилось бывать въ шлюпкѣ.
— Ну, въ такомъ случаѣ, будемъ учиться вмѣстѣ, сударь. А такъ какъ вы перегнали меня на цѣлую ночь, то теперь извольте разсказать все то, чему вы научились… Но сперва позавтракаемъ. Боже, какъ хочется ѣсть.
— А кофе нѣтъ, — сказалъ я съ сожалѣніемъ, — И у насъ не будетъ ни чаю, ни супу и вообще ничего горячаго, пока намъ не удастся высадиться куда-нибудь на берегъ.
Послѣ завтрака, который мы завершили чашкой простой воды, я далъ Модъ первый урокъ по управленію лодкой; при этомъ мнѣ самому многое стало яснѣе, такъ какъ мнѣ пришлось вспомнить и то, что я зналъ объ управлении большихъ судовъ и то, что, какъ я замѣтилъ, дѣлали рулевые на шлюпкахъ Призрака. Она оказалась замѣчательно способной ученицей и скоро научилась и держаться курса и, въ случаѣ надобности, отдавать парусъ. Она, словно утомившись, передала мнѣ весло, но тотчасъ же принялась готовить постель.
— Ну, а теперь спать, сэръ, и вы должны спать до самаго обѣда.
Что мнѣ дѣлать? Она просила такъ настойчиво, что мнѣ пришлось передать ей весло и покориться. Когда я улегся въ приготовленную ею постель, я почувствовалъ настоящее чувственное наслажденіе. Я съ удовольствіемъ закутался, мечтательно посмотрѣлъ на ея овальное лицо и каріе глаза, сверкавшіе изъ-подъ матросской шапки, и тотчасъ же заснулъ.
Когда я посмотрѣлъ на часы, былъ уже часъ дня — я проспалъ цѣлыхъ семь часовъ, и она все это время находилась у руля. Когда я принималъ у нея руль, мнѣ пришлось разжимать ея судорожно сжатые пальцы. Она до такой степени обезсилѣла, что не могла подняться съ мѣста. Мнѣ пришлось наскоро закрѣпить весло и парусъ, и затѣмъ уложить ее на постель и растереть ея руки.
— Какъ я устала, — пробормотала она съ глубокимъ вздохомъ, и голова ея безсильно упала на грудь.
— Только не бранитесь, слышите? Не смѣйте браниться! — тотчасъ же воскликнула она, поднимая голову.
— Нѣтъ, я не сержусь на васъ…
— Но я вижу на вашемъ лицѣ упрекъ…
— Да, конечно. Съ вашей стороны это не честно ни по отношенію къ себѣ, ни по отношенію ко мнѣ, потому что послѣ этого я уже не могу довѣряться вамъ.
— Я этого больше не сдѣлаю, — сказала она съ видомъ кающагося ребенка. — Обѣщаю вамъ.
— Обѣщайте, что будете слушаться, какъ матросъ слушается капитана.
— Обѣщаю. Я сама знаю, что мнѣ не слѣдовало такъ дѣлать.
— Въ такомъ случаѣ обѣщайте еще одну вещь.
— Охотно обѣщаю.
— Обѣщайте, что никогда не будете ни о чемъ просить… потому что, такимъ образомъ, вы всегда можете уничтожить мою власть.
Она весело расхохоталась — она, очевидно, сама прекрасно замѣтила могущественное вліяніе своихъ просьбъ.
— Вы очень мило произносите слово «пожалуйста…»
— Но не слѣдуетъ этимъ злоупотреблять, — добавила она.
Но на этотъ разъ она едва улыбнулась, и ея голова снова упала на грудь. Я быстро укуталъ ее одѣяломъ и концомъ его закрылъ ей голову. Увы, она была очень не крѣпка, а намъ предстояло пройти еще при самыхъ трудныхъ обстоятельствахъ не менѣе шестисотъ миль. Кромѣ того, въ этой области бури случались весьма часто. Однако я какъ-то не чувствовалъ страха, несмотря на то, что и большой вѣры въ будущее у меня не было. Все окончится благополучно, все должно окончиться благополучно, — внушалъ я себѣ ежеминутно.
Послѣ полудня вѣтеръ значительно посвѣжѣлъ, усилилось волненіе, что чрезвычайно затрудняло мою задачу. Однако, значительный запасъ провіанта и девять боченковъ воды представляли собою такой значительный балластъ, что шлюпка довольно устойчиво выдерживала натискъ вѣтра и волнъ. Наконецъ, пришлось убрать большой парусъ, оставивъ только одинъ рифъ.
Къ вечеру на горизонтѣ показался дымъ. — Это быль либо какой-нибудь русскій крейсеръ, либо, скорѣе всего, Македонія, все еще искавшая встрѣчи съ Призракомъ. Солнце въ этотъ день не показывалось и было чрезвычайно холодно. Къ ночи все небо обложило тучами и посвѣжѣло настолько, что намъ пришлось ужинать въ рукавицахъ, причемъ я такъ и не покидалъ весла и наскоро закусывалъ въ промежуткахъ между порывами вѣтра. Наконецъ, когда стемнѣло, пришлось убрать даже послѣдній рифъ. Вѣтеръ и волненіе до такой степени усилились, что я рѣшился приготовить такъ называемый «штормовый якорь». Это было дѣломъ несложнымъ, хотя я и зналъ о немъ только по разсказамъ охотниковъ. Я снялъ мачту и бумшпритъ, прибавилъ сюда два весла, завернулъ все это въ парусъ, крѣпко перевязалъ, привязалъ къ длинной веревкѣ и бросилъ за борть, а конецъ веревки прикрѣпилъ къ кормѣ; это приспособленіе держалось надъ поверхностью воды и двигалось впередъ значительно медленнѣе, чѣмъ лодка; вслѣдствіе этого оно удерживало шлюпку въ направленіи, параллельномъ вѣтру и волненію, значительно уменьшая возможность опрокинуться.
— Ну, а дальше что? — весело спросила Модъ, когда я окончилъ работу и снова натягивалъ рукавицы.
— А дальше, посмотримъ. Мы теперь уже не направляемся къ берегамъ Японіи, а подвигаемся къ юго-востоку со скоростью двухъ миль въ часъ.
— Значить, если вѣтеръ не измѣнится за ночь, то мы сдѣлаемъ всего только двадцать четыре мили? — Да, а если онъ будетъ дуть трое сутокъ, то мы сдѣлаемъ сто сорокъ миль.
— Ну, трое сутокъ онъ не будетъ дуть, — сказала она съ увѣренностью. — Онъ повернется и снова станетъ попутнымъ.
— Море — среда капризная.
— То море, а то вѣтеръ. Я слышала, какъ вы краснорѣчиво описывали пассаты.
— Жаль, что я не захватилъ хронометра и секстанта. Теперь насъ понесетъ въ сторону, а потомъ какое-нибудь шальное теченiе понесетъ насъ еще Богъ знаетъ куда и опредѣлить, гдѣ мы находимся, будетъ совершенно невозможно. Мы не успѣемъ оглянуться, какъ насъ унесетъ на пятьсотъ миль въ сторону.
Но я тотчасъ же спохватился, попросилъ у нея прощенія и обѣщалъ больше никогда не приходить въ уныніе. По ея настояніямъ, я предоставилъ ей вахту до полуночи, но, прежде чѣмъ лечь, я закуталъ ее одѣяломъ и надѣлъ на нее непромокаемый плащъ. Спалъ я только урывками. Лодка прыгала по волнамъ, волны шумѣли и насъ безпрерывно обдавало мелкой водяной пылью. И все же это была не очень плохая ночь — пустяки въ сравненіи съ тѣми ночами, которыя мнѣ пришлось проводить на Призракѣ; и можетъ-быть пустяки въ сравненіи съ тѣми ночаим, которыя намъ еще предстояло провести въ этой скорлупѣ. Доски, изъ которыхъ была сдѣлана наша лодка, были въ три четверти дюйма толщины, такъ что между нами и морской бездной была перегородка тоньше одного дюйма.
И все же я снова утверждаю, что не боялся. Смерть, которой я такъ боялся, благодаря Волку Ларсену и Томасу Могриджу, меня больше не страшила. Появленіе въ моей жизни Модъ Брюстеръ, казалось, преобразило меня.
Я пришелъ къ убѣжденію, что гораздо лучше любить, чѣмъ быть любимымъ, ибо у человѣка появляется нѣчто настолько цѣнное, что онъ готовь отдать ему свою жизнь. Я теперь забывалъ о собственной жизни изъ любви къ другой жизни, но, несмотря на это, я никогда такъ не хотѣлъ жить, какъ именно теперь, когда я такъ мало цѣнилъ собственную жизнь. Вѣроятно потому, думалъ я, что мое существованіе теперь имѣло наибольше смысла. Потомъ я задремалъ и только по временамъ всматривался въ темноту, гдѣ, я зналъ, сидитъ Модъ, слѣдя за пѣнящимися волнами и готовая позвать меня при малѣйшей опасности.